Ключ застрял в замке, и Марина сразу поняла — что-то не так. За восемь лет жизни в этой квартире замок ни разу не заедал. Она дернула ключ влево, потом вправо, и тот с неохотой провернулся, издав скрежет, от которого по спине пробежал холодок.
В прихожей пахло чужими духами. Резкими, приторными, с нотками ландыша и старости. Марина замерла на пороге, не снимая туфель. Этот запах она узнала бы из тысячи — так пахла только одна женщина в мире. Её свекровь, Зинаида Павловна.
Но свекровь жила в другом городе, за четыреста километров отсюда. И никогда не приезжала без предупреждения. Никогда. Это было её железное правило, которым она гордилась и которое постоянно ставила в пример другим матерям: «Я не лезу к детям, я уважаю их пространство».
Марина медленно прошла в гостиную.
Свекровь сидела в её любимом кресле, том самом, которое Марина купила на первую премию, бархатном, изумрудном, единственном ярком пятне в этой квартире. Зинаида Павловна была в своём парадном костюме — синем, с золотыми пуговицами, в котором она обычно ходила в собес и на родительские собрания, когда Костя еще учился в школе. На коленях у неё лежала папка из кожзаменителя, а на журнальном столике стояла початая бутылка коньяка из серванта.
— Мариночка, — пропела свекровь сладким голосом, от которого у невестки свело скулы. — А я тебя жду. Садись, разговор будет серьезный.
— Зинаида Павловна, — Марина не двинулась с места. — Как вы сюда попали? У вас нет ключей.
Свекровь улыбнулась. Улыбка была холодной, показательной, как у манекена в витрине.
— У меня есть ключи, дорогая. Костенька дал. На всякий случай. Мало ли что. Вдруг вы уедете, а цветы полить некому.
— У нас нет цветов.
— Вот именно, — свекровь кивнула с видом человека, который только что выиграл важный аргумент. — Потому что ты их не завела. Хозяйка из тебя, прости господи...
Марина почувствовала, как внутри начинает закипать знакомая злость. Восемь лет она глотала эти уколы. Восемь лет улыбалась, кивала, делала вид, что не слышит. Ради мужа. Ради семьи. Ради того призрачного «мира», который на поверку оказался просто её молчаливой капитуляцией.
— Где Костя? — спросила она, стараясь говорить ровно.
— На работе, где ж еще. Я специально приехала, когда его нет. Нам с тобой нужно поговорить. По-женски.
Свекровь похлопала ладонью по папке на коленях. Жест был многозначительным, театральным.
Марина наконец скинула туфли и прошла в комнату. Она не села на диван напротив, а осталась стоять, прислонившись к стене. Это давало ей преимущество: она смотрела на свекровь сверху вниз.
— Я слушаю.
— Ты, конечно, знаешь, что у нас с Петей, царствие ему небесное, была дача, — начала Зинаида Павловна, открывая папку. — Шесть соток, домик, баня. Скромно, но своё. Петя её обожал, каждые выходные туда мотался, грядки свои копал...
Марина молча ждала. Она помнила эту дачу. Помнила, как свекор, добрый и тихий человек, угощал её клубникой с куста. Как он извинялся глазами за резкости жены. Как однажды шепнул ей на ухо: «Терпи, доченька. Зина не со зла. Она просто боится, что Костя её разлюбит».
Свекор скончался три года назад. И с тех пор свекровь словно сорвалась с цепи.
— Так вот, — продолжала Зинаида Павловна, доставая из папки какие-то бумаги. — Я решила эту дачу переоформить. На Костеньку. Пусть будет у сына своя земля. Мужчина должен иметь собственность.
— Это замечательно, — сказала Марина осторожно, не понимая, к чему клонит свекровь. — Костя будет рад.
— Подожди радоваться, — свекровь подняла указательный палец, призывая к вниманию. — Есть одно условие. Маленькое, но важное.
Она протянула Марине один из листов. Та взяла его, пробежала глазами. И похолодела.
Это был проект брачного договора. Согласно которому всё имущество, приобретенное Константином Игоревичем после заключения брака и полученное им в дар или по наследству, остается его личной собственностью и не подлежит разделу.
— Что это? — Марина подняла глаза на свекровь.
— Это твоя подпись, дорогая, — Зинаида Павловна лучезарно улыбнулась. — Которую ты сейчас поставишь. Добровольно и с радостью. Потому что ты же не хочешь, чтобы Костенька остался без наследства? Дача стоит хороших денег, между прочим. А я не собираюсь дарить её непонятно кому.
— Непонятно кому? — переспросила Марина, чувствуя, как голос начинает дрожать от гнева. — Я его жена. Восемь лет. Мать его детей.
