Ключи от квартиры лежали на кухонном столе, но Татьяна знала — эти ключи больше не её.
Она стояла в дверях кухни, прижимая к груди папку с документами, и смотрела, как свекровь невозмутимо помешивает чай серебряной ложечкой. Зинаида Васильевна сидела во главе стола — на своём месте, как она любила подчёркивать — и даже не подняла глаз на невестку.
— Зинаида Васильевна, — голос Татьяны дрогнул, но она заставила себя продолжить. — Я только что была у нотариуса. Мне сказали, что вы переоформили квартиру. На Веру.
Свекровь отпила чай, промокнула губы салфеткой и наконец соизволила посмотреть на Татьяну. В её глазах не было ни капли смущения — только холодное, расчётливое спокойствие.
— И что тебя удивляет? Это моя квартира. Была моя и останется в семье.
— Но вы обещали! Пять лет назад вы сказали, что если мы с Андреем будем жить здесь и помогать вам, то квартира достанется нам!
Зинаида Васильевна усмехнулась. Эта усмешка — снисходительная, почти жалостливая — была Татьяне хорошо знакома. Так свекровь улыбалась каждый раз, когда невестка пыталась возражать.
— Обещала? Не помню такого. Наверное, тебе приснилось, дорогая.
Татьяна почувствовала, как земля уходит из-под ног. Пять лет. Пять лет она готовила, убирала, стирала, терпела бесконечные придирки. Пять лет она откладывала рождение детей, потому что свекровь говорила: «Сначала встаньте на ноги, потом о детях думайте». Пять лет она отказывала себе во всём, потому что все деньги уходили «на общий котёл», который контролировала свекровь.
И теперь — ничего. Пустота.
Входная дверь хлопнула. В коридоре послышались тяжёлые шаги и бодрый голос Андрея:
— Мам, я дома! Что на ужин?
Татьяна развернулась к мужу. Он стоял в прихожей, стягивая ботинки, и улыбался — беззаботно, по-детски, словно не замечая напряжения, которое можно было резать ножом.
— Андрей, — сказала она, стараясь говорить спокойно. — Нам нужно поговорить. Твоя мама переписала квартиру на Веру.
Муж замер с ботинком в руке. Потом медленно выпрямился и посмотрел на мать.
— Мам? Это правда?
Зинаида Васильевна поднялась из-за стола с величественной неторопливостью королевы, которую посмели побеспокоить пустяками.
— Правда, сынок. И не понимаю, почему твоя жена устраивает из этого трагедию. Вера — моя дочь, твоя сестра. Ей нужнее. У неё двое детей, муж еле концы с концами сводит. А вы молодые, здоровые, заработаете себе на жильё.
— Но мы же договаривались! — Татьяна шагнула вперёд, сжимая папку так, что пальцы побелели. — Вы сами предложили! Вы сказали: «Живите со мной, помогайте, и квартира ваша». Андрей, ты же помнишь!
Андрей переводил взгляд с матери на жену и обратно. На его лице отражалась мучительная работа мысли — словно он пытался решить уравнение с тремя неизвестными.
— Ну... мам, вообще-то мы правда так думали...
— Думали? — свекровь повысила голос, и в нём зазвенел металл. — Думать — это хорошо. Но думать и требовать — разные вещи. Я никому ничего не обещала. А если кто-то что-то себе нафантазировал — это не мои проблемы.
Она подошла к сыну и положила руку ему на плечо. Жест был собственническим, материнским, исключающим всех остальных.
— Андрюша, не слушай её. Она просто расстроена. Это пройдёт. Иди мой руки, я котлеты пожарила. Твои любимые, с чесночком.
И Андрей пошёл. Просто развернулся и пошёл в ванную, оставив жену стоять посреди коридора с бесполезной папкой документов.
Татьяна смотрела ему вслед и чувствовала, как внутри что-то рвётся. Не сердце — сердце давно огрубело от бесконечных компромиссов. Рвалась последняя нить надежды, которая удерживала её в этом доме.
