— Где Бим?
Это был первый вопрос, который я задала, переступив порог квартиры.
На руках у меня сопел сверток. Мой сын, Артемка. Мы выписались из роддома.
Я мечтала об этом моменте девять месяцев.
Как я войду. Как Бим, мой золотистый лабрадор, мой старичок, выйдет встречать. Как он будет осторожно нюхать сверток, виляя хвостом. Как лизнет меня в руку своим теплым шершавым языком.
Бим был со мной двенадцать лет.
Он был не просто собакой. Он был другом. Братом. Психологом.
Он был рядом, когда меня бросил первый парень. Он был рядом, когда я ломала ногу. Он лежал головой на моем животе всю беременность, слушая, как толкается малыш.
И вот — я дома.
Тишина.
Ни стука когтей по ламинату. Ни радостного "вуф". Ни тяжелого дыхания.
— Где Бим? — повторила я, чувствуя, как холод сковывает сердце.
Саша, мой муж, отвел глаза. Он ставил сумки в коридоре. Суетился.
— Лен, ну ты раздевайся... Проходи... Устала же...
Из кухни вышла свекровь, Ольга Петровна.
Она переехала к нам на время моих родов, чтобы "помочь". (Я не просила, она сама настояла).
— Ой, приехали! — закричала она, всплеснув руками. — Дай-ка погляжу на внучка! Ой, какой крошечный!
Она потянулась к Артему.
Я отступила на шаг.
— Где моя собака?
Ольга Петровна застыла. Улыбка сползла с её лица.
— Лена, ну что ты заладила с порога? Собака, собака... О ребенке надо думать! Ты мать теперь!
— Саша, — я посмотрела на мужа. — Где Бим?
Саша покраснел. Почесал затылок.
— Лен... Ну понимаешь... Бим убежал.
— Убежал? — я не поверила.
Бим едва ходил. У него артрит задних лап. Он на прогулке-то плёлся сзади, останавливаясь каждые пять минут. Он не мог убежать. Физически.
— Когда?
— Вчера. Гуляли... он сорвался с поводка... и... и всё.
— Сорвался с поводка? Бим? Который ходит рядом без поводка всю жизнь? Саша, не ври мне.
— Да говорю тебе! — взорвался он. — Убежал! Ищем! Объявления расклеили! Найдется твой блоховоз! Ничего с ним не случится! Давай лучше ребенка корми!
Я прошла в комнату. Положила Артема в кроватку.
Руки дрожали.
Я не верила ни единому слову.
Я пошла на кухню.
Ольга Петровна гремела кастрюлями.
— Садись, Леночка, супчику поешь. Тебе молоко нужно.
Я подошла к мусорному ведру. Педалька заела, крышка была приоткрыта.
Сверху лежал мусорный пакет. Прозрачный.
А в нем...
Красный кожаный ошейник. С адресником в виде косточки.
Поводок-рулетка.
Миска Бима. Его любимая резиновая утка.
И... его лежанка. Свёрнутая и перевязанная скотчем, торчащая из другого пакета рядом.
Я достала ошейник.
На нем была гравировка: "Бим. Тел. хозяйки: ..."
Если бы он убежал, он был бы в ошейнике.
Я повернулась к ним.
Саша стоял в дверях, бледный. Ольга Петровна замерла с поварешкой.
— Вы его выкинули, — сказала я тихо.
— Мы его отдали! — выпалила свекровь. — В хорошие руки!
— В какие руки?! Кому?! Бим старый! Ему нужен спецкорм! Ему нужны уколы! Кто его взял?!
— В приют! — крикнул Саша. — В хороший, частный приют! Лен, ну пойми! Ребенок дома! А тут — собака. Шерсть, грязь, микробы! Глисты! У Артема иммунитет слабый! Мама сказала...
— Мама сказала?
Я посмотрела на свекровь.
Она расправила плечи. Приняла боевую стойку.
— Да! Я сказала! И я права! Собаке не место в квартире с младенцем! Это антисанитария! Он воняет! Он слюни пускает! А если он укусит?! Это же зверь!
— Он за двенадцать лет мухи не обидел! Он нянька!
— Был нянька, стал лишний рот! — отрезала она. — Хватит, Лена! Мы сделали это ради внука! Ты должна нам спасибо сказать! Мы квартиру от драконьей грязи очистили! Генеральную уборку сделали! Теперь тут стерильно!
— В какой приют? — спросила я Сашу.
— Что?
— Адрес. Название. Куда вы его отвезли?
Саша молчал.
