— Светик, радость моя, открывай! Мы решили, что в Новый год родня должна быть вместе! — Громкий, с хрипотцой голос Анны Викторовны ворвался в сонную тишину квартиры первого января, едва стрелки часов перевалили за полдень.
Света вздрогнула, выронив пульт от телевизора. Антон, досматривавший десятый сон после праздничной ночи, подскочил на диване.
— Мама? — пробормотал он, протирая глаза. — Она же говорила, что дома будет…
Но в прихожей уже гремело, ухало и пахло морозной свежестью. В узкий коридор московской двухкомнатной квартиры ввалилась целая делегация. Впереди — величественная Анна Викторовна в норковой шапке, за ней — золовки, Нина и Лариска, обвешанные сумками. Замыкал шествие незнакомый мужичок в помятом пиджаке, нежно прижимавший к груди поцарапанный баян.
— А это Гриша, сосед наш, — объявила свекровь, по-хозяйски отодвигая Свету плечом. — Скучал один, бедолага. Мы и взяли. На месяц приехали, Антоша! Пока у вас праздники, а там и пересидим морозы. Светик, чего стоишь? Мы с дороги голодные, мечи на стол, что с ночи осталось!
Света застыла. Месяц? Вчетвером в их маленькой квартире, где и двоим-то тесно?
Первые три дня прошли как в тумане. Квартира превратилась в филиал вокзала. Нина и Лариска, женщины за сорок, не обремененные ни работой, ни тактом, оккупировали ванную. После них на полу оставались лужи и горы мокрых полотенец. Гриша-гармонист, которого Анна Викторовна подкармливала лучшими кусками из холодильника, к вечеру начинал растягивать баян, изводя соседей заунывными частушками.
Света видела, как пустеет их с Антоном «праздничный» бюджет. Вторая палка дорогой колбасы исчезла за завтраком, икра, купленная для романтического ужина, была съедена Лариской прямо ложкой из банки.
— Мам, может, вы хоть хлеба купите? — осторожно спросил Антон на четвертый день, когда Света показала ему пустой ящик для овощей.
— Сын, ты что? — Анна Викторовна театрально прижала руку к сердцу. — У нас дорога все деньги съела. Мы к вам с душой, а ты — про хлеб? Мать родную попрекаешь?
Света молчала. Она работала бухгалтером и привыкла к цифрам. Вечером, пока гости храпели в гостиной, она подвела итог: за три дня на еду ушло пятнадцать тысяч. При таком темпе их месячная зарплата растает к Рождеству.
На четвертое утро Света решилась. Она дождалась, пока все соберутся на кухне в ожидании завтрака (блинов с мясом, которые она жарила два часа).
— Анна Викторовна, Нина, Лариса, — начала Света, ставя на стол последнюю тарелку. — Нам нужно обсудить бюджет.
В кухне повисла звенящая тишина. Гриша, собиравшийся потянуться за сметаной, замер.
— Мы очень рады вам, но расходы на питание выросли втрое. Я предлагаю делить траты честно. Мы с Антоном берем на себя коммунальные платежи и половину чеков из магазина. Вторую половину — вы. Вот тетрадка, будем записывать.
Лариска поперхнулась чаем. Нина медленно положила вилку. А Анна Викторовна изменилась в лице так стремительно, будто с нее сорвали маску доброй бабушки. Глаза сузились, превратившись в две колючие щелки.
— Делить? — прошипела она. — Расходы? С родной матерью?
— Света, ты что такое говоришь? — засуетился Антон, чувствуя, как закипает воздух. — Это же мама…
— Мама, — твердо повторила Света. — Но кроме вас здесь еще две взрослые женщины и сосед Григорий, который нам вовсе не родственник. Мы не можем содержать четверых взрослых людей целый месяц. Это просто юридически и фактически несправедливо. Согласно статье 210 Гражданского кодекса РФ, собственник несет бремя содержания своего имущества, но содержание гостей — это добрая воля, а не обязанность. Наша воля заканчивается там, где начинается финансовая дыра.
— Слышали? — Анна Викторовна обернулась к дочерям. — Юридически она подкована! Бухгалтерша! Мы к ним с открытым сердцем, я сыночку пирожков привезла… пять штук! А она нам — счета в рожу! Ты, Света, гнилая женщина. Меркантильная. Плохая ты жена моему Антону, ох, плохая! Копейки считаешь, когда родня в доме.
