Звук пережевываемой пищи в тишине кухни казался оглушительным. Олег, мой муж, с которым мы прожили десять лет, тщательно вытирал куском хлеба остатки жирного соуса со сковороды, где еще пять минут назад лежала последняя котлета. Я стояла у раковины, механически намыливая одну и ту же тарелку, и смотрела в темное окно, где падал редкий декабрьский снег.
— Вкусно, но мало, — резюмировал он, откидываясь на спинку стула и похлопывая себя по животу. — Лен, а что, гарнира совсем нет? Хоть бы макароны сварила.
— Макароны закончились вчера, — тихо ответила я, выключая воду. — А новые купить не на что.
Олег недовольно цокнул языком. Этот звук я знала наизусть. Он означал, что я снова испортила ему настроение своей «бытовухой».
— Ну вот опять ты начинаешь, — протянул он с той интонацией, которой обычно отчитывают нерадивых школьников. — Вечно у тебя всё заканчивается не вовремя. Ты же хозяйка, должна планировать.
Я медленно повернулась к нему, вытирая руки полотенцем. Внутри меня, где-то в районе солнечного сплетения, начал развязываться тугой узел, который я затягивала годами.
— Планировать, Олег? — переспросила я, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Отлично. Давай спланируем. До твоей зарплаты еще три дня. До моей — две недели. В кошельке у меня сто рублей мелочью. В холодильнике — банка старого варенья и половина луковицы. Вопрос знатокам: на какие средства я должна была купить макароны?
Олег закатил глаза, всем своим видом показывая, как ему наскучил этот разговор. Он встал, подошел к холодильнику, открыл его, убедился в правдивости моих слов и с грохотом захлопнул дверцу.
— А твои где? — спросил он, не глядя на меня. — Ты же аванс на днях получила.
— Я оплатила коммуналку за ноябрь, продленку для Игоря, купила тебе зимние ботинки, потому что старые просили каши, и забила холодильник продуктами неделю назад. Теми самыми продуктами, которые ты так успешно уничтожил за выходные.
— Ой, не надо вот этого драматизма, — отмахнулся он. — Ботинки — это разовая трата. А зарплату свою я...
Он замялся на секунду, но тут же расправил плечи, обретая уверенность в своей правоте.
— Свою зарплату я отдал маме на ремонт. Ей давно пора ванную обновить. Там плитка еще с советских времен, стыдно перед людьми. Она итальянскую присмотрела, по акции. Грех было не взять. А на еду сама заработай! Ты же работаешь, в конце концов.
В кухне повисла звенящая тишина. Я смотрела на него и пыталась понять, в какой момент мой муж превратился в это существо с избирательной слепотой. Или он всегда таким был, а я просто предпочитала не замечать?
— Ты отдал всю зарплату? — уточнила я шепотом. — Всю? Пятьдесят тысяч?
— Ну да. Там еще на клей и затирку нужно было, мама сказала, рабочие дорого берут... Лен, ну что ты смотришь на меня как на врага народа? Это же мама! Она нас вырастила, мы обязаны помогать. А у тебя зарплата — это так, на булавки. Мои деньги — это серьезный бюджет, инвестиции в недвижимость родителей, а твои — на текущие расходы. Так у всех нормальных людей заведено.
«На булавки». Эта фраза преследовала меня все десять лет брака. Когда я работала младшим менеджером и получала копейки, это было правдой. Но последние пять лет я пахала как проклятая, доросла до начальника отдела логистики, и моя зарплата уже давно превышала его заработок инженера в заштатном НИИ. Но в голове Олега ничего не поменялось. Для него я всё еще была девочкой, которая зарабатывает на колготки, пока он, «добытчик», решает глобальные вопросы.
Глобальные вопросы обычно заключались в спонсировании капризов его матери, Нины Петровны.
— Олег, — сказала я очень спокойно, чувствуя, как холодная ярость заливает сознание. — До Нового года десять дней. У нас нет денег даже на хлеб. Какая итальянская плитка?
— Ну займи у кого-нибудь! — взвился он. — У подружек своих, у матери своей. Почему я должен думать о том, что мы будем жрать? Я глобально мыслю, я вложился в ремонт квартиры, которая, между прочим, когда-нибудь достанется нам!
— Твоя сестра тоже так думает? — язвительно спросила я. — Что квартира достанется нам?