— Говори! — заорала я так, что Артем в комнате проснулся и заплакал.
— Мы не в приют... — пробормотал Саша. — В приюты не берут старых. Мест нет.
— А куда?!
— Мы его... выпустили.
— Выпустили?
— В лесу. За объездной.
Мир качнулся.
— В лесу? — прошептала я. — Домашнюю собаку? Больную? Зимой? (Был ноябрь, на улице лежал первый снег).
— Да ничего ему не будет! — вмешалась свекровь. — Волки санитары леса! Выживет — молодец. Не выживет — судьба. Зато мучиться не будет. Он же старый был, еле ходил. Мы ему услугу оказали.
— Вы его убили.
— Не убили, а дали волю! — она стукнула поварешкой по столу. — Хватит истерить! Иди к ребенку! Он орет! Ты мать или кто? Собака ей дороже сына! Психопатка!
Я не пошла к ребенку.
Я пошла в коридор.
Надела пуховик. Прямо на халат.
— Ты куда? — испугался Саша.
— Искать.
— Лен, ты дура? Ты только из роддома! У тебя швы! У тебя ребенок! Какой лес?!
— Ты поедешь со мной.
— Никуда я не поеду! Ночь скоро!
— Или ты едешь со мной и показываешь место, — сказала я, взяв с тумбочки ключи от машины (моей машины, кроссовера, который я купила до брака), — или я вызываю полицию. И пишу заявление. За жестокое обращение с животными. Статья 245. До трёх лет.
— Ты на мужа напишешь? — ахнула свекровь.
— Он мне не муж. Муж не поступил бы так с другом.
Я схватила Сашу за куртку.
— Поехали.
Мы ехали молча.
Саша сидел на пассажирском, вжавшись в кресло. Я гнала. Швы болели. Низ живота тянуло. Но я не чувствовала боли.
Я чувствовала только ужас.
Бим. Один. В лесу. В холоде. С больными лапами.
Он же не понимает. Он думает, мы вернемся. Он ждет.
— Здесь, — буркнул Саша. — Сворачивай.
Лесополоса за городом. Глухое место. Свалки, кусты.
— Где конкретно?
— Ну... тут, у съезда. Мы дверь открыли, он вышел... пописать. Мы и уехали.
— Вы уехали, пока он писал?
— Мама сказала — дави на газ! Я и надавил...
Я остановила машину. Включила дальний свет.
— Бим! — закричала я, выпрыгивая на снег. — Бим! Бимушка!
Тишина. Только ветер шумит в соснах.
— Бим! Ко мне!
Никого.
Следы... Снег припорошил всё.
Мы ходили час.
Саша ныл:
— Лен, поехали домой. Холодно. Нет его. Ушел. Или волки съели. Ну купим мы тебе новую собаку! Щенка! Чистого! Йорка хочешь? Или этого... шпица?
Я не слушала.
Я светила фонариком под каждым кустом.
И я нашла его.
Не я. Фонарик выхватил отблеск глаз.
Он лежал в овраге. Метрах в пятистах от дороги.
Видимо, побежал за машиной. Попытался срезать. Упал. И не смог встать. Артрит. Холод.
Он лежал, свернувшись калачиком. Припорошенный снегом.
— Бим!
Я скатилась в овраг.
Он поднял голову.
Слабо вильнул хвостом.
"Вуф".
Тихое, хриплое.
Он был ледяной. Нос сухой.
Я упала перед ним на колени. Обняла его большую лобастую голову.
Он лизнул меня в щеку.
"Ты вернулась. Я знал".
Я ревела. Громко. В голос.
— Прости меня, мальчик! Прости!
Мы тащили его вдвоем. Бим весил сорок килограммов. Он не мог идти.
Саша кряхтел, матерился, но тащил.
Мы погрузили его в багажник (сиденья я разложила). Укрыли пледом.
— В ветеринарку, — сказала я.
В клинике нас приняли экстренно. "Сухое" переохлаждение. Истощение. Обострение артрита.
Капельницы. Грелки. Уколы.
Я сидела рядом с ним на полу, держала лапу.
Врач сказал:
— Крепкий старик. Жить будет. Но уход нужен серьезный. Тепло, покой.
— Будет, — сказала я. — Всё будет.
Мы вернулись домой в три ночи.
С Сашей, с Бимом.
В квартире горел свет. Артем орал. Ольга Петровна спала перед телевизором, не слыша крика.
Я занесла Бима на руках (Саша помогал, но неохотно). Положила его в коридоре на одеяло.
Пошла в детскую. Взяла сына. Покормила. Успокоила.
