Маргарита Степановна появилась в субботу утром, без звонка, с тремя сумками и видом спасительницы. Елена открыла дверь после ночной смены — глаза красные, волосы растрепаны, на ногах еле стоит. Свекровь окинула её взглядом, полным презрения.
— Ты ещё спишь? Уже десять, — бросила она, проходя в коридор. — Виктор, сынок, я приехала!
Виктор вынырнул из комнаты в мятой майке и спортивных штанах. Полтора года он лежал на диване, листал вакансии и вздыхал, что нормальной работы нет. Но сейчас, при виде матери, он расправил плечи.
— Мам, ну зачем так рано?
Голос звучал довольно. Он был рад. Елена это поняла сразу.
Маргарита Степановна прошла на кухню, выложила на стол колбасу, сыр, булочки. Открыла холодильник, поморщилась.
— Елена, у тебя тут такой бардак. Мужчина должен приходить в чистоту, а не в это...
Елена молчала. Стояла у окна, сжимая кружку с остывшим кофе. Она вчера до ночи мыла полы, потом побежала на смену. А теперь выслушивает претензии.
— Мам, я тут подумал, — Виктор уселся за стол, принялся за бутерброд. — Лена совсем обнаглела. Раз деньги приносит, считает, что может командовать. Вчера велела борщ сварить. Представляешь?
Маргарита Степановна всплеснула руками.
— Витенька, ты же глава семьи! Как ты это терпишь?
Елена поставила кружку на подоконник. Обернулась.
— Виктор, напомнить, кто последние полтора года платит за эту квартиру? За свет, воду, за твою машину?
Он даже не моргнул.
— Мама сказала — ты больше не будешь сидеть на моей шее! — выпалил он, и голос звенел от гордости. — Хватит унижать меня своими деньгами!
Елена замерла. Потом тихо рассмеялась.
— На твоей шее? Серьёзно?
Маргарита Степановна встала, вытерла руки о полотенце, шагнула к Елене.
— Слушай меня, милая. Виктор — мой сын. Я его вырастила, выучила, воспитала мужчиной. А ты что для него сделала, кроме того, что бегаешь по ночам в магазин и играешь в кормилицу?
Елена стояла молча. Внутри всё кипело, но она держалась.
— Мужчине нужна поддержка, а не упрёки, — продолжала свекровь. — Он ищет себя, а ты давишь. Знаешь что? Ты должна отдавать всю зарплату Виктору. Пусть он распоряжается бюджетом, как положено главе. А ты научишься быть женой, а не надзирателем.
Виктор кивнул, набив рот.
— Вот именно. Устал от твоего контроля, Елена. Ты меня за человека не считаешь.
Елена посмотрела на него. На этого человека, которого кормила, за которого платила, которому прощала.
— Виктор, ты хоть раз за полтора года принёс домой хоть что-то?
Он дёрнул плечом.
— Ну и что? Я ищу нормальную работу, где меня будут уважать. А не какую попало.
— А пока ищешь — я работаю за двоих.
Маргарита Степановна хлопнула по столу.
— Всё! Хватит так разговаривать с моим сыном! Мы решили — ты на время переедешь к сестре. Пусть Виктор подумает, нужна ли ему такая жена. А ты одумаешься.
Тишина.
Елена смотрела на них. На свекровь, распоряжающуюся в чужой квартире. На мужа, который кивает, соглашаясь с этим бредом.
Развернулась. Пошла в комнату.
Вернулась с железной коробкой. Поставила её на стол. Открыла. Достала документы. Один за другим. Молча разложила их веером.
Квитанции за свет, газ, интернет. Чеки из магазинов. Квитанции за ремонт машины Виктора. И в самом конце — договор купли-продажи квартиры. На её имя. Оформленный ещё до их знакомства.
— Вот. Смотрите. Это я заплатила в марте. Это в апреле. Это в мае, — она постучала пальцем по договору. — А это, Маргарита Степановна, моя квартира. Моя. Куплена на мои деньги до того, как Виктор вообще появился в моей жизни.
Свекровь побледнела. Виктор открыл рот, но голоса не нашлось.
— И эти продукты, которые вы так гостеприимно разложили, — Елена взяла пакет масла, — тоже на мои деньги. Как и всё в этом доме. Так что уточни, Виктор — кто на чьей шее сидит?
