Свекровь отсчитала купюры и положила их на стол с таким видом, будто совершала акт величайшего милосердия.
Вера смотрела на эти деньги и чувствовала, как внутри неё закипает что-то тёмное и горячее. Три тысячи рублей. На неделю. На продукты для троих взрослых людей. Галина Петровна, её свекровь, считала это щедростью.
— Вот, Верочка, — голос свекрови был сладким, как прокисшее варенье. — Этого должно хватить. Ты же у нас хозяйственная, умеешь экономить. Не то что некоторые…
Вера молча взяла деньги. Спорить было бесполезно. Она уже пробовала — три года назад, когда только переехала в эту квартиру после свадьбы с Антоном. Тогда она ещё верила, что можно договориться, объяснить, найти компромисс. Тогда она ещё не понимала, что в этом доме существует только одно мнение — мнение Галины Петровны.
Квартира принадлежала свекрови. Формально. А по факту — свекровь принадлежала квартире, срослась с ней, как старое дерево с землёй. Когда Антон предложил после свадьбы пожить здесь, пока они накопят на своё жильё, это казалось разумным решением. Временным. Три года спустя Вера поняла, что из этого болота не выбраться.
— Мама права, — Антон даже не поднял глаза от телефона. Он сидел на диване, листая какую-то ленту, и его безучастный голос резанул Веру больнее любого крика. — Нужно экономить. Мы же копим на первоначальный взнос.
На первоначальный взнос. Эту фразу Вера слышала так часто, что она потеряла всякий смысл. Превратилась в мантру, в заклинание, которым можно было оправдать любую несправедливость.
— Конечно, сынок, — свекровь подошла к Антону и погладила его по голове, как маленького мальчика. — Ты у меня умница. Не то что твой брат — всё спустил на свою бывшую, а теперь ни квартиры, ни денег.
Вера отвернулась, чтобы не видеть эту сцену. Двадцатидевятилетний мужчина, которого мама гладит по голове. Её муж. Отец их будущих детей. Хотя какие дети? Свекровь уже объяснила, что сначала нужно встать на ноги, купить жильё, а потом уже думать о внуках. И Антон кивал, соглашался, как всегда.
Она прошла на кухню и открыла холодильник. Полупустые полки встретили её укоризненным холодом. Три тысячи на неделю. А ведь послезавтра суббота — день, когда свекровь устраивает свои знаменитые посиделки с подругами. И угощение для этих посиделок тоже должно появиться из этих трёх тысяч.
Вера достала телефон и открыла заметки. Она вела учёт расходов — единственный способ сохранить рассудок в этом доме. Каждая покупка, каждый рубль. Не для того, чтобы кому-то что-то доказать, а для себя. Чтобы помнить, что она не сумасшедшая, что деньги действительно заканчиваются, что три тысячи — это три тысячи, а не пятнадцать.
— Верочка! — голос свекрови донёсся из комнаты. — Не забудь, в субботу ко мне придут девочки. Нужно будет испечь что-нибудь. И салатик сделай, как в прошлый раз. Всем так понравился!
Вера закрыла глаза и досчитала до десяти. Салатик, который всем понравился, обходился минимум в восемьсот рублей. Плюс выпечка. Плюс что-нибудь к чаю. Половина недельного бюджета — на один вечер посиделок свекрови с подругами.
— Хорошо, Галина Петровна, — ответила она ровным голосом.
Она давно перестала называть свекровь мамой. В первый год пыталась, но это слово застревало в горле. Свекровь не возражала — ей нравилось это официальное обращение, оно подчёркивало дистанцию, статус, иерархию.
Вечером, когда свекровь ушла к соседке, Вера решилась на разговор с мужем. Она села рядом с ним на диван и положила руку на его колено.
— Антон, нам нужно поговорить.
Он нехотя отложил телефон.
— Что случилось?
— Мне не хватает денег на продукты. Три тысячи на неделю — это очень мало. Особенно с учётом субботних посиделок твоей мамы.
Антон вздохнул. Этот вздох Вера знала наизусть. Он означал: «Опять ты начинаешь».
