На кухне пахло валерьянкой и пригоревшим молоком. Марина сидела за столом, тупо глядя на пустую чашку. В висках стучало.
Час назад рухнул её мир. Мир, который она строила по кирпичику пятнадцать лет.
Всё началось банально — с заначки. У них с Игорем было правило: «подушка безопасности» лежит в коробке из-под зимних сапог на антресоли. На черный день. На отпуск. На новый холодильник, если старый вдруг прикажет долго жить.
Марина полезла туда утром, чтобы добавить немного с премии. И обнаружила, что «подушка» сдулась. Не просто похудела, а практически исчезла. Из трехсот тысяч, накопленных потом и кровью, осталось двадцать.
Первая мысль была глупой: «Воры». Но замок цел, окна закрыты.
Вторая мысль обожгла холодом: «Игорь».
Она ждала его до вечера, накручивая себя до состояния звенящей струны. Вспоминала мелочи последних месяцев. Стал задерживаться на работе. Прятал телефон экраном вниз. Стал нервным, дерганным.
«Баба, — решила Марина. — Точно баба. Молодая, ушлая. Тянет из него деньги, а он, дурак старый, и рад стараться».
Когда в замке повернулся ключ, она уже не могла сдерживаться. Игорь вошел, усталый, с серым лицом. Увидел её, сидящую на кухне в темноте, и сразу всё понял.
— Где деньги? — тихо спросила она.
Он молча прошел, сел напротив. Не стал отпираться, юлить. Это было хуже всего.
— Я их отдал.
— Кому? — Марина чувствовала, как внутри поднимается ледяная волна бешенства. — Твоей новой подстилке? На шубу не хватало? Или на Мальдивы?
Игорь поднял на неё глаза. В них не было вины гулящего мужа. В них был животный страх и смертельная усталость.
— Нет никакой бабы, Марин. Лучше бы была.
Он полез во внутренний карман пиджака и достал сложенный вчетверо лист бумаги.
— Читай.
Это был договор займа. На огромную сумму. И дата — три месяца назад. А заёмщиком значился не Игорь. Там стояло имя их сына. Димки. Их гордости, студента-второкурсника, умницы и спортсмена.
Марина перечитала дважды. Буквы расплывались.
— Что это? — голос сел.
— Димка влип, — глухо сказал Игорь. — Связался с какими-то... «инвесторами». Крипта, биржа, легкие деньги. Ему обещали золотые горы. Он занял у серьёзных людей под дикий процент. И всё просадил. За неделю.
Марина схватилась за край стола, чтобы не упасть со стула.
— Почему... почему ты молчал? Почему Димка молчал?
— Он боялся тебя. Твоего разочарования. Ты же всегда говорила, что он — наша надежда. Он пришел ко мне, когда его уже начали прессовать. Ему угрожали, Марин. По-настоящему. Сказали, если не вернет — найдут в канаве.
Игорь закрыл лицо руками.
— Я отдал всё, что было в заначке, чтобы закрыть проценты и отсрочить долг. Но этого мало. Основной долг висит. Срок — до конца недели. Иначе...
— Иначе что? — прошептала Марина.
— Иначе они придут за квартирой. Или за ним.
Марина смотрела на мужа — и видела незнакомого человека. Пятнадцать лет она думала, что у них идеальная семья. Крепкий тыл. А оказалось, что они живут на пороховой бочке, и фитиль поджег их собственный сын, пока она выбирала новые шторы в гостиную.
Её душила не столько потеря денег, сколько потеря доверия. Два самых близких мужика за её спиной решали вопросы жизни и смерти, а её держали за дуру, которую надо беречь от стресса.
— Где он сейчас? — спросила она ледяным тоном.
— У бабушки. Я отправил его отсидеться, пока не решим вопрос.
— «Решим»? — Марина встала. Её трясло. — Ты уже «решил». Взял наши общие деньги, не спросив меня. Ты не сына спасал, Игорь. Ты спасал свою трусость. Ты боялся мне признаться, что мы вырастили идиота.
— Марин, не надо... Ему двадцать лет, он оступился...
— Оступился — это когда двойку получил! А это — она ткнула пальцем в договор — это яма! В которую он столкнул нас всех!
Она заметалась по кухне, хватая ртом воздух. Завтра надо было платить за ипотеку. Через месяц — за страховку машины. А у них — двадцать тысяч в коробке и долг с шестью нулями.
— Что нам делать? — голос Игоря дрожал. Впервые в жизни этот сильный, уверенный мужчина смотрел на неё как на спасательный круг.
Марина остановилась у окна. За стеклом горели огни большого города, которому было плевать на их маленькую трагедию.
Она могла сейчас устроить истерику. Могла собрать вещи и уйти к маме, оставив их разгребать это дерьмо. Могла подать на развод. Она имела на это полное право.
Но она вспомнила Димку. Маленького, с разбитой коленкой, который бежал к ней, а не к отцу. Вспомнила Игоря, который носил её на руках, когда она болела.
Семья — это не когда всё хорошо. Семья — это когда всё плохо, но вы стоите спина к спине. Даже если в спину тебе только что плюнули.
Марина глубоко вздохнула, загоняя истерику обратно вглубь себя. На это не было времени.
— Значит так, — её голос звучал сухо и деловито, как на совещании. — Завтра выставляем на продажу мою машину. Она уйдет быстро. Ты звонишь брату, просишь в долг, сколько даст. Я — на работе возьму аванс за полгода. Квартиру... квартиру пока не трогаем.
Игорь смотрел на неё с недоверием и робкой надеждой.
— Марин... ты нас не бросишь?
Она посмотрела на него. Любви в её взгляде сейчас не было. Была только злая, упрямая решимость выжить.
— Я не вас спасаю, — жестко сказала она. — Я спасаю то, что от нас осталось. А с Димкой я поговорю сама. И этот разговор он не забудет никогда.
Она взяла телефон и начала набирать номер риелтора. Ночь предстояла длинная. И эта ночь была только началом долгой расплаты за чужую глупость, которая теперь стала их общей бедой.