Ужин прошёл в молчании. Свекровь царственно восседала во главе стола, Андрей уткнулся в телефон, а Татьяна механически двигала вилкой по тарелке, не чувствуя вкуса еды.
— Кстати, — Зинаида Васильевна отодвинула пустую тарелку. — Вера с семьёй переезжает через месяц. Так что вам нужно подыскать себе жильё. Я уже присмотрела для вас комнату у знакомых. Недорого, тихий район. Правда, без удобств, но вам же главное — крыша над головой, правда?
Татьяна подняла глаза.
— Комнату? Вы выгоняете нас... в комнату?
— Не выгоняю, а помогаю устроиться. Ты должна быть благодарна, что я вообще об этом позаботилась.
— Благодарна? — Татьяна рассмеялась, и этот смех был сухим, горьким. — За пять лет бесплатной прислуги? За то, что я забыла, когда последний раз покупала себе новое платье? За то, что все мои деньги уходили «на хозяйство», которое вы контролировали?
Свекровь побледнела. Её глаза сузились.
— Как ты смеешь так разговаривать? Андрей, ты слышишь, как она со мной говорит?
Андрей оторвался от телефона и посмотрел на жену с укоризной.
— Тань, ну зачем ты так? Мама же не со зла. Она хотела как лучше.
— Лучше для кого, Андрей? Для Веры? Для себя? Точно не для нас.
— Ты преувеличиваешь. Мы найдём квартиру, снимем что-нибудь...
— На какие деньги? — Татьяна встала из-за стола так резко, что стул отлетел назад. — Все наши сбережения — в «общем котле». Который твоя мама распределяет по своему усмотрению. Ты хоть раз за пять лет спросил, куда уходят деньги?
Андрей замялся. Его взгляд метнулся к матери — за поддержкой, за подсказкой.
— Мам, а правда, где наши деньги? Ну, которые мы откладывали?
Зинаида Васильевна встала, демонстративно собирая посуду.
— Деньги ушли на нужды семьи. На продукты, на коммуналку, на лечение. Или ты думаешь, всё это бесплатно? Я вас кормила, поила, крышу над головой давала. И теперь выслушиваю обвинения от... от этой...
Она не договорила, махнув рукой в сторону невестки.
— От кого? — тихо спросила Татьяна. — Договаривайте уж.
— От неблагодарной девицы, которая вцепилась в моего сына ради квартиры!
Слова ударили, как пощёчина. Татьяна почувствовала, как кровь приливает к лицу.
— Ради квартиры? Я работала логистом по двенадцать часов, чтобы приносить в эту семью деньги. Я отказалась от повышения, потому что вы сказали, что вам нужен уход. Я не родила детей, потому что вы убеждали подождать. И теперь я — охотница за квартирой?
Она обернулась к Андрею. Он сидел, вжавшись в стул, и смотрел в стол.
— Скажи что-нибудь. Хоть раз в жизни — скажи.
Андрей поднял голову. В его глазах плескалась паника загнанного зверя.
— Тань... ну... мама, наверное, не так выразилась... Давайте все успокоимся и поговорим завтра?
— Нет, — Татьяна покачала головой. — Завтра не будет. По крайней мере, для меня в этом доме.
Она вышла из кухни и направилась в спальню. За спиной послышался голос свекрови:
— Вот видишь, Андрюша? Характер-то какой. Я всегда говорила — не пара она тебе.
Татьяна не стала слушать ответ мужа. Она уже знала, что услышит — тишину и согласное мычание.
В спальне она достала из-под кровати старый чемодан. Тот самый, с которым приехала сюда пять лет назад, полная надежд и планов. Чемодан был пыльным — его давно не открывали. Как и мечты, которые она сложила на самое дно души.
Она начала собирать вещи. Немного одежды, документы, пара фотографий. Всё остальное — мебель, посуда, постельное бельё — принадлежало свекрови. Как и последние пять лет её жизни.