— Детей пока нет, — отрезала свекровь. — И, судя по всему, не предвидится. Так что ты пока никто. Просто женщина, которая живет с моим сыном. А эта квартира, между прочим, тоже куплена на деньги, которые я Косте давала на первый взнос. Так что давай без иллюзий.
Марина почувствовала, как земля уходит из-под ног. Она знала про этот первый взнос. Знала и помнила, как Костя клялся ей, что это был просто «подарок», что никаких обязательств. Она три года выплачивала за эту квартиру кредит из своей зарплаты. Она отказывала себе во всем — в одежде, в отпуске, в элементарных радостях — чтобы закрыть этот долг раньше срока.
— Зинаида Павловна, — произнесла она медленно, стараясь контролировать голос. — Вы понимаете, что этот договор делает меня уязвимой? Что если завтра Костя решит уйти, я останусь ни с чем?
— А зачем ему уходить? — удивилась свекровь с наигранным недоумением. — Если ты будешь хорошей женой, никуда он не денется. А если плохой... — она развела руками. — Тогда и не заслужила ничего. Всё честно.
Марина положила бумагу обратно на стол.
— Я не буду это подписывать.
— Подпишешь, — уверенно кивнула Зинаида Павловна. — Костя уже в курсе. Он согласен. Мы вчера с ним три часа разговаривали по телефону. Он понимает, что мама права. Он всегда понимал.
Сердце Марины сжалось. Она достала телефон из сумки, нашла номер мужа. Пальцы дрожали, когда она нажимала на кнопку вызова.
Костя ответил почти сразу.
— Маринка, привет! Я сейчас занят немного...
— Костя, твоя мама у нас дома. С каким-то брачным договором. Ты знаешь об этом?
На том конце провода повисла пауза. Тяжелая, липкая, как августовская жара.
— А, это... — голос мужа звучал виновато. — Слушай, ну мама так решила. Она же хочет как лучше. Дачу отдает, это же хорошо. А договор — это просто формальность. Бумажка.
— Бумажка, которая лишает меня всех прав.
— Ну не всех, ты преувеличиваешь... Мам, она преувеличивает, да?
Марина услышала, как свекровь подхватила разговор с её кресла:
— Костенька, скажи ей, что это стандартная практика! У всех приличных людей такие договоры!
— Вот, слышишь? — обрадованно подхватил Костя. — Мама говорит, это нормально. Подпиши, а? Не хочу с ней ругаться, она потом месяц будет звонить и плакать про давление.
Марина закрыла глаза. В голове стучала кровь. Она вспомнила, как познакомилась с Костей — он казался таким взрослым, таким самостоятельным. Он сам подошел к ней на корпоративе, сам пригласил на свидание, сам сделал предложение. И только потом она поняла, что все эти «сам» были тщательно срежиссированы женщиной, которая сейчас сидела в её кресле и пила её коньяк.
— Костя, ты хоть раз в жизни принимал решение без мамы? — спросила она тихо.
— Что? Ну конечно! Я же сам выбрал тебя! — он засмеялся, но смех получился нервным.
— Нет. Ты выбрал ту, которую мама одобрила. Помнишь, как она приезжала на наше третье свидание? «Случайно проходила мимо»? Я тогда думала, это мило. Семья волнуется. А теперь понимаю — она просто оценивала товар.
— Маринка, ну ты что... — голос Кости стал просительным, жалким. — Не начинай, а? Просто подпиши, и всё будет хорошо. Мама успокоится, дачу оформим, летом шашлыки пожарим...
— Нет.
— Что — нет?
— Я не буду подписывать. И тебе советую задуматься, с кем ты живешь — с женой или с мамой. Потому что двоих нас в одной квартире уже не помещается.
Она нажала на отбой.
Свекровь смотрела на неё с выражением кошки, загнавшей мышь в угол.
— Напрасно ты так, — протянула она, закрывая папку. — Я ведь могу и по-другому. Костенька очень послушный мальчик. Он выбирает маму. Всегда выбирал.
— Тогда пусть выбирает, — Марина подошла к серванту, достала из шкатулки ключи от машины, документы на квартиру, свой паспорт. — Но без меня.
Она направилась в спальню. За спиной раздался возмущенный голос свекрови:
— Куда ты? Мы не договорили! Я не для того четыреста километров ехала, чтобы ты мне спину показывала!
Марина не ответила. Она открыла шкаф, достала дорожную сумку. Руки работали автоматически — джинсы, свитера, бельё. Всё, что было её. Всё, что она заработала сама.
Свекровь появилась в дверях спальни.
— Ты что, вещи собираешь? Куда это ты намылилась? А кто Косте ужин приготовит? У него конференция завтра, ему нужен покой!
Марина молча продолжала складывать вещи.
— Я тебе говорю! — голос свекрови взвился до визга. — Положи на место! Это истерика! Ты расстроена, я понимаю, но нельзя же так! Из-за какой-то бумажки!
