— Ты сдал в аренду нашу дачу на выходные компании студентов для вписки, чтобы заработать быстрые деньги, не спросив меня? И теперь там сожжена баня и выбиты окна! — кричала женщина, слушая отчет от председателя поселка, и её голос, обычно спокойный и размеренный, сейчас срывался на визг, от которого, казалось, дребезжала посуда в сушилке.
Ольга стояла посреди кухни, сжимая смартфон так, что костяшки пальцев побелели, превратившись в безжизненный мрамор. В трубке что-то бубнил глухой, старческий баритон Ивана Ильича, их бессменного председателя СНТ. Его слова долетали обрывками, но смысла в них было достаточно, чтобы превратить уютное воскресное утро в начало конца света. «Пожарные уехали час назад», «черный дым до небес», «стекло по всему газону», «соседи хотели линчевать».
За столом, втянув голову в плечи, сидел Павел. Перед ним остывала яичница-глазунья, желтки которой подернулись мутной пленкой, напоминая глаза мертвой рыбы. Он держал вилку, но не ел. Он замер, как нашкодивший кот, которого поймали над разбитой банкой сметаны, и теперь судорожно соображал, в какую сторону бежать и есть ли смысл вообще дергаться.
— Да, Иван Ильич. Я поняла. Нет, мы не знали. Я не знала. Мы сейчас приедем. Никого не пускайте. Спасибо, что не дали огню перекинуться на дом… хотя бы на дом, — Ольга говорила уже тише, но в этом тоне было столько яда, что он мог бы прожечь линолеум.
Она нажала отбой и медленно, пугающе медленно положила телефон на столешницу. Экран погас, отразив её перекошенное от ярости лицо. В кухне воцарилась тишина, нарушаемая только гудением холодильника, который, казалось, работал громче обычного, подчеркивая напряжение момента.
— Оль, ну чего ты сразу в панику? — голос Павла был скрипучим и неуверенным. Он попытался улыбнуться, но вышла жалкая гримаса. — Этот Ильич вечно сгущает краски. Ну, погуляли ребята, ну, может, разбили пару стаканов. Это же молодежь, дело молодое.
— Дело молодое? — Ольга развернулась к нему всем корпусом. Её взгляд скользил по мужу, словно скальпель патологоанатома, вскрывающий гнойник. — Ты слышал, что я сказала? Баня. Сожжена. Это значит, Паша, что её больше нет. Там угли. Там пепелище. Той самой бани, которую мы обшивали липой, которую ты, криворукий идиот, три месяца шкурил, а я покрывала дорогим воском, чтобы она дышала.
Павел нервно дернул плечом и наконец отложил вилку. Звяканье металла о фарфор прозвучало как гонг перед боем.
— Ну, может, там просто закоптилось немного? Оль, ну они же нормальные ребята были. Студенты, будущая интеллигенция. Я профиль смотрел, там у девочки скрипка на аватарке. Я подумал, ну что будет-то? Дом пустует, деньги лишние не бывают. Я хотел как лучше. Сюрприз хотел.
— Сюрприз? — Ольга подошла к столу вплотную. Она нависла над сидящим мужем, опираясь руками о край столешницы. От неё пахло дорогим кондиционером для белья и холодной, концентрированной ненавистью. — Ты устроил мне сюрприз, Паша. Ты сдал наш дом, в который мы вбухали пять лет жизни и все свободные деньги, каким-то малолеткам из интернета. За сколько?
Павел отвел глаза. Он начал ковырять ногтем крошку на клеенчатой скатерти, стараясь не встречаться взглядом с женой.
— За пятнадцать.
— Тысяч?
— Ну да. За выходные. Это нормальная цена, Оль. Рыночная. Я смотрел на Авито.
Ольга рассмеялась. Это был короткий, лающий звук, лишенный всякого веселья.
— Пятнадцать тысяч рублей. Ты продал нашу безопасность и наш труд за пятнадцать тысяч. Блок сигарет и два бака бензина. Ты понимаешь, что одна только печь в бане стоила шестьдесят? А вагонка? А работа? Ты хоть понимаешь, что ты натворил своим «бизнес-проектом»?