— Я не копейки считаю, а наш труд, — голос Светы дрогнул, но не сломался. — Мой отец сейчас в больнице, ему нужна реабилитация. Каждый рубль у нас отложен на его восстановление. А вы за три дня съели его неделю массажа.
— Да, нам дела нет до твоего отца, — вдруг зло бросила Лариска, — а мы — есть хотим!
В кухне стало очень тихо. Антон медленно встал со стула. Его лицо, обычно мягкое и доброе, побледнело. Он посмотрел на сестру, потом на мать, которая даже не одернула дочь за страшные слова.
— Что ты сказала? — тихо спросил он Ларису.
— А что? — та вызывающе вскинула подбородок. — Из-за какого-то старика нас голодом морить? Света твоя — мегера. Сразу стала «плохой», как только мы приехали. Травит нас, жизни не дает!
Света почувствовала, как к горлу подкатил ком. Она вспомнила своего отца — тихого, интеллигентного человека, который всю жизнь проработал учителем физики. Как он радовался за нее, когда она вышла за Антона. Как отдавал последние сбережения, чтобы помочь им с первым взносом за квартиру. И теперь эти люди, которые палец о палец не ударили, чтобы заработать хоть что-то, сидят на её кухне и распоряжаются.
Слезы обожгли глаза. Света отвернулась к окну, глядя на серые московские крыши. Она чувствовала себя такой беззащитной в собственном доме.
— Уходите, — вдруг сказал Антон.
— Что? — Анна Викторовна не поверила ушам.
— Уходите прямо сейчас. Света права. Я люблю вас, мама, я терпел ваши закидоны. Но оскорблять семью моей жены в моем доме я не позволю. Собирайте вещи. Гриша, баян в руки и на выход.
— Да как ты смеешь! — взвизгнула свекровь. — Я тебя ростила! Я тебя в эту Москву выпихнула!
— Выпихнула, чтобы я вам деньги слал, — горько усмехнулся Антон. — А теперь всё.
Он прошел в коридор и начал буквально выкидывать вещи гостей за дверь. Поднялся невообразимый гвалт. Нина рыдала, Лариска проклинала Свету до седьмого колена, называя её «змеей подколодной», а Анна Викторовна кричала на весь подъезд, что её выгоняют на мороз умирать.
Когда дверь наконец захлопнулась, в квартире воцарилась тишина, которая бывает только после тяжелой грозы. Света сидела на полу в прихожей и плакала — навзрыд, закрыв лицо руками. Она ждала, что Антон сейчас начнет её упрекать, скажет, что она всё испортила.
Но он сел рядом, обнял её и прижал к себе.
— Прости меня, — прошептал он. — Я должен был сделать это раньше.
Через два дня Света узнала от общих знакомых, что Анна Викторовна накатала на них заявление в полицию, якобы они украли у неё «золотые серьги». Но участковый, опытный майор, быстро разобрался, что к чему.
— Вы поймите, Светлана Игоревна, — наставлял он её, когда она давала объяснения. — В таких случаях закон на вашей стороне. Если люди проживают у вас без регистрации более 90 дней, вы обязаны их зарегистрировать, но вы также имеете полное право потребовать их выселения в любой момент, если они не являются собственниками. И никакие родственные связи не дают права на самоуправство. А по поводу «кражи» — пусть докажут факт наличия этих серег. Статья 306 УК РФ за заведомо ложный донос — штука серьезная, я им об этом напомнил. Сразу замолчали.
Прошел месяц. В квартире снова стало тихо и уютно. Света перевела сэкономленные деньги на счет клиники, где лежал отец. Он пошел на поправку.
Однажды вечером, разбирая старые вещи в шкафу, который когда-то занимала свекровь, Света нашла маленькую записку, завалившуюся за полку. Это был список, написанный рукой Анны Викторовны: «Продать старый телевизор Антона, выпросить денег на зубы Нине, заставить С. переписать долю».
Света вздохнула и выбросила бумажку в ведро. Она больше не была «хорошей» для той семьи. И это было самое прекрасное чувство на свете — быть «плохой» для тех, кто хотел выпить твою жизнь до капли, но остаться верной себе и тем, кто действительно тебя любит.
Ведь настоящая семья — это не те, кто требует долю, а те, кто делит с тобой и радость, и счета, и тишину, не требуя ничего взамен, кроме любви.