— Вер, ну мы же договорились. Мама ведёт бюджет, она лучше знает, сколько и на что нужно. Она столько лет хозяйство ведёт…
— Антон, я тоже работаю. Я тоже вношу деньги в семейный бюджет. Почему я должна отчитываться за каждый рубль, а твоя мама может тратить сколько хочет?
— Она не тратит сколько хочет, — он поморщился. — Она экономит. Для нас же старается.
Вера хотела возразить, хотела рассказать про шубу, которую свекровь купила себе месяц назад. Про новый телевизор в её комнате. Про золотые серьги, которые мелькнули в ушах после «поездки к подруге». Но она знала, что Антон найдёт объяснение всему. Шуба — со скидкой. Телевизор — давно нужен был. Серьги — подарок от тёти Любы. Всегда есть объяснение, когда речь о свекрови. И никогда — когда о Вере.
— Хорошо, — сказала она, вставая. — Поняла.
Она поняла действительно многое. Но не то, что хотел услышать Антон.
Следующие три дня прошли в привычном ритме. Вера готовила, убирала, стирала. Экономила на всём. Покупала самые дешёвые продукты, растягивала запасы. В четверг она обнаружила, что молоко закончилось, а до субботы оставалось ещё два дня и минимум тысяча нужна на продукты для гостей.
Она стояла у кассы в магазине, пересчитывая мелочь, когда её телефон завибрировал. Сообщение от подруги Ани: «Вер, ты видела? Посмотри инстаграм Галины Петровны».
Вера не подписана на свекровь в социальных сетях. Это было принципиальное решение — единственная граница, которую ей удалось отстоять. Но сейчас она открыла приложение и нашла страницу свекрови.
Последняя публикация была сделана час назад. Фотография из ресторана. Галина Петровна в центре, вокруг её подруги. Столик уставлен блюдами. Бутылки шампанского. Десерты. Подпись: «Небольшой девичник перед субботними посиделками. Жизнь прекрасна, когда есть настоящие подруги!»
Вера увеличила фотографию. Она узнала этот ресторан. Средний чек там — от пяти тысяч на человека. Свекровь угощала четырёх подруг. Итого — минимум двадцать пять тысяч за вечер. И это не считая чаевых.
Двадцать пять тысяч. За один вечер. А ей — три тысячи на неделю. И при этом она должна ещё принять этих же подруг в субботу и накрыть стол из оставшихся копеек.
Вера расплатилась за покупки и вышла из магазина. Её руки не дрожали. Её голос не срывался. Внутри неё было абсолютно пусто и абсолютно ясно, как в морозное январское утро.
Она не поехала домой. Она села на лавочку в сквере и просидела там два часа, глядя на голубей и думая. Впервые за три года она думала не о том, как выжить, как приспособиться, как сгладить углы. Она думала о том, чего хочет она сама.
Когда она вернулась домой, свекровь уже была там. Она сидела на кухне и пила чай с конфетами — теми самыми, дорогими, которые Вера не могла себе позволить купить даже на праздник.
— А, Верочка, — свекровь даже не повернулась. — Ты где была? Ужин кто будет готовить?
Вера поставила пакеты на стол.
— Галина Петровна, я видела вашу фотографию из ресторана.
Свекровь на секунду замерла, но тут же расслабилась.
— А, это! Да, девочки позвали. Надо же иногда и себя побаловать. Я же не железная, Верочка, мне тоже нужен отдых.
— Сколько вы потратили?
Этот вопрос повис в воздухе, как пощёчина. Свекровь медленно повернулась. Её глаза сузились.
— Это не твоё дело, Вера. Это мои личные деньги.
— Ваши личные деньги? А те деньги, которые вы выдаёте мне на продукты — они чьи?
— Это семейный бюджет. И я им распоряжаюсь, потому что это мой дом и я знаю, как нужно вести хозяйство.
В этот момент в кухню зашёл Антон. Он почувствовал напряжение и сразу насторожился.
— Что тут происходит?
— Твоя жена устраивает мне допрос, — свекровь мгновенно приняла позу обиженной невинности. — Я, оказывается, не имею права сходить в ресторан с подругами!
