19 декабря в ходе традиционной "Прямой линии" глава государства снова продемонстрировал публике весьма специфический сеанс социально-экономической психотерапии, который, по всей видимости, должен был заменить собой честный разговор о реальном положении дел.
Если в прежние годы этот формат функционировал как механизм ручного управления, где верховная власть точечно решала бытовые неурядицы дозвонившихся граждан, то в 2025 году концепция претерпела фундаментальные изменения. Вместо исправления ошибок теперь предлагается их нормализация.
Гражданам, жалующимся на отсутствие связи или невозможность приобрести жилье, было вежливо, но твердо разъяснено: их трудности — это не баг системы, а ее осознанная, почти священная особенность. Более того, вся архитектура диалога строилась на невысказанном, но отчетливо ощутимом запросе общества на самообман. Население, травмированное тревожной реальностью, подсознательно жаждет этой «терапевтической» риторики, где проблемы объявляются решениями, а деградация — особым путем. Ложь здесь выступает не как инструмент обмана, а как социальный клей, удерживающий конструкцию от ментального распада.
Экономическая часть выступления свелась к единственному постулату: все идет по плану, а если план предусматривает обеднение населения и упрощение хозяйственного уклада, то это, несомненно, мудрый и стратегически выверенный шаг.
Начнем с макроэкономической эквилибристики, которой президент оперировал с ловкостью опытного иллюзиониста.
Был озвучен тезис о росте ВВП на 1% по итогам года.
Цифра, откровенно говоря, жалкая для развивающейся экономики, поэтому, дабы не травмировать слушателей, ее тут же растворили в более приятном показателе «за три года», где рост составил уже 9,7%. Для усиления эффекта было приведено сравнение с еврозоной. Этот прием, известный в риторике как whataboutism, выглядит здесь особенно неуместно и даже жалко. Еврозона — это объединение развитых, насыщенных экономик, для которых стагнация или минимальный рост являются нормой десятилетий. Россия же, претендующая на динамичное развитие, должна соотносить свои темпы с Китаем или Индией, где рост превышает 5%.
Однако за этой манипуляцией цифрами скрывается куда более мрачная истина, которую предпочитают не замечать. Сравнивать текущую российскую модель с экономиками развития методологически неверно. Система сменила целеполагание. Текущая модель больше не ориентирована на рост благосостояния или технологический прорыв.
Ее единственный KPI — сохранение управляемости при деградации ресурса. Стагнация в 1% подается как успех не из-за глупости спикеров, а потому что в парадигме «осажденной крепости» отсутствие немедленного коллапса уже приравнивается к национальному триумфу. Это экономика выживания, где успех измеряется не качеством жизни, а способностью системы функционировать в режиме зомби.
Ситуация с инфляцией требует еще более циничного разбора.
Президент заявил, что к концу года она опустится до 5,7–5,8%.
Здесь мы наблюдаем удивительный феномен: статистика Росстата, словно по команде, начала демонстрировать резкое снижение цен именно в те три недели, которые прошли с момента предыдущего прогноза главы государства.
Еще недавно речь шла о 7–8%, но стоило озвучить цифру 6%, как реальность послушно подстроилась под директиву. Однако существует и другая реальность — та, которую фиксирует Центробанк в своих отчетах о наблюдаемой и ожидаемой инфляции.
Наблюдаемая населением инфляция составляет 14,5%, а инфляционные ожидания выросли до 13,7%. Разрыв между официальной цифрой и ощущениями потребителей достиг гротескных масштабов. Более того, уже в январе нас ожидает скачок цен минимум на 2% из-за роста тарифов ЖКХ, повышения НДС и налоговых новаций для малого бизнеса.
В этом контексте похвала в адрес Центробанка за «ответственную политику» и признание его самостоятельности выглядит как изощренная издевка. В общественном сознании и даже среди аналитиков укоренился миф о «хорошем ЦБ», который борется с «плохим правительством». Это классическое когнитивное искажение.
В условиях нынешней экономики действия регулятора по «охлаждению» спроса являются не противовесом, а неотъемлемой частью механизма по перекачиванию ресурсов из гражданского сектора в государственный. Высокая ставка — это, по сути, налог на потребление частного сектора. Государство к ставке нечувствительно, оно печатает и тратит столько, сколько нужно, а за банкет платит рядовой потребитель и частный бизнес, лишенный доступа к кредиту. «Ответственность» ЦБ — это техническое обеспечение "направляющих решений партии", а не оппозиция им. Это симбиоз жабы и гадюки, где одна душит, а другая отравляет, но делают они это в унисон.