— Да восстановлю я всё! — вдруг огрызнулся Павел, пытаясь вернуть себе хоть каплю мужского достоинства, хотя выглядело это как попытка хомяка напугать бульдога. — Чего ты трагедию строишь? Руки есть, голова на месте. Поеду, посмотрю, подкрашу, подколочу. Делов-то. Зато деньги живые на руках будут. Я тебе подарок хотел купить, между прочим! Думал, обрадуешься, а ты сразу орать.
— Подарок? — Ольга смотрела на него с нескрываемым презрением. — Какой подарок, Паша? Новый чехол для телефона? Или, может быть, ты хотел купить мне спокойствие, которого теперь у меня нет? Ильич сказал, что они выбили окна в веранде. Стульями. Они кидали стулья в окна, Паша. Это твоя «интеллигенция со скрипкой».
В этот момент телефон Ольги снова пискнул. Пришло сообщение в мессенджере. Ольга взяла аппарат, разблокировала экран и несколько секунд молча смотрела на присланные фотографии. Её лицо окаменело окончательно. Краски схлынули, оставив только серую маску усталости и злости.
Она развернула телефон экраном к мужу и сунула его ему прямо под нос, почти касаясь глянцевой поверхностью его носа.
— Смотри. Смотри внимательно, бизнесмен хренов. Это твой «сюрприз».
На экране, в высоком разрешении, красовались последствия «культурного отдыха». Вместо аккуратного сруба бани чернел обгорелый остов. Крыша обвалилась внутрь, торчали обугленные стропила, похожие на ребра гигантского сгоревшего животного. Вокруг, на некогда изумрудном газоне, который Ольга стригла маникюрными ножницами вокруг клумб, валялись горы мусора: пустые бутылки, какие-то тряпки, перевернутый мангал. А на заднем плане виднелся дом. Окна веранды зияли черными дырами, а по белоснежному сайдингу тянулись грязные потеки сажи.
Павел уставился на фото. Его рот приоткрылся, глаза округлились. Он моргнул, словно надеялся, что картинка исчезнет, но она оставалась на месте, безжалостно фиксируя реальность.
— Охереть... — выдохнул он едва слышно. — Это они... это они что, костер внутри разводили?
— Я не знаю, что они там разводили, Паша, — ледяным тоном произнесла Ольга, убирая телефон в карман халата. — Но я знаю, кто за это заплатит. И это будут не родители девочки со скрипкой. Ты даже договор не заключал, верно? Просто отдал ключи и взял наличку?
Павел промолчал. Его молчание было красноречивее любого признания. Он сидел, ссутулившись, и смотрел в свою тарелку с остывшей яичницей, понимая, что аппетит пропал у него очень надолго. Утреннее солнце продолжало заливать кухню, но для Павла наступила полярная ночь.
— Собирайся, — коротко бросила Ольга, направляясь в прихожую.
— Куда? — тупо спросил он.
— Туда. Принимать работу. И молись, чтобы дом внутри был цел. Потому что если они испортили мою кухню... — она не договорила, но в воздухе повисла угроза страшнее, чем любой пожар.
— Где ты их нашел? — голос Ольги звучал сухо и безжизненно, как треск ломающейся ветки. Она уже не кричала. Она стояла в дверном проеме ванной, наблюдая, как Павел, суетясь и путаясь в штанинах, пытается натянуть джинсы. Его руки дрожали, и пуговица никак не хотела пролезать в петлю.
Павел замер, тяжело дыша. Ему хотелось провалиться сквозь пол, исчезнуть, раствориться в воздухе, лишь бы не чувствовать на себе этот тяжелый, давящий взгляд жены. В этом взгляде не было привычного укора или раздражения — там была пустота. Страшная, черная пустота, в которой тонули все его оправдания.
— В Телеграме, — буркнул он, наконец справившись с ширинкой. — Группа «Отдых за городом. Аренда без посредников». Там тысячи объявлений, Оль. Все сдают. Люди деньги делают из воздуха, пока мы сидим на своей даче, как собаки на сене.
— Люди делают деньги, Паша, заключая договоры. Беря залог. Проверяя паспорта, — она шагнула в коридор, заставляя его невольно отступить к вешалке. — А ты нашел их в мусорном чате для вписок. Ты хоть паспорт у кого-то из них попросил? Фотографию? Или тебе хватило аватарки со скрипкой?