Олег покраснел. Его младшая сестра, любимица Нины Петровны, в финансовых вливаниях в «родовое гнездо» не участвовала, но права на него имела железобетонные.
— Не трогай Иру! У нее сложная ситуация, она одна ребенка тянет.
— А я кого тяну, Олег? — я шагнула к нему. — Тебя? Сына? Весь быт?
Он фыркнул, схватил со стола телефон и направился к выходу из кухни.
— Истеричка. С тобой невозможно разговаривать. Я к маме поеду, помогу плитку выбрать. Там хоть покормят нормально, раз дома шаром покати. И да, Лен... — он обернулся в дверях, и его лицо приняло выражение барского недовольства. — Новый год на носу. Мама придет к нам тридцать первого. Она сказала, что хочет настоящий праздник. Оливье, икра, гусь с яблоками, как положено. Царский стол, понимаешь? Так что подсуетись. Не позорь меня перед матерью пустым столом.
Входная дверь хлопнула. Я осталась одна в пустой кухне, пропахшей жареным луком.
Я опустилась на табуретку и закрыла лицо руками. Ситуация была до боли знакомой, но сегодня что-то изменилось. Возможно, дело было в той самой последней котлете, которую он съел, даже не предложив мне половину. Или в фразе «на еду сама заработай».
Мой телефон пиликнул. Сообщение от свекрови: «Леночка, Олег сказал, вы бедствуете? Ну ты уж постарайся, экономнее надо быть. Кстати, мы решили не только плитку, но и сантехнику менять. Если у тебя есть что-то в заначке, переведи Олежке, а то нам немного не хватает на унитаз с инсталляцией».
Я смотрела на экран, и мне хотелось рассмеяться. Истерически, громко, до слез. Унитаз с инсталляцией. В то время как я думаю, чем завтра кормить ребенка перед школой.
Я встала и пошла в спальню. Там, на верхней полке шкафа, за стопками постельного белья, стояла старая коробка из-под обуви. Обычная картонная коробка, перетянутая резинкой. Олег о ней не знал. Или знал, но никогда не интересовался, считая, что там лежит какой-нибудь женский хлам — старые открытки или пуговицы.
Я достала коробку, сдула с крышки пыль и села на кровать.
Десять лет назад, когда мы только поженились, моя бабушка — бухгалтер старой закалки — дала мне совет: «Лена, в браке бывает всякое. Любовь любовью, а дебет с кредитом должны сходиться. Собирай чеки, внучка. Не для того, чтобы тыкать ими мужу в лицо, а чтобы сама понимала, куда уходит твоя жизнь».
Я послушалась. Сначала это было просто игрой, попыткой контролировать бюджет. Я складывала туда чеки за крупные покупки. Холодильник, стиральная машина, телевизор, тот самый диван, на котором Олег любил лежать вечерами. Потом пошли чеки за ремонт в нашей квартире (оформленной, кстати, пополам, хотя платила за ипотеку я, ведь его деньги уходили «в семью», то есть маме).
Потом привычка стала автоматической. Я сохраняла выписки со счетов. Чеки за одежду Олега. Квитанции за оплату его курсов повышения квалификации, которые он бросил. Чеки за стоматологию для него (три импланта, потому что «я не могу ходить беззубым, я лицо компании»). Чеки за отдых, где он платил только за магнитики.
Я открыла коробку. Она была набита бумагой доверху. Спрессованные слои нашей жизни. Слои моего труда, который он называл «булавками».
Я достала калькулятор. Старый, надежный, с большими кнопками.
— Царский стол, говоришь? — прошептала я в пустоту квартиры. — Гусь с яблоками?
Я начала считать.
Я не собиралась бежать занимать деньги. Я не собиралась плакать. Я собиралась подвести баланс. Впервые за десять лет я собиралась провести полный аудит нашего «семейного предприятия».
За окном стемнело. Я сидела в круге света от настольной лампы, и только шелест бумаги и стук клавиш нарушали тишину. Цифры на маленьком сером экране росли с пугающей скоростью. Это были не просто деньги. Это были часы моей жизни, мои некупленные платья, мои не отдохнувшие выходные, мои нервы.
Когда вернулся Игорь, наш сын, я накормила его овсянкой на воде, соврав, что это «полезный детокс-ужин перед праздниками», и уложила спать. Олег пришел за полночь, довольный и сытый. От него пахло мамиными пирогами.
