Свекровь стояла посреди кухни и методично, с хирургической точностью, выбрасывала из холодильника всё, что Марина купила накануне.
— Это что за отрава? — Нина Васильевна брезгливо держала двумя пальцами упаковку греческого йогурта, разглядывая её, как вещественное доказательство преступления. — Химия сплошная! Андрюша такое есть не будет. Я ему творожок домашний привезла, от Зинаиды Михайловны с рынка. Вот это настоящий продукт, а не ваша столичная дрянь.
Марина застыла в дверном проёме, не успев даже снять пальто после работы. Её рука всё ещё сжимала ручку сумки, а в голове билась единственная мысль: опять. Опять свекровь приехала без предупреждения. Опять хозяйничает. Опять решает, что её сыну можно есть, а что нельзя.
— Нина Васильевна, этот йогурт стоит триста рублей, — попыталась возразить Марина, но её голос прозвучал жалко и неубедительно. — Я специально в фермерский магазин ездила.
— Деньги на ветер! — отрезала свекровь, швыряя упаковку в мусорное ведро. Следом полетела пачка сливочного масла, потом сыр с плесенью. — Триста рублей за банку кислятины! Вот куда семейный бюджет уходит! А потом жалуетесь, что на квартиру накопить не можете!
Марина прислонилась к стене, чувствуя, как привычная тяжесть наваливается на плечи. Три года брака. Три года постоянных визитов, проверок, нотаций. Три года она молчала, улыбалась, терпела. Ради мира в семье. Ради Андрея. Ради того призрачного счастья, которое почему-то никак не наступало.
Свекровь продолжала инспекцию. Теперь она переключилась на шкаф с крупами.
— А это что? — Нина Васильевна вытащила пакет киноа и повертела его в руках. — Какая-то заморская зараза? Марина, я тебе сто раз говорила: русскому человеку нужна гречка! Пшено! Рис! А не эти ваши модные выкрутасы! Андрюша на такой еде желудок посадит!
— Андрею тридцать четыре года, — тихо сказала Марина. — Он сам может решить, что ему есть.
Свекровь резко обернулась. В её глазах вспыхнул тот самый огонёк, который Марина научилась распознавать за годы совместного существования. Огонёк предупреждения. Огонёк угрозы.
— Вот именно! Тридцать четыре года я его кормила, растила, на ноги ставила! А ты за три года замужества хочешь всё переделать? Не выйдет, милочка. Андрюша — мой сын. И я лучше знаю, что ему нужно.
Входная дверь хлопнула. В коридоре послышались тяжёлые шаги и шуршание куртки.
— Андрей! — голос свекрови мгновенно преобразился, став сладким и певучим. — Сынок, иди сюда! Я тебе пирожков напекла, твоих любимых, с капустой!
Андрей появился на пороге кухни. Высокий, широкоплечий мужчина с добродушным, немного растерянным лицом. Он перевёл взгляд с матери на жену и обратно, мгновенно считывая напряжение в воздухе.
— Мам, привет. Ты же говорила, что в субботу приедешь?
— А я решила пораньше! Соскучилась по сыночку! — Нина Васильевна подплыла к нему и обхватила за шею, целуя в щёку. — И правильно сделала, что приехала. Посмотри, чем тебя жена кормит! Химией какой-то! Йогуртами с добавками!
Марина смотрела на эту сцену и чувствовала, как внутри что-то медленно, неотвратимо трескается. Она видела, как муж виновато опускает глаза. Как он переминается с ноги на ногу, не зная, чью сторону принять. Как его большие руки беспомощно повисают вдоль тела.
— Мам, ну Марина старается... — начал было Андрей.
— Старается она! — фыркнула свекровь. — Видела я, как она старается! Приходила на прошлой неделе, а у вас в ванной полотенца криво висят! И пыль на карнизе! И плита не чищена!
— Вы приходили на прошлой неделе? — Марина резко выпрямилась. — Нас же дома не было.
Нина Васильевна даже не смутилась.
— У меня ключи есть. Андрюша дал. На всякий случай. А вдруг пожар? Или вы забудете воду выключить? Я должна проверять!
Марина медленно повернулась к мужу.
— Ты дал ей ключи?
— Ну... да, — Андрей поёжился под её взглядом. — Мама попросила. На экстренный случай. Мариш, не начинай, пожалуйста...
— Не начинай? — голос Марины дрогнул. — Твоя мама роется в нашем холодильнике, проверяет нашу ванную, выбрасывает наши продукты — и я не должна начинать?