— Они перевели предоплату сразу! Пять тысяч на карту! — воскликнул Павел, словно этот факт мог служить индульгенцией за все грехи. — Остальное отдали наличкой, когда ключи забирали у метро. Приличный парень, в очках, вежливый такой. Сказал, у них литературный кружок, день рождения поэта какого-то отмечают. Я подумал… ну какие проблемы от ботаников?
— Литературный кружок… — Ольга покачала головой, и в этом жесте было столько презрения, что Павла передернуло. — Ты клинический идиот, Паша. Просто эталонный. Твой «поэт» сжег нашу баню.
— Да я же говорю, я хотел как лучше! — он всплеснул руками, задев локтем висящее на вешалке пальто. — Я хотел тебе на день рождения подарок нормальный сделать. Серьги те, с топазами, на которые ты в ювелирном смотрела. Они как раз пятнашку стоили со скидкой. Я думал: вот, дом постоит два дня пустой, а у Лёльки будут сережки. Сюрприз хотел! Понимаешь ты или нет? Я о тебе думал!
Ольга подошла к нему вплотную. Павел почувствовал запах её духов, смешанный с запахом перегара от его вчерашнего пива, который, казалось, теперь пропитал всю квартиру. Она смотрела ему прямо в глаза, и от этого взгляда ему стало холодно.
— Ты думал о себе, Паша. Ты хотел потешить свое самолюбие. Почувствовать себя добытчиком, бизнесменом, который «поднял бабла» по-легкому. А в итоге? — она начала загибать пальцы перед его носом. — Баня — полмиллиона. Остекление веранды — тысяч семьдесят. Вывоз мусора, чистка участка, восстановление газона, который они вытоптали и засыпали стеклом — еще сотня. И это если дом внутри цел. А если они испортили мебель? Если разбили плазму?
Она сделала паузу, давая цифрам осесть в его голове.
— Твои пятнадцать тысяч, Паша, — это плевок в море наших убытков. Ты обменял нашу дачу на дешевые понты. Ты рискнул имуществом на несколько миллионов ради стоимости одного похода в «Ашан». Это не бизнес, это слабоумие.
— Я всё исправлю! — почти взвизгнул он, хватая с полки ключи от машины. — Руки есть! Брус купим, вагонку я сам прибью. Стекла вставим. Подумаешь! Зато опыт будет. В следующий раз умнее буду.
— В следующий раз? — Ольга тихо рассмеялась, и от этого смеха у Павла мурашки побежали по спине. — Следующего раза не будет. И ключи положи на место.
Павел замер с ключами в руке.
— В смысле? Мы же ехать собирались.
— Я собиралась. И ты собирался. Только за руль сяду я. Ты сегодня в роли груза. В роли багажа, Паша. Потому что доверить тебе управление средством повышенной опасности я сейчас не могу. У тебя мозг отключен за неуплату.
Она выхватила ключи из его ослабевшей руки. Металл звякнул, переходя к новому владельцу. Ольга уверенно сунула их в карман, затем достала телефон и снова открыла галерею.
— Ты всё еще думаешь, что там просто «прибраться надо»? — спросила она жестко. — На, любуйся. Сосед прислал новые фото. Вид с дрона. У него сын балуется коптером.
Она сунула экран ему под нос. Павел прищурился. Сверху картина выглядела еще страшнее. Черное пятно на месте бани расползлось уродливой кляксой по участку. Обугленные бревна растащили пожарные, и теперь это напоминало место падения метеорита. Но хуже всего было то, что рядом с баней стояла их любимая беседка — и у неё не было одной стены. Видимо, огонь добрался и туда. А на белых досках забора кто-то размашисто, черным баллончиком, написал слово из трех букв.
— Это… это фотошоп какой-то, — прошептал Павел, чувствуя, как ноги становятся ватными. — Зачем забор-то? Они же поэты…
— Это реальность, Паша. Твоя реальность, которую ты купил за пятнадцать тысяч рублей, — Ольга спрятала телефон. — И никаких заявлений в полицию мы писать не будем. Знаешь почему? Потому что ты, великий комбинатор, сдавал дом незаконно. Без налогов, без договора. Ты хочешь, чтобы нас еще и налоговая натянула? Или чтобы пожарные выписали штраф за нарушение норм безопасности, потому что в бане, которую ты сам строил, не было огнетушителя?