— Спишь? — спросил он, заглядывая в комнату.
Я быстро закрыла коробку и сунула ее под кровать.
— Нет.
— Мама сказала, плитку привезут завтра. Я взял отгул, буду помогать мастерам. Так что ты там сама как-нибудь с ужином. И про Новый год не забудь. Список продуктов напиши, но деньги ищи сама. Считай это своим вкладом в праздник.
Он завалился спать, мгновенно начав храпеть. А я лежала и смотрела в потолок. В моей голове крутилась финальная сумма, которая получилась на калькуляторе. Она была астрономической.
Если он хочет «царский стол», он его получит. Но это будет самое дорогое застолье в истории нашей семьи. И платить по счету придется не мне.
Следующие три дня прошли в странном, ватном тумане. Я ходила на работу, улыбалась коллегам, которые обсуждали премии и корпоративы, кивала в ответ на поздравления, но мыслями была далеко. В моем компьютере, в папке под безобидным названием «Отчеты логистика 2023», рос и ширился совсем другой документ.
Это была грандиозная таблица в Excel. Я заносила туда данные с маниакальной точностью.
«Июль 2018. Турция, отель 5 звезд. Оплата тура, перелет, страховка — карта Елены. Расходы в баре, экскурсии, сувениры для мамы Олега — карта Елены. Вклад Олега: покупка надувного матраса».
«Март 2020. Стоматология «Улыбка». Протезирование для Олега. 120 000 рублей. Кредит на имя Елены. Погашен Еленой досрочно».
«Октябрь 2021. Юбилей Нины Петровны. Ресторан, ведущий, торт на заказ. 80 000 рублей. Оплата — Елена ("Ну у мамы же праздник, Ленчик, я потом отдам"). Не отдал».
Я перебирала выцветшие чеки, и каждый из них жег пальцы. Это были не просто бумажки — это были куски моей жизни. Вот чек за зимнее пальто, которое я так и не купила себе три года назад, потому что Олегу срочно понадобился новый игровой ноутбук («Мне для работы надо, там мощная видеокарта для рендеринга», — врал он, хотя я знала, что он просто играет в «Танки»). Вот чек из аптеки, когда болел Игорь, и я занимала деньги у своей мамы, потому что Олег проиграл свою зарплату на ставках («Один раз оступился, с кем не бывает!»).
Самое страшное было не в деньгах. Самое страшное было в том, как мастерски он и его мать внушили мне чувство вины. Я годами жила с ощущением, что я — транжира, не умеющая вести быт, а Олег — благородный рыцарь, несущий тяжелое бремя ответственности за всех родственников.
— Лен, ты гуся заказала? — позвонил Олег двадцать девятого декабря. На заднем фоне жужжала болгарка — ремонт у свекрови шел полным ходом.
— Конечно, — ответила я ровным голосом. — Самого лучшего. Фермерского.
— Смотри, чтобы не жесткий был! Мама придет к семи. Ирка тоже будет, с племянником. Так что рассчитывай порции. И да, мама просила холодец. Ты же поставила варить?
— Всё будет в лучшем виде, — сказала я и положила трубку.
Я не купила гуся. Я не купила даже куриных лапок на холодец. Вместо этого я зашла в магазин канцтоваров и на последние деньги купила красивую папку из тисненой кожи бордового цвета. Она выглядела солидно, почти как меню в дорогом ресторане.
Вечером я отправила сына к своей маме.
— Игорек, бабушка соскучилась, побудь у нее пару дней. Мы с папой будем... готовиться к празднику, — объяснила я.
Мне не хотелось, чтобы сын видел то, что произойдет. Это было шоу для взрослых.
Тридцатого декабря квартира сияла чистотой. Я вымыла всё, даже люстру. В доме пахло свежестью и морозным воздухом из открытого окна, но не едой. Чтобы сбить Олега с толку, я зажгла ароматическую свечу с запахом «Ванильная выпечка».
Когда муж вернулся домой, грязный, уставший, но гордый собой, он с порога потянул носом воздух.
— О, пахнет отлично! Печешь что-то?
— Коржи для Наполеона, — соврала я, не моргнув глазом. — Не заходи на кухню, сюрприз испортишь. Тесто капризное, может опасть от сквозняка.