— Вера, — голос Антона был предупреждающим. — Не начинай.
— Нет, Антон. Я закончу. Твоя мама вчера потратила в ресторане минимум двадцать пять тысяч рублей. А мне выдали три тысячи на неделю на продукты для всей семьи. И завтра я должна принимать её гостей на эти же деньги. Ты считаешь это справедливым?
— Это разные вещи! — взвился Антон. — Мама заработала эти деньги своим трудом, она имеет право тратить их как хочет!
— А я? Я тоже зарабатываю. Куда уходят мои деньги, Антон? На наш общий счёт, которым распоряжается твоя мама. Но когда я прошу купить себе новые туфли взамен рваных, мне говорят, что мы экономим. Когда я хочу сходить к парикмахеру, мне говорят, что это роскошь. Когда я прошу увеличить бюджет на продукты, мне говорят, что я не умею вести хозяйство!
— Потому что ты действительно не умеешь! — вступила свекровь. — Я в твои годы семью из пяти человек кормила на меньшие деньги!
— В мои годы? Галина Петровна, в ваши годы колбаса стоила два рубля, а не пятьсот. Не надо сравнивать!
— Не смей разговаривать с моей матерью в таком тоне! — Антон шагнул вперёд.
Вера посмотрела на него. На своего мужа. На человека, который три года назад обещал любить её и заботиться о ней. Который клялся, что они будут вместе, что они команда. Она искала в его глазах хоть что-то — понимание, сочувствие, сомнение. Но видела только раздражение и желание поскорее закончить этот неприятный разговор.
— Я устала, — сказала она тихо. — Я устала экономить на себе, пока другие живут на широкую ногу. Я устала готовить из ничего для чужих мне людей. Я устала быть прислугой в этом доме.
— Никто тебя не заставляет здесь жить! — бросила свекровь. — Дверь вон там!
— Мама! — Антон обернулся.
Но свекровь уже завелась:
— Что — мама? Я её в этот дом пустила! Я вам угол дала! А она мне ещё и претензии предъявляет! Сколько я трачу, куда я хожу! Да кто она такая?!
Антон молчал. Он стоял между матерью и женой и молчал. И его молчание было громче любых слов.
Вера кивнула, словно получила ответ на незаданный вопрос.
— Поняла.
Она развернулась и пошла в их с Антоном комнату. Достала из шкафа дорожную сумку — ту самую, с которой приехала сюда три года назад. Начала складывать вещи. Методично, спокойно, без слёз.
Антон появился в дверях через пять минут.
— Вер, ты что делаешь?
— Собираюсь.
— Куда?
— К маме. Пока не найду съёмное жильё.
— Это глупость! Из-за какой-то ссоры? Ну поругались, бывает. Помиритесь!
Вера остановилась и посмотрела на него.
— Антон, это не ссора. Это три года моей жизни. Три года унижений, экономии на спичках и ожидания, когда же мы наконец начнём жить своей жизнью. Но мы не начнём. Потому что твоя мама никогда этого не допустит. А ты никогда ей не возразишь.
— Она моя мать!
— А я твоя жена. Была. Уже не уверена.
Он открыл рот, чтобы возразить, но Вера подняла руку:
— Не надо. Я всё поняла. Ты сделал свой выбор. Каждый день, когда молчал. Каждый раз, когда соглашался с ней против меня. Это был твой выбор, Антон. И я уважаю его. Но у меня тоже есть право выбирать.
Она застегнула сумку и направилась к выходу. В коридоре стояла свекровь со скрещенными на груди руками и торжествующей улыбкой.
— Скатертью дорожка, невестка. Давно пора было.
Вера остановилась напротив неё.
— Знаете, Галина Петровна, я вам даже благодарна. Вы научили меня очень важному уроку. Что никакая экономия не стоит потери себя. Что никакой первоначальный взнос не стоит собственного достоинства. Вы хотели сохранить сына при себе — вы его сохранили. Поздравляю. Надеюсь, он будет греть вам ноги в старости так же преданно, как греет душу сейчас.