Павел молчал. Он был раздавлен. Вся его схема «быстрого заработка», казалось бы, такая простая и гениальная, рассыпалась в прах, погребая его под обломками.
— Одевайся, — скомандовала Ольга, надевая сапоги. — И найди свои старые рабочие ботинки. Те, в которых ты навоз таскал. Кроссовки тебе там не понадобятся. Там теперь грязи по колено.
Она открыла входную дверь и вышла на лестничную площадку, даже не оглянувшись. Павел остался стоять в коридоре, глядя на свое отражение в зеркале. Оттуда на него смотрел помятый, растерянный мужчина средних лет, который очень хотел сделать сюрприз, а сделал катастрофу. Он медленно побрел к шкафу искать старые ботинки, чувствуя, как внутри нарастает тошнотворное ощущение безысходности. Впервые за десять лет брака он по-настоящему боялся своей жены.
— Садись, — сказала Ольга, указывая на стул за кухонным столом, где ещё недавно остывала так и не съеденная яичница.
Её голос был ровным, металлическим, лишенным каких-либо эмоций. Это пугало Павла больше, чем крик. Когда она кричала, он понимал: она злится, она живая, она всё ещё его Лёлька, просто в ярости. Сейчас перед ним был робот, исполнитель приговора, существо с другой планеты, которое взвешивало его душу и находило её слишком легкой.
Павел послушно опустился на стул. Он чувствовал себя школьником в кабинете директора, только вместо вызова родителей ему грозило что-то куда более страшное.
Ольга положила перед ним чистый лист бумаги формата А4 и дешевую шариковую ручку, которую вытащила из ящика с квитанциями.
— Пиши, — приказала она.
— Что писать? — Павел растерянно моргнул, глядя на девственную белизну листа.
— Расписку.
— Какую расписку, Оль? Ты чего? Мы же семья. У нас общий бюджет. Зачем это бюрократия? — он попытался улыбнуться, но улыбка вышла кривой и жалкой, как у человека, у которого сводит скулы от зубной боли. — Ну накосячил, да. Ну исправлю. Зачем бумажки-то марать?
Ольга стояла над ним, скрестив руки на груди. Она не шелохнулась.
— Пиши, Паша. Я диктую. «Я, такой-то, паспортные данные такие-то...» — начала она чеканить слова. — Пиши, не отвлекайся. «Обязуюсь возместить материальный ущерб, нанесенный имуществу моей супруги, Ольги Викторовны...»
— Оль, это бред! — Павел бросил ручку на стол. Она покатилась и упала на пол с сухим стуком. — Какой ущерб супруге? У нас всё общее! Дача общая! Мы же не чужие люди! Ты сейчас ведешь себя как... как коллектор какой-то!
— Подними ручку, — тихо сказала Ольга.
В её голосе прозвенела сталь. Павел замер.
— Подними ручку, Паша. Иначе я прямо сейчас вызываю полицию. И пишу заявление. На тебя. За незаконное предпринимательство. За сдачу жилья без регистрации. За нарушение пожарной безопасности, повлекшее уничтожение имущества. И еще на твоих малолеток. Пусть их ищут, пусть их родителей трясут. Тебе штраф впаяют такой, что ты свою почку продашь, чтобы расплатиться. А я еще и на развод подам, и разделю имущество так, что ты останешься с одними трусами и кредитом на сгоревшую баню. Ты этого хочешь?
Павел смотрел на нее широко раскрытыми глазами. Он видел, что она не шутит. Впервые за годы брака он осознал, что его жена — это не просто удобная функция по приготовлению борща и созданию уюта. Это отдельная личность, способная уничтожить его одним росчерком пера.
Он медленно, кряхтя, как старик, наклонился и поднял ручку.
— Диктуй, — просипел он.
— «...в размере одного миллиона пятисот тысяч рублей».
Павел поперхнулся воздухом. Рука его дернулась, оставив на бумаге жирную чернильную кляксу.
— Сколько?! Полтора миллиона? Оль, ты с дуба рухнула? Там баня стоила максимум пятьсот! Ну, шестьсот со всем фаршем! Откуда полтора?