Он кивнул и пошел в душ. Я слышала, как он напевает под шум воды. Он был счастлив. У мамы теперь итальянская плитка, мама довольна, он — хороший сын. А дома ждет жена-обслуга, которая каким-то чудом (его не интересовало, каким) накрыла «царский стол». Жизнь удалась.
Наступило тридцать первое декабря.
Весь день я провела за «готовкой». Я действительно гремела кастрюлями, хлопала дверцей духовки и шумела водой. Но в кастрюлях была пустота, а в духовке сушились сухари из остатков черного хлеба — единственная реальная еда в доме.
Я распечатала итоговый документ. Тридцать листов плотного текста, графики, диаграммы. Итоговая сумма была выделена жирным красным шрифтом. Я вложила листы в бордовую папку. Рядом положила стопку оригиналов чеков, перевязанную красной лентой, как подарок.
Стол в гостиной я накрыла белой скатертью — той самой, льняной, которую берегла для особых случаев. Достала хрусталь, столовое серебро, подаренное нам на свадьбу. Расставила тарелки.
В центре стола возвышалось огромное блюдо, накрытое высокой серебряной крышкой, которую я одолжила у соседки. Под крышкой ничего не было, кроме аккуратно сложенной папки.
В шесть вечера Олег вышел из спальни при параде. Белая рубашка, брюки.
— Ну, мать, ты даешь! — присвистнул он, глядя на сервировку. — Вот это уровень! Я же говорил, можешь, когда хочешь! А то всё «денег нет, денег нет». Просто нужно уметь крутиться!
Я улыбнулась. Улыбка вышла холодной, как лезвие ножа, но он этого не заметил. Я была в своем лучшем черном платье. В том самом, которое купила пять лет назад на премию и которое он назвал «траурным мешком».
В семь раздался звонок в дверь.
На пороге стояла Нина Петровна. В новой норковой шапке (интересно, на чьи деньги?), благоухающая тяжелыми духами «Красная Москва». За ней семенила золовка Ира с сыном.
— С наступающим! — громогласно объявила свекровь, вплывая в квартиру как ледокол. — Ой, Леночка, что-то ты бледная. Устала у плиты? Ну ничего, женская доля такая. Зато мужа порадуешь.
Она прошла в комнату и критическим взглядом окинула стол.
— Скатерть не накрахмалена, — заметила она, проводя пальцем по ткани. — И бокалы... мутноваты. Ну да ладно, мы люди не гордые. Главное, чтобы вкусно было. Олег сказал, гусь будет? Я с утра ничего не ела, место берегла.
— Всё будет, Нина Петровна, — сказала я, приглашая гостей к столу. — Прошу, присаживайтесь.
Мы расселись. Олег во главе стола, я напротив, гости по бокам. Свеча горела, отбрасывая длинные тени. Тишина была какой-то неестественной. Обычно в это время уже звенят вилками и открывают шампанское. Но стол был пуст, если не считать приборов и закрытого блюда в центре.
— А где салаты? — капризно спросила Ира. — Оливье там, селедка под шубой?
— У нас сегодня концептуальная подача, — ответила я. — Как в лучших ресторанах высокой кухни. Сначала — главное блюдо. Блюдо, которое готовилось десять лет.
Олег довольно хохотнул.
— Во дает! Ленка у меня с фантазией. Ну, давай, открывай, жрать охота!
Нина Петровна поджала губы, но промолчала, заинтригованная.
Я медленно встала. Взялась за ручку серебряной крышки. Сердце стучало где-то в горле, но руки были твердыми.
— Этот год был сложным, — произнесла я, глядя прямо в глаза свекрови. — Мы много тратили, много строили, много... инвестировали. И сегодня я хочу подвести итог. Олег просил царский стол. Он просил показать, куда уходят наши деньги. Я выполнила просьбу.
Я резким движением подняла крышку.
Под ней, на белоснежном фарфоре, лежала бордовая папка и перевязанная лентой стопка пожелтевших чеков. Рядом лежал мой старый верный калькулятор.
Повисла гробовая тишина. Слышно было только, как тикают часы на стене, отсчитывая последние часы уходящего года.
— Это что? Шутка? — голос Олега дрогнул. Улыбка сползла с его лица, сменившись выражением глупого недоумения. — Лен, где гусь?