Дверь скрипнула. Андрей стоял на пороге, переминаясь с ноги на ногу.
— Тань, ты серьёзно?
— Абсолютно.
— Но куда ты пойдёшь? Ночь на дворе...
— Разберусь. Впервые за пять лет сама разберусь со своей жизнью.
Он сделал шаг вперёд.
— Послушай, я поговорю с мамой. Может, она передумает. Или мы снимем что-то вместе, я же тоже работаю...
Татьяна остановилась.
— Андрей, ты сейчас хоть слышишь себя? «Может, она передумает». Не «я решу», не «мы решим». Она. Всегда — она. Твоя мама решает, где нам жить. Твоя мама решает, когда нам заводить детей. Твоя мама решает, какие занавески повесить в нашей спальне!
— Ну, занавески — это мелочь...
— Мелочь? — Татьяна швырнула в чемодан свитер. — А то, что я пять лет не могла пригласить подругу в гости, потому что твоя мама считает, что «чужие в доме — к беде»? Это тоже мелочь? А то, что мы ни разу не были в отпуске вдвоём, потому что «маму нельзя оставлять одну»? Мелочь?
Андрей молчал. Его плечи опустились.
— Я не знал, что тебе так плохо...
— Не знал, потому что не хотел знать. Тебе удобно, Андрей. Мама готовит, мама стирает, мама решает. А я — так, приложение к хозяйству. Бесплатная рабочая сила с функцией жены.
Она застегнула чемодан.
— Куда ты пойдёшь? — повторил он.
— К Марине. У неё диван свободен.
— И что? Это всё? Семь лет вместе — и всё?
Татьяна посмотрела на него — долго, внимательно, словно пытаясь найти того человека, в которого когда-то влюбилась. Но видела только испуганного мальчика в теле взрослого мужчины.
— Семь лет, Андрей. Из них пять — в этом доме. Под присмотром твоей мамы. Если бы ты хоть раз за это время встал на мою сторону — хоть раз! — я бы осталась. Но ты всегда выбирал её.
— Это несправедливо. Она моя мать...
— А я — твоя жена. Или была ею.
Она взяла чемодан и прошла мимо него к двери. В коридоре её ждала свекровь — стояла, скрестив руки на груди, с торжествующей улыбкой.
— Уходишь? Ну и скатертью дорожка. Давно пора было.
Татьяна остановилась.
— Зинаида Васильевна, я хочу, чтобы вы кое-что знали. Вера не будет за вами ухаживать. Она приедет, заберёт квартиру и сдаст вас в дом престарелых. Она мне сама об этом рассказывала. По секрету.
Свекровь побледнела.
— Врёшь.
— Проверьте. Позвоните ей прямо сейчас. Спросите, готова ли она жить с вами под одной крышей с двумя детьми и мужем. Спросите, есть ли у неё место для вашей кровати в их двухкомнатной квартире.
Татьяна открыла входную дверь.
— До свидания, Зинаида Васильевна. Спасибо за урок.
Она вышла, не оглядываясь. Холодный вечерний воздух ударил в лицо, но это было приятно — как глоток свободы после душной тюрьмы.
За спиной послышался крик:
— Андрей! Верни её! Что люди скажут!
Но дверь уже закрылась.
Татьяна шла по улице, катя за собой чемодан. Колёсики громыхали по неровному асфальту, но этот звук казался ей музыкой. Впервые за пять лет она не знала, что будет завтра. И это было прекрасно.
Телефон завибрировал. Сообщение от Андрея: «Мама плачет. Вернись, пожалуйста».
Татьяна усмехнулась и убрала телефон в карман. Не ответила.
Через десять минут — ещё одно сообщение: «Она позвонила Вере. Оказывается, Вера правда хочет сдавать квартиру. Мама в шоке».