Потом вышла в кухню.
Ольга Петровна проснулась.
Увидела Бима в коридоре.
— Опять?! — взвизгнула она. — Вы притащили эту падаль обратно?! Лена! Ты в своем уме?! Я сказала — или он, или я!
— Вы, — сказала я.
— Что?
— Вы уходите. Сейчас же.
— Ты меня гонишь?! Ночь на дворе!
— Мне плевать. Вы выгнали моего пса в лес. Вы оставили моего ребенка орать голодным (пока я ездила, она спала!). Вы — не человек. Вон.
— Саша! — она кинулась к сыну. — Скажи ей! Это мой дом тоже! Ты здесь прописан!
Саша стоял, опустив голову.
Он видел мои глаза. Он помнил, как я тащила собаку из оврага.
И он испугался.
Он понял, что если сейчас он выберет маму — он потеряет всё. Жену, сына, уважение.
Хотя уважение он уже потерял.
— Мам... — сказал он тихо. — Вызови такси. Поезжай к себе.
— Ты... ты меня предаешь?! Ради собаки?! Ради этой истерички?!
— Езжай, мам. Пожалуйста.
Свекровь устроила сцену. С хватанием за сердце, с проклятиями.
Но ушла.
Я закрыла за ней дверь. На оба замка.
Саша подошел ко мне. Пытался обнять.
— Лен... ну всё? Успокоилась? Она ушла. Бим дома. Мир?
Я отстранилась.
— Не трогай меня.
— Лен, ну я же помог! Я же нашел его! Я же маму выгнал!
— Ты выкинул его. Ты предал. Ты нажал на газ, когда он бежал за машиной. Ты не мужчина.
— Ну а что мне было делать?! Она пилила меня неделю! "Собака опасна", "Собака грязная"! Я за ребенка боялся!
— За себя ты боялся. Что мама заругает.
— Давай не будем нагнетать... — он попытался улыбнуться. — Хочешь чаю?
— Я хочу развод.
— Лен, ты чего? Гормоны? Какой развод? У нас сын! Ему три дня!
— Вот именно. У него есть мать. И есть собака. А отце, который может выкинуть беспомощного в лес... такому сыну не нужен. Сегодня собака. Завтра — я, если заболею. Послезавтра — Артем, если не оправдает ожиданий бабушки.
— Бред не неси!
— Спишь на кухне. Завтра собираешь вещи.
Мы жили вместе еще месяц. Пока я восстанавливалась. Я использовала его как "принеси-подай", не разговаривая. Он пытался мириться, дарил цветы (которые я выкидывала), покупал корм Биму (самый дорогой).
Но я не могла.
Каждый раз, глядя на него, я видела лес. Снег. И Бима в овраге.
Бим поправился. Правда, хромать стал сильнее. Но он был счастлив. Он лежал у кроватки Артема и охранял его сон. Артем рос с ним. Учился ползать, держась за шерстяной бок.
Никакой аллергии. Никаких глистов.
Сашу я выгнала окончательно через месяц.
Мы развелись.
Свекровь кричала на суде, что я "зоошиза", что я променяла семью на пса. Судья смотрела на неё странно.
Сейчас Артему три года.
Бима не стало месяц назад. Он ушел тихо, во сне. Старость.
Мы похоронили его на даче. Посадили дуб.
Я плакала. Артем гладил меня по голове.
— Мама, не плачь. Бим на радуге. Ему там не больно.
— Да, сынок. Не больно.
А вчера мне позвонил Саша.
— Лен, привет. Слышал, Бим умер. Соболезную.
— Спасибо.
— Слушай... может, попробуем снова? Я изменился. Мама тоже... она поняла... Хочет внука видеть.
— Нет, Саша.
— Почему? Прошло три года! Из-за собаки?!
— Не из-за собаки. А из-за того, что люди не меняются. Тот, кто способен предать слабого — предаст всегда.
Я положила трубку.
Мы с Артемом пошли гулять.
В парк.
Там раздавали щенков. Волонтеры из приюта.
Маленький, лопоухий комок подбежал к Артему. Лизнул его в нос.
— Мама! — закричал сын. — Смотри! Это Бим! Он вернулся! Только маленький!
Я посмотрела на щенка.
У него были глаза Бима. Умные, добрые.
— Возьмем? — спросил Артем.
— Возьмем, — сказала я.
И мы пошли домой. Втроем.
И я знаю точно: в моем доме никогда, никто и ничто не обидит тех, кого мы приручили.
Это закон.
КОНЕЦ.
━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━