— Вот! Вот оно, её истинное лицо! — торжествующе воскликнула свекровь. — Видишь, Андрюша? Я же тебе говорила! Она тебя от семьи отрезает! Настраивает против родной матери!
— Никто никого не настраивает! — Марина почувствовала, как к лицу приливает кровь. — Я просто хочу жить в своём доме без постоянного контроля!
— Твоём доме? — Нина Васильевна скрестила руки на груди. Её губы скривились в презрительной усмешке. — Это съёмная квартира, милочка. За которую, между прочим, половину платит мой сын. А вторую половину — ты. И не факт, что твоя половина важнее.
— Мам, хватит! — неожиданно твёрдо сказал Андрей. — Это наш с Мариной дом. Мы здесь живём. И давай не будем устраивать скандалы.
Надежда вспыхнула в груди Марины. Может быть, наконец-то...
— Сынок, я не скандалю! — свекровь мгновенно переключилась на режим жертвы. Голос задрожал, глаза увлажнились. — Я просто волнуюсь за тебя! Разве это преступление? Материнское сердце болит! Ты мой единственный, кровиночка моя! А она... она меня за порог выставить хочет!
— Никто вас не выставляет, — устало произнесла Марина. — Просто предупреждайте о визитах. И не выбрасывайте наши продукты.
— Вот! Слышишь, как со мной разговаривают? — Нина Васильевна всхлипнула. — Командует мной! В доме моего сына! Андрюша, скажи ей!
Андрей молчал. Его взгляд метался между двумя женщинами, как загнанный зверь ищет выход из клетки. Марина видела это. Видела его трусость. Его нежелание принимать решение. Его вечное «давайте не будем ссориться».
— Ладно, — наконец выдохнул он. — Мам, Марина права. Нужно предупреждать. Но, Мариш, мама приехала издалека. Давай поужинаем спокойно, а?
Это был компромисс. Вечный, гнилой, ничего не решающий компромисс. Марина кивнула, потому что слов уже не осталось.
Ужин прошёл в напряжённой тишине. Свекровь демонстративно ела только свои пирожки, отодвигая тарелку с салатом, который приготовила Марина. Андрей старательно делал вид, что всё нормально, рассказывая о каких-то рабочих проектах. Марина молчала, ковыряя вилкой помидор.
После ужина Нина Васильевна устроилась в гостиной на диване, включив телевизор на полную громкость. Марина ушла в спальню, сославшись на головную боль. Андрей остался с матерью — обсуждать какие-то семейные дела, до которых невестке не было дела.
Марина лежала в темноте, глядя в потолок. Три года. Три года она наступала себе на горло. Три года надеялась, что станет лучше. Что Андрей повзрослеет. Что свекровь примет её. Что они станут настоящей семьёй.
Ничего не изменилось. Становилось только хуже.
Дверь тихо скрипнула. Андрей проскользнул в комнату и сел на край кровати.
— Мариш, ты спишь?
— Нет.
— Мама уезжает послезавтра. Потерпи, пожалуйста. Она старенькая, одинокая...
— Ей пятьдесят восемь лет, Андрей. Она работает бухгалтером и ездит в фитнес-клуб.
— Ну всё равно. Она моя мама. Я не могу её прогнать.
Марина села на кровати, включив ночник. Мягкий свет залил комнату, высветив лицо мужа. Он выглядел виноватым. Загнанным. И абсолютно, безнадёжно инфантильным.
— Андрей, она проверяет нашу квартиру, когда нас нет. Она выбрасывает мои продукты. Она указывает, как мне готовить, как убирать, как жить. Это нормально?
— Она просто заботится...
— Это не забота! Это контроль! Она не может отпустить тебя, и ты ей позволяешь!
— Ты преувеличиваешь, — Андрей отвёл взгляд. — Все свекрови такие. У Игоря на работе ещё хуже, его мать вообще каждый день звонит.
— Меня не интересует Игорь и его мать. Меня интересует наша семья. Точнее, то, что от неё осталось.
— Что ты имеешь в виду?
Марина помолчала, собираясь с мыслями. То, что она хотела сказать, зрело в ней давно. Как нарыв, который наконец прорвался.
— Мы не семья, Андрей. Мы — приложение к твоей маме. Она решает, где нам отдыхать. Она выбирает, какую мебель покупать. Она советует, когда нам заводить детей. А ты соглашаешься. Со всем.
— Она просто помогает...