— Эта бумажка показала мне всё, что нужно было увидеть восемь лет назад, — Марина застегнула молнию на сумке. — Вы не даёте дачу сыну. Вы покупаете его. И заодно продаёте меня.
Она взяла сумку и пошла к выходу. Свекровь семенила следом, хватая её за рукав.
— Подожди! Я позвоню Косте! Он приедет, разберётся!
— Звоните, — Марина остановилась у двери. — Только когда он приедет, передайте ему вот это.
Она сняла с пальца обручальное кольцо. Тонкий золотой ободок, который носила восемь лет, не снимая. Положила его на тумбочку в прихожей.
— И еще, — добавила она, глядя в побледневшее лицо свекрови. — Квартира оформлена на меня. Кредит выплачивала я. Ваш «первый взнос» был подарком, у меня сохранилась переписка, где вы сами это писали. Так что если кто-то будет отсюда съезжать — это не я.
Зинаида Павловна открыла рот, но не смогла выдавить ни звука.
— И ключи от моего дома оставьте на столе. Замок я сегодня же поменяю.
Марина вышла на лестничную площадку.
Телефон в кармане завибрировал. Костя. Она нажала на кнопку ответа.
— Маринка, мама сказала, ты уходишь! Ты что, серьезно?! Это же глупость! Вернись немедленно!
— Я серьезно, Костя. И не глупость.
— Но почему?! Из-за какой-то дачи?! Да не нужна мне эта дача! Я маме скажу, чтобы забрала свой договор!
— Дело не в даче, — Марина вышла на улицу. Осенний воздух был холодным и чистым. — Дело в том, что за восемь лет ты ни разу не встал на мою сторону. Ни одного раза. Каждый спор, каждый конфликт, каждую мелочь — ты решал в пользу мамы. А я терпела. Потому что любила. Но сегодня поняла: я люблю человека, которого не существует. Я люблю того Костю, которого выдумала сама. А настоящий ты — это её сын. Только её.
На том конце провода повисла тишина.
— Марина, не уходи, — голос Кости стал другим. Испуганным, детским. — Я поговорю с мамой. Я скажу ей, что она неправа. Только вернись.
— Нет, Костя. Я возвращаться не буду. Но я дам тебе возможность доказать, что ты способен быть взрослым. Если хочешь — приезжай вечером. Один. Без мамы. Без её советов. И мы поговорим. Как муж и жена. Впервые за восемь лет.
Она отключила телефон.
Вечером того же дня Марина сидела в кафе напротив своего дома. Она видела, как к подъезду подъехало такси. Из него вышел Костя. Один. Без сумок. Без матери.
Он поднял голову и увидел её в окне. Она помахала ему.
Через десять минут он сидел напротив, мял в руках салфетку и смотрел в стол.
— Мама уехала, — сказал он глухо. — Я отвез её на вокзал.
— И что она сказала?
— Много чего, — он криво усмехнулся. — Что я её предаю. Что ты меня загипнотизировала. Что она вычеркивает меня из завещания.
— А ты?
— А я сказал, что мне не нужна дача, за которую платят моей семьей.
Марина почувствовала, как что-то теплое разливается в груди. Впервые за восемь лет.
— Это было трудно? — спросила она мягко.
— Очень, — он наконец поднял глаза. В них стояли слёзы. — Я всю жизнь делал так, как она говорила. Потому что так было проще. Потому что она кричала, если я спорил. А ты молчала. И я думал, что раз ты молчишь — значит, тебе всё равно. Значит, проще уступить маме.
— Мне было не всё равно, Костя. Просто я боялась, что если начну говорить — потеряю тебя.
— А теперь?
— А теперь я поняла, что терять некого. Того тебя, которого я боялась потерять, не существовало. Был только мамин мальчик.
Костя сжал её руку.
— Я хочу стать твоим мужем, Марина. По-настоящему. Впервые за восемь лет.
Она смотрела на него долго. Потом медленно кивнула.
— Тогда начнём сначала. С чистого листа. Но с одним условием.
— Любым.
— Замок я всё-таки поменяю. И никаких ключей «на всякий случай».
Костя засмеялся. Впервые за этот день — искренне.
Когда они вернулись домой, Марина первым делом подошла к окну и сняла тяжёлые бордовые шторы, которые выбрала когда-то свекровь. Комната сразу наполнилась светом.
— Завтра поедем выбирать новые, — сказала она. — Вместе. Сами.
Костя обнял её сзади.
— Какие хочешь?
— Легкие. Светлые. Чтобы было видно небо.
За окном догорал осенний закат. Где-то в другом городе свекровь наверняка уже набирала номер сына, чтобы дать очередной совет. Но телефон Кости лежал на столе выключенный.
Впервые за восемь лет в этой квартире было по-настоящему тихо.
И эта тишина стоила дороже любой дачи.