Татьяна остановилась под фонарём и прочитала сообщение ещё раз. Потом набрала ответ: «Передай своей маме, что справедливость существует. И ей не нужен нотариус».
Она продолжила путь. До квартиры Марины оставалось три остановки. Можно было вызвать такси, но Татьяна хотела пройтись. Хотела почувствовать землю под ногами, холодный воздух в лёгких, свободу в каждой клетке тела.
У Марины было тепло и пахло кофе. Подруга открыла дверь, увидела чемодан и, не задавая вопросов, просто обняла Татьяну.
— Заходи. Диван уже готов.
— Спасибо, — Татьяна почувствовала, как на глаза наворачиваются слёзы. Первые за этот вечер.
— Потом расскажешь. Сначала — чай.
Они сидели на кухне, и Татьяна говорила. Впервые за годы — говорила всё. О свекрови, о муже, о квартире, о потерянных годах. Марина слушала, кивала, подливала чай.
— И что теперь? — спросила она наконец.
— Теперь — жить. По-настоящему. Без чужих советов и указаний.
— А Андрей?
Татьяна помолчала.
— Андрей — взрослый человек. Если захочет — изменится. Если нет — это его выбор. Я больше не собираюсь его спасать.
Телефон снова завибрировал. На этот раз — звонок. На экране высветилось «Андрей».
Татьяна посмотрела на телефон, потом на Марину.
— Ответишь? — спросила подруга.
— Нет. Не сегодня.
Она нажала «отклонить» и выключила телефон.
Месяц спустя Татьяна снимала маленькую, но уютную квартиру на окраине города. Окна выходили в парк, и по утрам она пила кофе, слушая пение птиц. На стене висели занавески — лёгкие, льняные, те самые, о которых она мечтала пять лет.
Андрей звонил каждый день первые две недели. Потом — через день. Потом — раз в неделю. Его сообщения менялись: от «вернись» до «давай поговорим» и наконец до «я понимаю, что был неправ».
Татьяна не отвечала. Ей нужно было время.
Однажды, возвращаясь с работы, она увидела его у подъезда. Андрей стоял с букетом цветов, бледный и осунувшийся.
— Пять минут, — сказал он. — Дай мне пять минут.
Она кивнула.
— Говори.
— Мама переехала к Вере. Вернее, Вера её забрала, чтобы продать квартиру. Мама теперь живёт в их кладовке. Буквально. В кладовке.
Татьяна молчала.
— Я... я всё это время думал. О нас. О том, что ты говорила. Ты была права. Во всём.
— И что теперь?
— Я хочу начать сначала. Без мамы. Без её советов. Только ты и я.
Татьяна посмотрела на него — на этого мужчину, который впервые за семь лет стоял перед ней один, без материнской тени за спиной.
— Это невозможно, Андрей.
— Почему?
— Потому что я больше не та женщина, которая готова ждать, пока ты повзрослеешь. Я уже выросла. Сама.
Он опустил голову.
— Значит, это конец?
— Это начало, — ответила она. — Моё начало. А твоё — зависит только от тебя.
Она прошла мимо него в подъезд. Букет остался лежать на скамейке — красивый, дорогой, бесполезный.
Поднимаясь по лестнице, Татьяна улыбнулась. Впервые за долгое время она точно знала, чего хочет от жизни. И в этой жизни не было места ни для чужих решений, ни для бесконечных компромиссов, ни для мужчин, которые не умеют выбирать.
Она открыла дверь своей квартиры — маленькой, съёмной, но своей — и вдохнула запах свободы.
За окном садилось солнце, окрашивая небо в розовые и золотые тона. Где-то внизу хлопнула дверь подъезда — Андрей ушёл.
Татьяна поставила чайник и включила любимую музыку. Впервые за пять лет она могла слушать то, что хотела, без комментариев о «молодёжном шуме».
Телефон пискнул. Сообщение от Марины: «Ну как ты?»
Татьяна набрала ответ: «Свободна. Наконец-то свободна».
И это было правдой.