— Оля, ну не будь ты такой мелкодушной! — Степан бросил мокрую куртку прямо на обувницу, не заботясь о том, что капли стекают на светлые обои. — Это моя мать, мой брат с семьёй. У людей праздник, они из деревни выбраться хотели, огни большого города посмотреть. Ты же у нас богатая, в поликлинике по две смены пашешь, «ковидные» еще небось на книжке лежат?
Ольга замерла с чайником в руке. В кухне пахло жареной картошкой и дешёвым табаком — Василий уже успел покурить в форточку, несмотря на её запрет. На календаре было тридцатое декабря. Она три месяца копила эти деньги, работая на износ, чтобы после праздников поехать в санаторий — подлечить спину, которая ныла после каждой смены в процедурном кабинете.
— Стёпа, мы договаривались на скромный вечер вдвоем, — тихо ответила Ольга, стараясь подавить дрожь в голосе. — Почему я узнаю о приезде пяти человек, когда они уже стоят на пороге? И почему ты решил, что мой отпускной бюджет — это общий котёл для развлечений твоей родни?
— Ой, Оленька, — в кухню, по-хозяйски отодвинув невестку плечом, заплыла Анна Макаровна. — Не начинай. Мы ж не чужие. Вася вон мечтает в город перебраться, бизнес открыть. В городе только дурак не заработает, это мы в колхозе за палочки пахали. А ты, как медик, должна понимать: матери на старости лет радость нужна. Ну-ка, где у тебя икра стояла? Внуки проголодались.
В коридоре раздался грохот. Двое сыновей Василия и Оксаны, шести и восьми лет, самозабвенно сражались шваброй, сбивая с полок декоративные свечи. Оксана, сидевшая в телефоне, даже не подняла головы.
— Пусть играют, — лениво отозвалась она на немой вопрос Ольги. — Если детей во всём ограничивать, они забитыми вырастут. Их потом сверстники в школе заклюют. Свобода личности, Оля, слышала про такое?
Вечер превратился в затяжной кошмар. Родственники Степана вели себя так, будто Ольга была нанятым персоналом в инклюзивном отеле. Василий рассуждал о том, как он «завтра поднимет миллионы», поглощая вторую банку дорогого кофе, который Ольга покупала себе как редкое поощрение. Степан, воодушевленный поддержкой «своих», внезапно осмелел:
— Кстати, Оль, мама сказала, что на праздниках мы должны сходить в цирк и в тот новый ресторан на набережной. Я пообещал, что ты всё устроишь. Ты же у нас хозяйка, у тебя всё схвачено.
— Степан, — Ольга поставила чашку на стол так резко, что та треснула. — Подойди ко мне.
Она вывела мужа на балкон, игнорируя недовольное ворчание свекрови о «секретах от матери».
— Послушай меня внимательно, — Ольга смотрела ему прямо в глаза. — Эта квартира куплена мной до брака. По статье 36 Семейного кодекса РФ, имущество, принадлежавшее каждому из супругов до вступления в брак, является его собственностью. Ты здесь прописан без права на долю. Я терпела твою лень, твое вечное «я достоин лучшего», пока ты устанавливаешь окна и плюёшь в потолок. Но я не позволю превращать мой дом в хлев за мои же деньги.
— Да ты... ты меркантильная! — Степан покраснел. — Ты семью на деньги меняешь!
— Я меняю уважение на твоё хамство, — отрезала она.
Настоящая беда случилась через час. Из комнаты раздался звон разбитого стекла и тишина, которая бывает только перед бурей. Ольга вбежала в спальню и почувствовала, как сердце пропустило удар. На полу лежали осколки фарфоровой статуэтки — тонкой, почти прозрачной балерины. Это была единственная вещь, оставшаяся от её матери. Мама умирала долго, от онкологии, и в свои последние дни, когда боли становились невыносимыми, она гладила эту балерину и говорила: «Смотри, Оля, какая она сильная. Тонкая, а не ломается. Будь и ты такой».
Старший мальчик Василия стоял рядом с обломком швабры в руках.
— Она сама упала, — буркнул он.
Ольга опустилась на колени, пытаясь собрать осколки. Пальцы наткнулись на острый край, выступила кровь, но она не чувствовала боли. В голове звучал мамин голос. Слезы застилали глаза, капая на холодный фарфор. Это была не просто вещь — это была её последняя связь с человеком, который её по-настоящему любил.
— Подумаешь, игрушка, — раздался над ухом голос Анны Макаровны. — Не реви, Оля, грех это — из-за черепков убиваться. Купишь новую, вон в «Фикс-прайсе» их полно. И вообще, пыль надо чаще вытирать, тогда и падать ничего не будет.
Ольга медленно поднялась. Она больше не плакала. Внутри что-то щелкнуло, как предохранитель, который долго искрил и, наконец, выключил ток. Она вспомнила всё: как Степан забывал её день рождения, как Василий занимал деньги и не отдавал, как свекровь при каждой встрече подчеркивала, что Ольга «худосочная и не рожает».
— Вон, — тихо сказала Ольга.
— Чего? — Василий переглянулся с Оксаной.
— Вон из моего дома. Прямо сейчас. Собирайте сумки, детей, свои мечты о миллионах и выметайтесь.
— Оля, ты в уме? — вскинулся Степан. — Ночь на дворе! Куда они пойдут?
— В гостиницу. На вокзал. В твой «лучший мир», которого ты достоин, — Ольга подошла к шкафу и начала выкидывать вещи Степана на кровать. — И ты вместе с ними, Стёпа. Завтра я подаю на развод. Согласно пункту 4 статьи 31 Жилищного кодекса, в случае прекращения семейных отношений право пользования жилым помещением за бывшим членом семьи не сохраняется. У тебя есть пятнадцать минут, пока я не вызвала наряд.
— Да как ты смеешь! — взвизгнула Оксана. — Мы же родня! Дети напуганы!
— Дети должны знать, что за порчу чужого имущества и неуважение к хозяевам наступает ответственность, — Ольга взяла телефон. — Это будет их первый урок гражданского права. А мой урок — нельзя позволять вытирать о себя ноги, прикрываясь «семейными ценностями».
Степан пытался что-то кричать, хватал её за руки, но Ольга была как скала. В ней проснулась та самая медсестра из реанимации, которая умеет действовать четко и хладнокровно, когда пациент в критическом состоянии. А их брак был мертв уже давно, просто она боялась это признать.
Когда за последним гостем захлопнулась дверь, в квартире воцарилась оглушительная тишина. Ольга села на диван, глядя на пустую полку, где стояла балерина. Ей было больно, невыносимо больно, но это была боль очищения — как после вскрытого абсцесса.
Она достала телефон и забронировала билет в санаторий на второе января. Затем набрала номер своей коллеги.
— Люда, привет. Прости, что поздно. Знаешь, ты была права — нельзя опускать руки, даже если кажется, что ты одна против всего мира. Бороться нужно не с кем-то, а за саму себя. Я выставила их всех. Да. И Степана тоже.
Ольга подошла к окну. Внизу, на заснеженном тротуаре, суетилась кучка людей с чемоданами. Они что-то яростно доказывали друг другу, размахивая руками. Она задернула шторы.
Завтра она купит самый лучший клей для фарфора и попробует восстановить балерину. Пусть со швами, пусть не идеальную, но свою. Жизнь научила её: даже если ты разбита на куски, ты всегда можешь собрать себя заново. И эта новая «версия» будет гораздо крепче прежней.