Тишина стояла плотная, будто воздух загустел.
Маргарита Степановна первой опомнилась. Схватила договор, пробежалась глазами, швырнула обратно.
— Ах вот оно что! Значит, от моего сына имущество скрывала! Обманщица! Виктор думал, что живёт в общей квартире, а ты молчала! Специально в ловушку заманила!
Елена усмехнулась.
— Никого я не заманивала. Виктор прекрасно знал, что квартира моя. Просто предпочитал забывать. Удобнее было считать себя хозяином.
Виктор заговорил, голос дрожал.
— Мы же семья. Я имею право здесь жить. Ты моя жена.
— Имеешь, — кивнула Елена. — Пока я не скажу иначе.
Маргарита Степановна вскинула подбородок.
— Да как ты смеешь! Думаешь, деньги тебе всё позволяют? Мой сын без тебя прекрасно проживёт! Я его поддержу! А ты останешься одна, со своими бумажками!
Елена подошла ближе. Посмотрела прямо в глаза.
— Маргарита Степановна, я полтора года тянула вашего сына. Кормила, одевала, платила за всё. А он лежал на диване. И знаете, что самое обидное? Я бы и дальше это делала, если бы он хоть раз сказал спасибо. Хоть раз признал, что я стараюсь. Но вместо этого он привёл вас, чтобы вы объяснили мне, что я должна отдать ему деньги и быть благодарной за то, что он вообще со мной живёт.
Виктор дёрнулся.
— Лен, мы просто хотели...
— Заткнись. Заткнись и слушай, — голос Елены был тих и спокоен. — Вы сейчас соберёте свои сумки, заберёте эту колбасу и уйдёте. Оба. Потому что уходить будет не тот, кто зарабатывает, а тот, кто здесь не хозяин.
Маргарита Степановна вскинулась.
— Да ты! Виктор, скажи ей!
Но Виктор молчал. Он смотрел на документы, на жену, на мать — и внутри рушилось всё. Его уютный мирок, где можно было ничего не делать и быть главой семьи, трещал. Он ждал, что Елена сдастся, как всегда. Стерпит, промолчит, попросит прощения. Но она стояла и смотрела так, что становилось страшно.
— Мам, пойдём, — выдавил он.
— Как пойдём?! Виктор!
— Пойдём, я сказал!
В его голосе звучала такая беспомощность, что свекровь осеклась. Посмотрела на сына — на опущенные плечи, растерянное лицо. Поняла вдруг: он не справится. Без неё, без её слов, он просто сдуется. Она растила его, защищала, учила, что он всегда прав. А он так и не научился стоять сам.
Маргарита Степановна схватила сумки, развернулась к двери. Виктор пошёл за ней, как послушный ребёнок.
У порога он обернулся.
— Пожалеешь. Без меня хуже будет.
Елена посмотрела на него — на помятое лицо, на дешёвую куртку, которую она купила на прошлый день рождения, на сумку с вещами, тоже купленными на её деньги.
— Знаешь, Виктор, хуже уже не будет. Потому что полтора года я жила не с мужем, а с нахлебником, который считал себя королём.
Он хотел ответить, но не нашёлся. Хлопнул дверью — громко, со злостью — и ушёл.
Елена стояла посреди кухни, слушая тишину. Потом подняла ключи, которые он бросил на пол, положила в коробку к документам. Открыла окно настежь.
Холодный воздух ворвался внутрь, и она вдохнула полной грудью.
Больше никто не будет лежать на диване и жаловаться на несправедливую жизнь. Никто не будет звать маму, чтобы поставить жену на место. Никто не будет называть её нахлебницей в собственной квартире.
Она смахнула в пакет остатки колбасы и сыра, вымыла стол, села. Налила себе кофе из турки — свежий, горячий, крепкий. Такой, какой любила она, а не растворимый сладкий, какой требовал Виктор.
За окном шумела улица. Проезжали машины, кто-то смеялся, хлопала дверь подъезда. Обычная суббота.
Но для Елены она была первой.
Первым днём, когда она снова стала хозяйкой своей жизни. Когда не нужно было оправдываться за то, что она работает. За то, что платит за квартиру. За то, что имеет право голоса в собственном доме.
