Декабрьский вечер окутывает Рим. Гирлянды мерцают, отражаясь в древних булыжниках продрогших мостовых. Город преображается к Рождеству: улицы сияют тысячами огней.
Перехожу по мосту Честио. Остров Тиберина дремлет посреди реки, как древний корабль.
Сворачиваю в лабиринт Трастевере.
Траттория спрятана так, что найдёшь её только по рекомендации. Никакой вывески на английском. Потёртая деревянная дверь, запах дров из камина и приглушённый смех изнутри.
Переступаю порог – и ныряю в прошлое. Грубые беленые стены. Сводчатый потолок. Вместо скатертей – листы шершавой оберточной бумаги, на которых можно рисовать, писать, оставлять послания. Керамические тарелки затёрты до матовости от тысяч трапез.
Над барной стойкой развешаны рождественские венки из еловых веток, перевитых красными лентами. Свечи в старинных подсвечниках дрожат от сквозняка. На каминной полке – крошечный вертеп: Мария, Иосиф, ослик. Младенца Иисуса пока нет – фигурку Христа добавляют в вертепы только 25 декабря.
Хозяйка – Mama Rosa. Семьдесят-плюс лет, фартук натянут на внушительную фигуру, седые волосы собраны в пучок.
«Benvenuta, cara!» – обнимает меня, словно мы знакомы сто лет. «Сегодня холодно, правда? Садись ближе к камину. Сейчас согрею тебя правильно».
На стенах – выцветшие постеры. Рим тех времён, когда всё было проще, честнее, вкуснее. Меню рукописное, на одной страничке. Никаких изысков, никаких модных фьюжнов.
«Что будешь?» – Mama Rosa стоит надо мной, руки в боки.
«Карбонару», – отвечаю.
«Bravissimo!» – одобрительно кивает. «А знаешь, сколько туристов просят карбонару со сливками? Со сливками! Madonna santa! Это преступление».
Уходит на кухню, но голос её слышен отчётливо: «В настоящей карбонаре только четыре вещи: паста, гуанчиале, яйца, пекорино. Больше ничего! Никаких сливок, никакого чеснока!»
Через открытую дверь кухни видно, как она колдует. Нарезает гуанчиале, обжаривает до золотистого хруста. В миске взбивает яичные желтки с тёртым пекорино романо.
Паста кипит в огромной кастрюле — ригатони, короткие ребристые трубочки.
«Соус должен держаться внутри пасты!» – кричит Mama Rosa из кухни.
Выносит тарелку. Пар поднимается, как фимиам в храме.
Ригатони глянцевые от соуса, который обволакивает каждую трубочку. Сверху – крупинки обжаренного гуанчиале, хрустящие, как янтарь. Щедрая посыпка свежемолотого чёрного перца. Ещё немного тёртого пекорино.
«Важно!» – поднимает палец Mama Rosa. «Яйца нельзя варить. Паста должна быть горячей, но не обжигающей. Иначе получится омлет. Хочешь карбонару или яичницу с макаронами?»
У камина – влюблённая пара. Он итальянец, она – иностранка, судя по робким попыткам произнести «grazie». Они делят тарелку аматричаны, и красный соус оставляет следы на их губах. Они смеются, вытирают друг другу рты салфетками, целуются.
Рождество приближается, и воздух наполнен той особенной нежностью, когда хочется быть рядом с теми, кого любишь.
«Попробуй это», – Mama Rosa ставит передо мной ещё одну тарелку.
Carciofi alla giudia – артишоки по-иудейски.
Целый артишок, раскрытый, как золотая хризантема, обжаренный во фритюре до хруста. Листья ломкие, как стекло, но внутри – нежное сердце.
«Моя бабушка научилась у еврейской соседки», – рассказывает Mama Rosa, присаживаясь напротив. «В Трастевере всегда жили вместе – евреи, католики, все свои».
За окном декабрьский вечер густеет. Гирлянды над улицей вспыхивают ярче. Где-то вдалеке звучит аккордеон.
«Знаешь, почему я люблю это место?» – Mama Rosa смотрит на огонь в камине. «Здесь всё настоящее. Как в старые времена. Люди приходят не фотографировать еду, а есть её. Разговаривать. Быть живыми».
Она права. Вокруг никто не уткнулся в телефон. Слышны только голоса, смех, звон бокалов.
Выходя, замечаю на стене маленькую табличку: "Buon Natale a tutti"
Рядом – фотография, пожелтевшая от времени. Отец Mama Rosa стоит у входа в тратторию, молодой, с густыми чёрными волосами. Рядом – его жена, держит младенца. Та же дверь, тот же камин. Только время превратило младенца в хозяйку, а хозяина – в фотографию на стене.
«Возвращайся», – обнимает меня на прощание Mama Rosa. «Рождество – это время, когда нужно быть с семьёй. А если у тебя нет семьи в Риме – приходи к нам. Здесь всегда есть место у огня».
Иду обратно через мост Честио. Тиберина подсвечен фонарями, отражается в чёрной воде Тибра. Остров-корабль, который никуда не плывёт…