— Моральный ущерб, Паша, — спокойно ответила она, глядя, как он выводит дрожащие цифры. — Мои нервы. Мое потраченное время. Стоимость работ по вывозу того срача, который там устроили твои «поэты». Восстановление ландшафта. Ты думаешь, газон сам вырастет? Или сажа со сайдинга сама отмоется? Ты знаешь, сколько стоит клининг после пожара? А запах гари, который въелся в стены дома? Его, может, вообще перекрашивать придется или менять утеплитель. Полтора — это я еще по-божески, по-семейному считаю. Пиши.
Павел писал. Буквы плясали, строки ползли вниз, как кардиограмма умирающего. Он чувствовал себя рабом, подписывающим контракт на продажу собственной души. «Обязуюсь вернуть... в срок до...»
— Срок ставь — полгода, — безжалостно добавила Ольга. — Не вернешь — пойду к нотариусу заверять эту бумажку, а потом в суд. И мне плевать, что мы в браке. У нас брачный договор не заключался, но эту долговую расписку любой суд примет как признание долга физического лица.
Когда он поставил размашистую, корявую подпись внизу листа, Ольга аккуратно взяла бумагу, подула на чернила, словно закрепляя магию документа, и сложила лист вчетверо, убрав его в карман джинсов.
— А теперь иди одевайся. По-настоящему.
— Я же оделся, — Павел показал на свои джинсы и свитер. — Нормально же.
— Нет, Паша. Это одежда для города. А тебе нужна роба. Найди тот старый ватник, который ты на рыбалку брал пять лет назад. И штаны с начесом. И сапоги резиновые, я тебе говорила.
— Зачем ватник? — удивился он. — Мы же на машине. Печку включим, доедем, посмотрим, оценим фронт работ. Я замеры сделаю рулеткой...
— Одевайся, я сказала, — перебила она, не вдаваясь в объяснения. — Там холодно. Ветер с реки. И грязно. Ты же не хочешь испортить свой парадный свитер, в котором ты так гордо планировал принимать «благодарность» от жены за сережки?
Павел тяжело вздохнул и поплелся к антресолям. Он достал пыльный пакет со старыми вещами. Запахло нафталином и слежавшейся шерстью. Он натянул на себя выцветшие камуфляжные штаны, в которых когда-то ездил на шашлыки счастливым человеком. Надел свитер грубой вязки, который кололся даже через футболку. Сверху накинул старую куртку-ватник с пятном от машинного масла на рукаве.
В зеркале отразился не преуспевающий менеджер среднего звена, а какой-то бомж или разнорабочий с большой дороги. Павел брезгливо поморщился.
— Ну вот, чучело огородное готово, — пробормотал он себе под нос. — Довольна?
Ольга вышла в прихожую уже одетая. На ней была теплая куртка, шарф, плотно замотанный вокруг шеи, и решимость во взгляде, которой хватило бы на штурм крепости.
— Вполне, — кивнула она, оглядев его наряд. — Теперь ты выглядишь соответственно ситуации. Бери сумку с инструментами. Рулетку, молоток, гвоздодер. Всё, что может пригодиться для разбора завалов.
— Да там трактор нужен, а не молоток... — проворчал Павел, но спорить не стал. Он взял ящик с инструментами, который оттягивал руку, и покорно пошел к двери.
Ольга пропустила его вперед, закрыла дверь на два замка и проверила ручку. Щелчок замка прозвучал в тишине подъезда как выстрел затвора.
— Ключи от квартиры у тебя есть? — спросила она, когда они вызывали лифт.
— Конечно, в куртке, — Павел хлопнул себя по карману ватника.
— Отлично. А от дачи?
— Нет, ключи от дачи... они же у тех остались, — он запнулся. — Они их, наверное, бросили где-то там. Или с собой увезли. Я дубликат не сделал.
— Молодец. Просто гений логистики, — Ольга покачала головой, заходя в лифт. — Значит, будем взламывать калитку. Или лезть через забор. Ты же у нас теперь специалист по нестандартным решениям.
Они спускались в молчании. Павел смотрел на цифры этажей, сменяющие друг друга на табло, и чувствовал странную тревогу. Ему казалось, что он едет не на дачу, а на эшафот. Ольга вела себя слишком спокойно, слишком деловито для женщины, у которой только что сгорело полмиллиона рублей. Эта холодная расчетливость, эта расписка, этот приказ одеться в рванье... Что-то здесь не сходилось.