Не менее абсурдно прозвучали заявления о бюджетной политике.
Дефицит, по словам первого лица, составит не более 1,5% на трехлетку, и бюджет якобы удалось сбалансировать на уровне благополучного 2021 года.
Это утверждение вызывает оторопь у любого, кто хоть немного следит за фискальной статистикой. В 2021 году бюджет был профицитным. В 2025 году мы имеем плановый дефицит в 5,7 трлн рублей, пятикратный рост дефицита относительно планов начала года и увеличение госдолга на 3 трлн рублей.
Секвестр расходов, начавшийся осенью, и судорожные попытки заткнуть дыры новыми поборами называются теперь «балансировкой». Согласно же планам Минфина, бюджет останется дефицитным в ближайшие 18 лет, а в консервативном сценарии дыра в казне к 2042 году разрастется до астрономических 55 трлн рублей.
Здесь мы сталкиваемся с ловушкой «закрытого контура», которую президент, разумеется, не упомянул. Критика роста долга и налогов обычно строится на рыночной логике: мол, бизнес уйдет, капиталы утекут. Но российская экономика превратилась в подводную лодку с задраенными люками. Капиталу бежать некуда.
В этих условиях государство может повышать налоги до бесконечности, игнорируя кривую Лаффера. Бизнес будет пищать, уходить в тень (насколько это возможно при тотальной цифровизации), но продолжать платить, потому что альтернативы нет. Власть делает ставку не на экономическую мотивацию (пряник), а на административное принуждение (кнут), вполне обоснованно полагая, что сможет выжать соки даже из загибающегося организма.
Отдельного внимания заслуживает гордость по поводу рекордно низкой безработицы в 2,2%.
Этот показатель подается как величайшее достижение социальной политики, хотя в действительности он является симптомом тяжелейшего кадрового дефицита. Безработица снижается не потому, что создаются высокотехнологичные рабочие места, а потому, что из экономики физически выбывают люди. Миграционный отток и специфические мероприятия последних лет создали искусственный дефицит рабочих рук.
Если в экономике останется работать горстка людей, безработица и вовсе станет нулевой, но это будет свидетельством не процветания, а демографической катастрофы.
Однако у этой медали есть и оборотная сторона, крайне выгодная режиму. Для макроэкономиста дефицит кадров — беда, ведущая к разгону инфляции зарплат и остановке производств. Но для политического администратора это манна небесная. Тотальная занятость ликвидирует социальную базу для недовольства напрочь.
Человек, у которого есть работа (пусть тяжелая и бессмысленная) и номинальный рост зарплаты, не пойдет на баррикады. Он слишком устал и слишком боится потерять то, что имеет. Экономическая эффективность здесь сознательно принесена в жертву социальной анестезии. Власть покупает лояльность — или, по крайней мере, пассивность — за счет полной загрузки населения трудом, результат которого часто сомнителен.
Тезис о росте реальных зарплат на 4,5% также не выдерживает критики при столкновении с реальностью.
«Реальность» этих зарплат рассчитывается исходя из той самой «рисованной» инфляции Росстата. Если же использовать честный дефлятор в виде наблюдаемой инфляции в 14,5%, то окажется, что покупательная способность населения не выросла, а рухнула. Люди беднеют, но статистика, очищенная от неудобных товаров и услуг, бодро рапортует об обогащении.
Более того, средняя температура по больнице растет за счет гигантских выплат в секторе, связанном с оборонными заказами и силовыми структурами. Обычный учитель или инженер в гражданском секторе видит этот «рост» только по телевизору, оплачивая его своими налогами и ценами в магазине.
Разговор о международных резервах ЦБ, достигших 741,5 млрд долларов, выглядел как попытка похвастаться богатством, к которому нет доступа.
Четверть этой суммы — золото, цена на которое выросла, но львиная доля ликвидных активов (около 300 млрд) заблокирована. Главное же лукавство заключается в том, что резервы ЦБ, по своей природе, не могут работать на экономику, они служат лишь обеспечением нацвалюты.