— Гусь стоит четыре тысячи рублей, Олег, — спокойно ответила я. — А итальянская плитка твоей мамы — пятьдесят. В этом месяце ты сделал выбор. Ты выбрал плитку. Поэтому на ужин у нас — финансовый отчет.
Нина Петровна побагровела.
— Что ты себе позволяешь?! — взвизгнула она. — Мы пришли в гости, а ты нам макулатуру подсовываешь?
— Это не макулатура, Нина Петровна, — я взяла папку и открыла её на первой странице. — Это счет. За десять лет. И сегодня я предъявляю его к оплате.
Я передала папку мужу.
— Читай, Олег. Вслух. Особенно итоговую цифру на последней странице. Чтобы мама слышала, сколько стоит ее комфортная жизнь за мой счет.
Олег механически взял папку. Его глаза забегали по строчкам. Сначала он хмурился, потом его лицо начало бледнеть, приобретая оттенок той самой залежавшейся манной каши.
— Пять миллионов... — прошептал он, глядя на итоговую сумму. — Семьсот тысяч...
— Что?! — Нина Петровна схватилась за сердце, на этот раз по-настоящему.
Цифра в пять миллионов семьсот тысяч рублей повисла в воздухе, словно тяжелый камень, готовый обрушить стол. Нина Петровна сидела с открытым ртом, похожая на выброшенную на берег рыбу. Её рука всё ещё сжимала грудь в районе сердца, но глаза уже хищно бегали по столу, словно ища, чем бы запустить в меня.
— Это... это ошибка, — пролепетал Олег, лихорадочно листая страницы. Бумага шуршала в тишине, как сухие листья. — Ты что-то напутала. Откуда такие деньги? Ты же копейки получаешь!
— Получала, Олег. Десять лет назад, — я села обратно на стул и сложила руки перед собой в замок. — Последние пять лет я зарабатываю больше тебя в два раза. Но ты этого не замечал, потому что был слишком занят выбором обоев для маминой спальни и покупкой запчастей для машины Иры.
Я кивнула на стопку чеков, перевязанную красной лентой.
— Там всё подтверждено. Каждая копейка. Вот, например, страница 12. «Санаторий для Нины Петровны, Карловы Вары, 2019 год». Помнишь? Ты сказал, что мама болеет и ей нужен воздух. Путевку оплатила я, двести тысяч. Ты обещал вернуть с премии. Премию ты получил и купил себе новый спиннинг. А вот страница 24. «Ремонт коробки передач на машине Иры». Сорок тысяч. Ты сказал: «У сестры тяжелый период». Деньги снял с моей кредитки.
Ира, до этого сидевшая тихо, вдруг вскинулась:
— Ты что, считала наши деньги?! Это же подло! Родственники должны помогать друг другу безвозмездно!
— Безвозмездно — это когда помощь взаимная, Ирочка, — мой голос стал стальным. — А когда вы доите меня десятилетие, это называется паразитизм.
Нина Петровна наконец обрела дар речи. Она грохнула кулаком по столу так, что звякнул хрусталь.
— Ты меркантильная дрянь! — заорала она, брызгая слюной. — Мой сын тебя подобрал, дал тебе статус, фамилию! А ты смеешь ему счета выставлять? Да ты обязана ему по гроб жизни! Олег, скажи ей! Выгони её вон!
Олег переводил растерянный взгляд с матери на меня, потом на папку. Он был похож на ребенка, которого поймали за воровством конфет, но он всё ещё надеется, что мама всё уладит.
— Мам, подожди... Тут правда цифры... большие, — промямлил он.
— Да плевать мне на цифры! — взвизгнула свекровь. — Она всё подделала! Это фальшивка! Она хочет рассорить нас, сынок! Хочет квартиру отобрать!
Я медленно встала и подошла к серванту. Достала оттуда еще одну бумагу. Это был не чек. Это был документ с печатью нотариуса.
— Квартиру? — переспросила я. — Эту квартиру? Хорошо, что вы об этом заговорили. Олег, ты помнишь, что ипотека оформлена на нас обоих? Но платила её я. Все эти годы. С того счета, куда поступала моя «копеечная» зарплата. А твои деньги, «семейный бюджет», уходили... ну, скажем так, в чёрную дыру по имени «Нина Петровна».
Я положила документ на стол поверх папки.