— Она управляет нами! И ты позволяешь! Потому что тебе так удобнее. Не надо принимать решения. Не надо брать ответственность. Мама всё скажет, мама всё решит.
Андрей вскочил с кровати. Его лицо побагровело.
— Это несправедливо! Я работаю! Я зарабатываю! Я плачу за эту квартиру!
— Половину, — напомнила Марина. — И я работаю не меньше. Только вот моё мнение почему-то не считается. Когда мы выбирали шторы — свекровь решила. Когда выбирали отпуск — свекровь решила. Когда я хотела завести собаку — угадай, кто был против?
— У мамы аллергия на шерсть...
— Она здесь не живёт, Андрей! Она приезжает раз в месяц! Но мы подстраиваем всю свою жизнь под её визиты!
— Марина, хватит! — он повысил голос. — Ты хочешь, чтобы я выбирал между тобой и матерью? Это жестоко!
— Нет, Андрей. Я хочу, чтобы ты выбрал себя. Чтобы ты стал взрослым человеком, который сам принимает решения. Но ты этого не хочешь. Тебе удобнее быть маминым мальчиком.
Дверь в спальню распахнулась. На пороге стояла Нина Васильевна в халате и тапочках, с лицом, искажённым праведным гневом.
— Я всё слышала! — её голос звенел от возмущения. — Вот какая она! Вот какая змея! Настраивает сына против матери! Андрюша, ты слышишь, что она говорит? Она хочет нас разлучить!
— Мам, мы просто разговаривали...
— Разговаривали?! Она назвала тебя маменькиным сынком! Моего сына! Которого я вырастила одна, без мужа! Который моя единственная радость! А эта... эта...
Свекровь задохнулась от избытка чувств. Андрей бросился к ней, поддерживая под локоть.
— Мам, успокойся! Тебе нельзя волноваться!
— Как мне успокоиться?! — Нина Васильевна театрально схватилась за сердце. — После такого! Марина, ты довольна? Добилась своего? Хотела избавиться от меня — получай! Я уезжаю! Прямо сейчас! Ночью!
— Мам, какая ночь? Успокойся, поезда уже не ходят...
— Тогда я в гостиницу! Не останусь в этом доме, где меня так унижают!
Марина смотрела на эту сцену и вдруг почувствовала странное спокойствие. Как будто она наблюдала за всем со стороны. За манипуляциями свекрови. За метаниями мужа. За собственной жизнью, которая утекала сквозь пальцы, как песок.
— Нина Васильевна, — сказала она ровным голосом. — Вам не нужно уезжать. Уеду я.
Оба замерли. Андрей обернулся к ней с выражением полного непонимания.
— Что? Марина, ты чего?
— Я сниму квартиру, — продолжала Марина, доставая из шкафа дорожную сумку. — Давно надо было это сделать. Но я надеялась. Глупо надеялась.
— Какую квартиру? Ты с ума сошла?! — Андрей шагнул к ней. — Мариш, положи сумку! Это глупости!
— Это не глупости. Это здравый смысл. Наконец-то.
Свекровь наблюдала за сценой с плохо скрываемым торжеством. Её «сердечный приступ» мгновенно забылся.
— Вот и правильно, — процедила она. — Скатертью дорожка. Андрюша найдёт себе нормальную жену. Которая будет уважать его семью.
— Мам, замолчи! — неожиданно рявкнул Андрей. — Марина, прекрати собираться! Никуда ты не поедешь!
— Поеду, — Марина аккуратно складывала вещи. — И знаешь что? Мне даже легче. Я три года жила в постоянном стрессе. Три года пыталась заслужить одобрение женщины, которая изначально решила меня ненавидеть. Три года ждала, что мой муж хоть раз встанет на мою сторону. Хватит.
— Я вставал на твою сторону!
— Когда?
Андрей открыл рот и закрыл. Потому что ответа не было.
Марина застегнула сумку и накинула пальто.
— Если ты вдруг захочешь поговорить — без неё, — она кивнула на свекровь, — позвони. Может быть, я отвечу.
Она вышла из спальни, прошла по коридору, обула туфли. Сзади доносились голоса: причитания свекрови, растерянные возгласы Андрея. Но Марина уже не слушала.
Она открыла дверь и шагнула на лестничную площадку.
Холодный ноябрьский воздух ударил в лицо. Марина глубоко вдохнула. Впервые за три года она почувствовала, что может дышать.