Свекровь побагровела, но Вера уже не слушала. Она вышла за дверь и закрыла её за собой.
На улице был вечер. Тёплый, майский, пахнущий сиренью. Вера вдохнула этот воздух полной грудью и почувствовала, как с плеч падает невидимый груз. Она достала телефон и вызвала такси. Потом написала маме: «Еду к тебе. Расскажу всё на месте».
Ответ пришёл мгновенно: «Жду, доченька. Пирог уже в духовке».
Вера улыбнулась. Первый раз за много месяцев — по-настоящему.
Прошёл год. Вера сидела в небольшом кафе, том самом, куда она когда-то не могла себе позволить сходить. Напротив неё — Аня, подруга, которая отправила то злополучное сообщение про ресторан. Между ними — два капучино и тарелка с круассанами.
— Как твоя новая квартира? — спросила Аня.
— Крошечная, — засмеялась Вера. — Зато моя. Ну, пока съёмная, но через полгода смогу взять ипотеку. Уже одобрили предварительно.
— Одна справилась?
— Одна. Оказалось, это возможно, представляешь? Когда не нужно кормить чужих подруг дорогими салатами, деньги как-то сами собой появляются.
Они рассмеялись.
— А Антон? — осторожно спросила Аня.
Вера пожала плечами.
— Подал на развод через три месяца. Сначала думала, мне будет тяжело. А потом поняла, что мне стало легче дышать. Буквально. Врач сказал, что у меня было постоянное напряжение в грудной клетке. Психосоматика. Теперь прошло.
— А свекровь твоя как?
— Бывшая свекровь. Слышала от общих знакомых. Антон так и живёт с ней. Работает, приходит домой, смотрит телевизор. Ничего не изменилось. Только теперь она жалуется подругам, что невестка оказалась неблагодарной и бросила её чудесного сына.
— Классика.
— Абсолютная. Но знаешь что? Мне её даже жаль. Она так боялась потерять контроль над сыном, что потеряла гораздо больше. Она никогда не узнает, какой могла бы быть бабушкой. Какие праздники мы могли бы отмечать вместе. Она выбрала власть вместо семьи.
Аня накрыла её руку своей.
— Ты молодец, Вер. Правда.
Вера отпила кофе и посмотрела в окно. Там, за стеклом, кипела обычная городская жизнь. Люди спешили по своим делам, машины стояли в пробке, ветер гонял по асфальту опавшие листья.
— Знаешь, что самое смешное? — сказала она. — Тот первоначальный взнос, на который мы якобы копили три года? Его так и не накопили. Свекровь потратила всё на ремонт своей квартиры. Антон узнал только после моего ухода, когда попросил деньги на депозит.
— Да ты что?!
— Ага. Три года экономии на всём, три года моих несбывшихся желаний, моих нервов, моих слёз — всё ушло на новые обои и итальянскую плитку в ванную Галины Петровны.
Аня не нашлась что сказать.
— Но я не жалею, — продолжила Вера. — Эти три года научили меня главному. Что никто не будет ценить тебя, если ты сама себя не ценишь. Что экономить нужно не на себе, а на токсичных отношениях. И что иногда уйти — это не поражение, а победа.
Она допила кофе и махнула официанту, чтобы принёс счёт.
— Моя мама, кстати, хочет с тобой познакомиться. Говорит, что ты настоящая подруга — ту фотографию вовремя показала.
— Я-то что? Я просто не могла молчать.
— Вот именно. А некоторые — могут. Годами. Всю жизнь.
Она расплатилась, оставила щедрые чаевые — потому что теперь могла себе это позволить — и вышла на улицу. Вечернее солнце золотило крыши домов. Впереди были свободный вечер, любимая книга, тишина собственной квартиры и никого, кто спрашивал бы отчёт за каждый потраченный рубль.
Вера шла по улице и улыбалась. Позади остались три года, которые она когда-нибудь вспомнит без боли. Впереди была целая жизнь, которую она собиралась прожить по собственным правилам.
И это было лучшее вложение, которое она когда-либо делала.