Но он отогнал от себя дурные мысли. Сейчас главное — приехать, увидеть масштаб бедствия, покивать головой, пообещать всё исправить и вернуться домой, в тепло. А там, глядишь, она остынет. Лёлька всегда отходчивая была. Покричит, подуется пару дней, а потом сама же начнет помогать искать бригаду строителей. Главное — пережить этот день.
— Садись, — она открыла машину и села за руль.
Павел плюхнулся на пассажирское сиденье, зажав коленями ящик с инструментами. Машина тронулась, унося их прочь от города, навстречу черному дыму, который, как ему казалось, он уже чувствовал носом, хотя до дачи было еще сорок километров.
Дорога до поселка заняла вечность, хотя спидометр показывал привычные восемьдесят. В салоне висела тишина, плотная и вязкая, как гудрон. Ольга не включила радио, не проронила ни слова. Она смотрела строго перед собой, сжимая руль так, что кожа на перчатках скрипела при каждом повороте. Павел несколько раз пытался заговорить — о погоде, о пробках, о том, что «всё образуется», — но слова застревали в горле, натыкаясь на ледяную стену её безразличия.
Когда колеса «Тойоты» захрустели по гравию родной улицы, Павел почувствовал, как желудок скрутило в тугой узел. Запах гари ударил в нос еще до того, как они подъехали к воротам. Это был не приятный дымок от шашлыков, а едкий, химический смрад мокрой сажи, горелого пластика и беды.
Ольга резко затормозила у калитки, заглушила двигатель и вышла. Павел, мешкая, выбрался следом, поплотнее запахивая ватник. Ветер с реки действительно пробирал до костей.
Картина, открывшаяся за забором, в реальности оказалась куда страшнее, чем на фото в телефоне. Черное, уродливое пятно пепелища доминировало над всем участком, словно раковая опухоль. От бани остался только фундамент и пара обугленных нижних венцов, торчащих из грязи, как гнилые зубы. Земля вокруг была вытоптана, превращена в грязное месиво следами пожарных сапог.
— Господи... — вырвалось у Павла.
Он сделал несколько неуверенных шагов по участку. Под ногами хрустнуло. Он посмотрел вниз: в траве блестели осколки бутылок из-под дешевого виски. Вся лужайка была усеяна мусором — пластиковые тарелки, пакеты, окурки. Окно веранды зияло дырой с острыми краями, а на подоконнике кто-то заботливо оставил банку с огурцами, в которую, судя по цвету жидкости, справляли нужду.
Павел обернулся к жене, ожидая увидеть слезы, истерику, хоть какую-то живую реакцию. Но Ольга стояла у багажника, спокойная, как сфинкс.
— Впечатляет? — сухо спросила она. — Как тебе твой стартап? Окупился?
— Оль, ну зачем ты так... — пробормотал он, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота. — Я же не знал... Я же не думал...
— «Не думал» — это девиз всей твоей жизни, Паша, — отрезала она.
Ольга открыла багажник. Внутри, помимо его ящика с инструментами, лежали две большие совковые лопаты, жесткая уличная метла и упаковка черных строительных мешков на 200 литров.
— Разгружай, — скомандовала она.
Павел покорно подошел и вытащил инвентарь. Он поставил лопаты у забора и отряхнул руки.
— Слушай, ну тут работы на неделю минимум, — сказал он, оглядывая разруху. — Давай сейчас самое крупное соберем, заколотим окно фанерой, чтобы бомжи не залезли, и поедем. А в следующие выходные я с другом приеду, с Серегой, и мы начнем разбирать завалы.
Ольга захлопнула багажник. Звук удара металла о металл прозвучал как выстрел. Она подошла к водительской двери, открыла её, но садиться не стала. Она повернулась к мужу, опираясь локтем на крышу машины.
— Ты меня не понял, Паша. Никаких «мы поедем». Уезжаю я. А ты остаешься.
Павел глупо улыбнулся, решив, что это какая-то злая шутка.
— В смысле остаюсь? Тут же холодно. Света нет, наверное. Воды нет. И спать негде, там вонь гарью в доме такая, что задохнуться можно.
— Свет есть, я проверила счетчик на столбе, автомат не выбило. Вода в колодце. А запах... привыкнешь. Ты же сам эту кашу заварил, тебе её и расхлебывать.
— Оль, хватит цирка! — голос Павла дрогнул, переходя на фальцет. — Попугала и хватит. Поехали домой. Я есть хочу, я устал, у меня завтра работа!