Она допила кофе. Посмотрела на часы — было только одиннадцать. Впереди целый день. Её день.
И впервые за полтора года она не чувствовала себя виноватой.
Елена встала, подошла к окну. Внизу, на парковке, Виктор грузил сумки в такси, а Маргарита Степановна что-то горячо ему говорила, размахивая руками. Он кивал, сгорбившись, будто школьник перед директором.
Елена отошла от окна. Закрыла его. Больше не хотела смотреть.
Она прошла в ванную, включила воду. Горячую, почти обжигающую. Сняла затёртый халат, встала под душ. Вода смывала усталость, смывала полтора года молчания, смывала стыд за то, что так долго терпела.
Когда вышла, на телефоне было три пропущенных от Виктора. Она посмотрела на экран, удалила их не читая. Заблокировала номер.
Потом прошла в комнату, открыла шкаф. Достала его вещи, которые он забыл — футболки, носки, зарядку. Сложила в пакет, поставила у двери. Пусть заберёт, когда соберётся с духом.
Села на диван. Тот самый, на котором Виктор провёл полтора года, объясняя, почему он не может работать. Диван был мягкий, удобный. Она купила его на первую премию, когда только устроилась в супермаркет. Тогда думала — вот будет где вместе кино смотреть, где уютно сидеть вечерами. А получилось — место, где муж лежал и искал себя.
Елена откинула голову на спинку, закрыла глаза.
Тишина была непривычная. Непривычно хорошая.
Никто не хлопал дверцами холодильника. Никто не переключал каналы на телевизоре, щёлкая пультом каждые десять секунд. Никто не вздыхал демонстративно, ожидая, что она спросит: «Что случилось, милый?»
Она сидела и слушала эту тишину. И понимала — вот оно. Это и есть то, чего она ждала полтора года. Не извинений, не обещаний измениться, не признания вины.
Просто тишина. Своя. Честная.
В соседней квартире заиграла музыка — кто-то готовился к празднику, слышался смех, звон бокалов. Елена улыбнулась. Раньше Виктор обязательно начал бы ворчать, что соседи мешают, что у него голова болит, что люди не умеют себя вести.
Сейчас она просто слушала. И музыка казалась весёлой.
Телефон завибрировал — сообщение от подруги: «Как дела? Давно не виделись».
Елена посмотрела на экран. Набрала: «Всё хорошо. Освободилась. Давай встретимся на неделе?»
Ответ пришёл мгновенно: «Ура! Я знала, что ты это сделаешь! Горжусь тобой!»
Елена улыбнулась. Отложила телефон.
Встала, подошла к окну. Такси давно уехало, парковка была пуста. Солнце пробивалось сквозь облака, освещая двор — обычный, серый, с покосившимися качелями и облупленной краской на скамейках. Но сегодня он казался другим. Светлым.
Она развернулась, оглядела квартиру. Свою квартиру. В которой теперь никто не будет указывать ей, как жить. Никто не будет обвинять в том, что она слишком много работает или слишком мало понимает мужскую душу.
На столе всё ещё лежала железная коробка с документами. Елена подошла, закрыла её, убрала на полку. Больше они не понадобятся. Она доказала всё, что нужно было доказать. Себе, в первую очередь.
Прошла на кухню, налила себе воды. Выпила, глядя в окно.
За полтора года она почти забыла, как это — жить для себя. Как это — не оправдываться, не извиняться за то, что приносишь деньги в дом. Не чувствовать себя виноватой за каждое слово, за каждый взгляд, за каждую просьбу.
Теперь вспомнила.
И это было лучшее чувство за всё это время.
Елена поставила стакан в раковину, посмотрела на часы. Впереди был целый день. Её день. Можно было пойти погулять. Позвонить подруге. Просто лечь и выспаться наконец, не боясь, что кто-то будет её будить, требуя завтрак.
Она выбрала последнее. Прошла в спальню, легла на кровать, укрылась одеялом. Закрыла глаза.
И впервые за долгое время заснула спокойно. Без тревоги, без напряжения, без мысли, что сейчас придётся вставать и снова доказывать своё право на собственную жизнь.
Просто заснула.
В своей квартире.
И это было счастье.
Если понравилось, поставьте лайк, напишите коммент и подпишитесь!