— Это заявление на развод и раздел имущества. Я подала его вчера. А еще здесь лежит исковое заявление. Я требую признать твои траты на ремонт матери неосновательным обогащением за счет нашего общего бюджета и требую компенсации своей доли. Плюс раздел машины, дачи и гаража.
В комнате стало так тихо, что я услышала, как заурчало в животе у племянника.
— Ты не посмеешь... — прошептала Нина Петровна, но в её голосе уже не было прежней уверенности. Впервые я видела в её глазах страх. Страх потерять источник дохода. Страх остаться у разбитого корыта.
— Уже посмела, — жестко отрезала я. — А теперь, дорогие гости, вернемся к «царскому столу».
Я взяла тарелку Олега, положила на нее один сухарик из вазочки, стоявшей в стороне, и аккуратно полила его водой из графина.
— Приятного аппетита. Это всё, что мы можем себе позволить после покупки итальянской плитки. Кушайте, не обляпайтесь.
Олег смотрел на размокший сухарь, и его лицо исказила гримаса отвращения и ужаса. До него наконец-то, сквозь толстую броню эгоизма, начало доходить. Он понял, что завтра не будет ни завтрака, ни обеда. Что через месяц не будет ни жены, ни чистых рубашек, ни оплаченных счетов. Что он останется один на один со своей мамой и её плиткой.
— Лен... — его голос сорвался на визг. — Лена, давай поговорим! Ну зачем сразу развод? Ну перегнул я палку, ну сглупил! Я всё верну! Я буду отдавать зарплату! Всю!
— Поздно, Олег. Лимит доверия исчерпан. Баланс отрицательный. Твой счет закрыт.
Я посмотрела на часы. До Нового года оставалось три часа.
— А теперь прошу покинуть мою квартиру. Этот праздник я хочу встретить в компании людей, которые меня уважают. То есть, одной.
— Это и моя квартира! — взвился Олег, пытаясь вернуть остатки мужского достоинства.
— Пока да, — кивнула я. — Но жить ты здесь не будешь. Я сменила замки сегодня утром, пока ты бегал за плиткой. Твои вещи собраны и стоят на лестничной клетке. Три чемодана. У тебя есть выбор: уйти сейчас самому или с полицией. Я вызвала наряд пять минут назад, сказала, что в квартире посторонние устраивают дебош.
Это был блеф. Полицию я не вызывала. Но Олег этого не знал. Он знал только то, что я никогда не бросаю слов на ветер.
Нина Петровна вскочила, опрокинув стул.
— Пошли отсюда, сынок! — рявкнула она, хватая сумку. — Ноги моей здесь не будет! Мы тебя по судам затаскаем! Ты еще приползешь к нам на коленях, нищенка!
— Ира, собирайся! — скомандовала она дочери.
Они вылетели из квартиры как пробка из бутылки шампанского. Олег замешкался в дверях. Он посмотрел на меня взглядом побитой собаки. В этом взгляде была смесь обиды, страха и... удивления. Он смотрел на меня так, будто видел впервые.
— Ты правда всё посчитала? — спросил он тихо. — Все десять лет?
— Каждую булавку, Олег. Каждую чёртову булавку.
Я захлопнула дверь перед его носом. Щелкнул замок.
За дверью послышался шум лифта, приглушенные ругательства свекрови и грохот чемоданов. Потом всё стихло.
Я осталась одна.
Я подошла к столу, смахнула с него папку, чеки и размокший сухарь. Достала из холодильника бутылку хорошего вина, которую припрятала специально для себя, и банку оливок.
Я налила вино в бокал, вышла на балкон и вдохнула морозный воздух. Внизу, во дворе, кто-то запускал фейерверки. Разноцветные огни рассыпались в небе, озаряя заснеженный двор.
Где-то там, внизу, Олег грузил чемоданы в такси, слушая нотации матери. Его ждала веселая жизнь: ремонт, кредиты, требования мамы и сестры, и полное отсутствие «булавок», которыми можно было бы заткнуть дыры. Ему предстояло узнать реальную стоимость жизни.
А я сделала глоток вина и улыбнулась. Впервые за десять лет я чувствовала себя абсолютно, невероятно богатой. У меня не было миллионов на счету, в холодильнике было пусто, но у меня было кое-что подороже.
У меня было мое будущее. И оно принадлежало только мне.
С Новым годом, Лена. Дебет сошелся с кредитом.