Телефон завибрировал в кармане. Сообщение от подруги Лены: «Если что — у меня есть свободная комната. Приезжай в любое время».
Марина улыбнулась. Лена словно почувствовала. Настоящая подруга всегда чувствует.
Она вызвала такси и села на скамейку у подъезда. Ночь была ясной, звёздной. Такой, какой давно не казалась.
Через полчаса она уже сидела на кухне у Лены, обхватив ладонями горячую чашку чая.
— Давно пора было, — сказала подруга, подливая ей заварки. — Я смотрела на тебя эти три года и думала: когда же ты очнёшься?
— Сама не понимаю, почему терпела так долго, — Марина покачала головой. — Наверное, боялась остаться одна.
— А теперь не боишься?
Марина задумалась. Страх? Нет, его не было. Была усталость, облегчение и странное, непривычное чувство свободы.
— Нет, — сказала она наконец. — Одной мне будет лучше, чем с человеком, который так и не стал взрослым.
Телефон снова завибрировал. Андрей.
— Будешь отвечать? — спросила Лена.
Марина посмотрела на экран. Двадцать три пропущенных вызова. Пятнадцать сообщений.
— Завтра, — решила она. — Сегодня я просто буду пить чай и наслаждаться тишиной.
Прошла неделя. Марина сняла маленькую, но уютную квартиру недалеко от работы. Впервые за три года она сама выбирала шторы. Сама решала, что готовить на ужин. Сама определяла свой распорядок дня.
Андрей звонил каждый день. Сначала требовал вернуться. Потом умолял. Потом обещал «поговорить с мамой». Марина отвечала коротко: «Поговоришь — позвони».
На десятый день он позвонил с новостями.
— Я сказал маме, что она больше не будет приезжать без предупреждения, — его голос звучал устало, но как-то иначе. Взрослее. — И что ключей у неё больше не будет. Она обиделась. Сказала, что я предатель.
— И что ты ответил?
— Что я её сын, но я ещё и муж. И если она хочет меня видеть, ей придётся уважать мою семью.
Марина молчала, обдумывая услышанное.
— Мариш, вернись, — продолжал Андрей. — Я понял, в чём был неправ. Я правда понял. Без тебя пусто. И тихо. И... бессмысленно.
— А свекровь что будет делать?
— Она уехала к себе. Обещала не приезжать, пока мы не позовём. И звонить только раз в неделю.
— Это она так решила или ты ей сказал?
— Я сказал, — в его голосе появились новые нотки. Уверенность, которой Марина никогда раньше не слышала. — И знаешь что? Она заплакала. Но потом успокоилась. По-моему, где-то в глубине души она сама устала от этой игры.
Марина посмотрела в окно своей новой квартиры. Маленькой, съёмной, но абсолютно своей.
— Я подумаю, — сказала она. — Дай мне время.
Она действительно думала. Целый месяц. Наблюдала за Андреем со стороны: как он приезжал к ней на работу с цветами, как приглашал на ужин, как рассказывал о своих разговорах с матерью. Он менялся. Медленно, неуверенно, но менялся.
Свекровь позвонила один раз. Её голос был непривычно тихим.
— Марина, я хочу извиниться, — сказала она. — Не за всё. Но за ключи и за... проверки. Это было неправильно. Я просто боялась потерять сына.
— А теперь?
— А теперь понимаю, что чуть не потеряла его именно потому, что слишком крепко держала.
Это было не идеальное примирение. Не финал из сказки. Но это было начало чего-то нового. Настоящего.
Марина вернулась через два месяца. В квартиру, где Андрей сам выбрал новые шторы — лёгкие, льняные, именно такие, какие она хотела. Где на кухне стоял греческий йогурт и киноа. Где не было аляповатого ковра и тяжёлых бархатных занавесок.
— Это теперь наш дом, — сказал Андрей, обнимая её на пороге. — По-настоящему наш.
Свекровь приезжала раз в два месяца. Предупреждала за неделю. Привозила не только пирожки, но и тот самый греческий йогурт — «Марина, я попробовала, оказывается, вкусно!». Она всё ещё была непростой женщиной. Но теперь между ними была граница. Чёткая, здоровая, необходимая.
А Марина наконец научилась главному: любить себя. И не позволять никому — ни свекрови, ни мужу, ни обстоятельствам — превращать её жизнь в чужую территорию.
Потому что невестка — это не приложение к семье мужа. Это человек. Со своими правами, желаниями и мечтами. И защищать их — не эгоизм, а здравый смысл.