В то же время ликвидная часть ФНБ — реальная кубышка правительства — истощилась до неприличных минимумов. Власть хвастается деньгами, которые либо заморожены, либо стерилизованы в недрах Центробанка, пока реальный сектор голодает без инвестиций. Это блеф игрока, у которого в руках только фантики, но он продолжает делать вид, что играет на золото.
Госдолг России действительно низок по отношению к ВВП, но это сомнительное достижение объясняется тем, что нам просто никто не дает в долг извне. Весь долг — внутренний, и расходы на его обслуживание в бюджете растут по экспоненте. Сравнивать наш долг с долгом развитых стран некорректно, так как стоимость заимствований там и здесь различается на порядок. Мы занимаем сами у себя под грабительские проценты, перекладывая деньги из одного государственного кармана в другой, и называем это финансовой стабильностью.
Обоснование повышения НДС необходимостью «сбалансировать бюджет» выглядит как признание собственной беспомощности.
Даже с учетом повышения налога дыра в казне останется гигантской. Правительство рассчитывает получить от повышения 1,5 трлн рублей, при этом планируя дефицит в 4 трлн. Арифметика здесь бессильна. Заявление о том, что нужно бороться с теневой экономикой, звучит особенно пикантно в условиях, когда сама структура российской внешней торговли стала «серой» из-за санкций.
Государство само создало гигантский теневой флот и серые схемы импорта, а теперь требует от малого бизнеса кристальной честности. Ожидать обеления бизнеса при повышении налогов — значит игнорировать базовые законы экономики. Малый бизнес, загнанный в угол фискальными новациями, уйдет в тень с такой скоростью, что налоговики не успеют даже выписать штраф.
Слова о том, что малый бизнес не пострадает при переходе на новую налоговую систему, противоречат самой сути реформы, направленной на изъятие дополнительных средств.
Бизнес пострадает, и это факт. Цены вырастут, ассортимент сократится, а многие предприниматели просто закроют дело. Впрочем, президент тут же предостерег от госрегулирования цен, назвав его опасным. Это единственное здравое суждение, которое, однако, полностью расходится с практикой: ФАС и региональные власти уже давно занимаются выкручиванием рук ритейлерам, фактически вводя то самое регулирование, которое на словах осуждается.
Наконец, ответы на вопросы о бытовом дискомфорте окончательно расставили приоритеты и подсветили главную, самую пугающую тенденцию — полную архаизацию структуры потребления и производства.
Отключения мобильного интернета отменены не будут. Предложение «переходить на отечественное железо» или «договариваться с иностранцами о переносе серверов» звучит как издевательство, учитывая отсутствие этого самого железа в промышленных масштабах и невозможность любых договоренностей. Это советы из параллельной вселенной, где импортозамещение уже состоялось. То же самое касается автомобилей. Жалоба на неподъемный утильсбор, который убил авторынок, наткнулась на рекомендацию «покупать отечественное».
За этими, казалось бы, частными случаями скрывается глобальный процесс: Россия добровольно отказывается от сложности. Мы меняем современные автомобили на упрощенные модели, быстрый интернет на нестабильную связь, сложные финансовые инструменты на бартер и кэш. Утильсбор — это не защита рынка, а налог на современность. Власть фактически говорит населению: привыкайте жить хуже, проще, примитивнее. Это курс на технологический дауншифтинг целой страны. И самое страшное, что этот процесс подается как обретение суверенитета.
Подводя итог, можно констатировать: экономическая реальность и ее описание с трибуны окончательно разошлись.
Нам предлагают верить в 1% роста как в победу, в дефицитный бюджет как в сбалансированный, и в отсутствие рабочих рук как в успех социальной политики.
За сарказмом и критикой цифр скрывается описание системы, которая перешла от контракта «рост в обмен на лояльность» к контракту «безопасность и минимальная пайка в обмен на покорность». Главный риск, который виден между строк, — не бюджетный кризис и не инфляция, а необратимая архаизация всего жизненного уклада.
Страна превращается в музей устаревших технологий и экономических практик, где гражданам предлагается гордиться тем, что экспонаты еще не рассыпались в пыль. А 72 часа на размышление, о которых говорилось в другом контексте, здесь растянулись на годы — годы принятия новой реальности, где ты уже не бенефициар экономического роста, а ресурс для выживания системы.
___________
Поддержать канал донатом через СБП