— На работу я позвонила твоему начальнику, пока ты в ванной сидел, — спокойно сообщила Ольга, доставая из кармана ключи от машины. — Сказала, что у тебя семейные обстоятельства. Ты взял отпуск за свой счет на две недели. Так что время у тебя есть.
— Ты... ты что сделала?! — Павел отступил на шаг, глядя на жену как на сумасшедшую. — Ты не имела права!
— А ты имел право сжигать наше имущество? — её голос стал тихим и страшным. — Ты подписал расписку, помнишь? Но деньги — это бумага. А вот это, — она обвела рукой пепелище, — это грязь. И ты будешь жить в этой грязи, пока не вычистишь каждый сантиметр. Пока не вывезешь каждый уголек. Пока не восстановишь газон. Пока не вставишь стекла.
Она села в машину и завела двигатель.
— Оль, ты чего? Оля! У меня нет денег! У меня нет еды! Ты меня тут бросишь? — Павел кинулся к машине, схватился за ручку пассажирской двери, но она была заблокирована. Он забарабанил кулаком по стеклу. — Открой! Это не смешно! Оля!
Стекло плавно опустилось на пару сантиметров. Ольга посмотрела на него сквозь узкую щель. В её глазах не было ни любви, ни жалости. Только холодный расчет.
— В доме есть крупа и консервы, с прошлого сезона остались. Чайник электрический рабочий. Выживешь. Студенты же как-то выживали. Считай это тимбилдингом с самим собой. Подумаешь о жизни, о приоритетах. О том, что такое ответственность.
— Я без машины! Как я отсюда выберусь?! До станции десять километров! — орал Павел, чувствуя, как паника ледяными щупальцами сжимает сердце.
— А тебе не надо выбираться, Паша. Тебе надо работать. Лопата у тебя есть. Веник есть. Руки, как ты утверждал, тоже на месте. Вот и докажи, что ты мужик, а не паразит. Восстановишь всё до последнего гвоздя — позвонишь. Может быть, я приеду и заберу тебя. А пока... пока ты здесь никто. Сторож на пепелище.
Стекло поползло вверх, отсекая его вопли. Павел дернул ручку еще раз, чуть не вырвав её с корнем, но машина уже тронулась. Гравий брызнул из-под колес, больно ударив его по ногам.
— Оля!!! — заорал он в след удаляющейся «Тойоте». — Ты больная! Ты стерва! Вернись немедленно!
Но красные габаритные огни лишь подмигнули ему на повороте и скрылись за соседским забором. Шум мотора стих, растворился вдали.
Павел остался один.
Вокруг него шумел ветер, раскачивая голые ветки яблонь. Под ногами хрустело битое стекло. От сгоревшей бани несло тяжелым, мертвым запахом мокрой золы. Он стоял посреди разрушенного участка, в старом дырявом ватнике, сжимая в руке бесполезную теперь уже ручку двери, которую ему так и не открыли. Он сунул руку в карман — пусто. Телефон остался в машине, на торпеде, где он его забыл в панике. Кошелька в рабочих штанах не было.
Он медленно повернулся к черному остову бани. Рядом валялась лопата, которую вручила ему жена. Она блестела на солнце, как орудие пытки. Павел посмотрел на неё, потом на зияющую дыру в окне дома, где ему предстояло ночевать.
Он пнул пластиковую бутылку, и она с глухим стуком откатилась к фундаменту. Осознание происходящего накрыло его тяжелой бетонной плитой. Это был не скандал. Это была не ссора. Это был конец. Он был один, без связи, без денег, в сорока километрах от города, в плену собственной глупости и жадности.
Павел поднял лопату, взвесил её в руке и со всего размаха ударил черенком по уцелевшему столбу забора. Древесина затрещала, но выдержала. Он зарычал, бессильно опустился на грязную, холодную землю и закрыл лицо руками. Сверху, кружась в холодном воздухе, на него медленно опускались черные хлопья пепла, словно траурный снег…
СТАВЬТЕ ЛАЙК 👍 ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ НА КАНАЛ ✔✨ ПИШИТЕ КОММЕНТАРИИ ⬇⬇⬇ ЧИТАЙТЕ ДРУГИЕ МОИ РАССКАЗЫ