Валентина Ильинична стояла у окна и гипнотизировала взглядом дворника, который лениво возил лопатой по асфальту, создавая звук, от которого ныли зубы. Но раздражал её не дворник. Раздражал зять. Точнее, его отсутствие в пространстве, где требовалась мужская рука, и его чрезмерное присутствие там, где требовались деньги.
В квартире пахло жареным луком и тревожным ожиданием. Дочь Марина должна была приехать с минуты на минуту, и по голосу в телефоне Валентина Ильинична поняла: случилось что-то грандиозное. То ли опять беременна, то ли Олежа в очередной раз решил стать «инвестором».
В прошлый раз его «инвестиции» в криптовалюту закончились тем, что Валентине Ильиничне пришлось доставать из «гробовых» заначку, чтобы закрыть кредитку дочери. «Мам, ну это же блокчейн, будущее!» — оправдывался тогда зять. Будущее наступило, а кушать хотелось в настоящем.
Дверь хлопнула так, что с полки в прихожей чуть не слетела шапка.
— Мам, ты дома? — голос Марины дрожал, но как-то странно. Не от горя, а от нервного возбуждения.
Валентина вышла в коридор, вытирая руки о передник с подсолнухами.
— Где ж мне быть? На Мальдивах сезон дождей, вот, сижу, картошку чищу. Что стряслось?
Марина, раскрасневшаяся, в расстегнутом пуховике, стаскивала сапоги, цепляясь пяткой за пятку (сколько раз мать говорила: испортишь обувь!). Глаза блестели.
— Мам, мы машину купили! — выдохнула она.
Валентина Ильинична замерла. Внутри включился профессиональный калькулятор.
— Чего купили? На какие шиши? У вас ипотека не закрыта, а ты в декрете втором сидишь, пособие — коту на смех.
— Олежа сказал — надо! — Марина прошла на кухню и плюхнулась на стул, даже не помыв руки. — Говорит, статусная вещь нужна. Для работы, для имиджа. Он же сейчас на собеседования ездит, а там встречают по одежке. Взяли «китайца», большой такой, белый, как корабль! Кожаный салон, панорамная крыша, экран — во!
Валентина Ильинична молча поставила перед дочерью тарелку с супом. Рассольник. Для успокоения нервов.
— Кредит? — коротко спросила она.
— Ну да... — Марина опустила глаза и начала ковырять ложкой соленый огурец. — Потребительский. На пять лет. Платеж, конечно, кусается... тридцать пять тысяч в месяц.
Валентина Ильинична медленно села напротив.
— Тридцать пять. При зарплате Олега в шестьдесят, когда она есть, и твоих декретных. И ипотека двадцать. А кушать вы, простите, святым духом планируете? Или к маме на супчик ходить?
— Олежа сказал, что с такой машиной он быстро найдет должность начальника отдела. Это вложения в актив! — затараторила Марина заученными фразами мужа. — Но мам, тут такое дело... Есть нюанс.
Вот оно. Слово «нюанс» в исполнении зятя всегда означало какую-то феерическую гадость, завернутую в красивую обертку.
— Какой еще нюанс? Руль в бардачке? Или колеса отдельно покупать надо?
— Нет. Мы машину на свекровь оформили. На Зинаиду Петровну.
В кухне повисла тишина. Слышно было только, как тикают часы с кукушкой, которые давно пора было выбросить, и как жужжит холодильник «Атлант», переживший три кризиса и одну перестройку.
— На Зину? — переспросила Валентина Ильинична очень тихо. — Это которая в деревне под Тверью живет и прав водительских в глаза не видела?
— Ну да.
— А зачем?
Марина отложила ложку. Видно было, что этот разговор ей самой неприятен, но она, как верная жена декабриста, транслировала волю мужа.
— Олежа сказал... Ну, он так объяснил... Что времена сейчас нестабильные. Мало ли что. Говорит: «Мариш, я тебя люблю, но мы люди взрослые. Статистика разводов — 70 процентов. Я хочу быть уверенным в завтрашнем дне. Я эту машину добываю, я за нее отвечаю. Если вдруг мы разбежимся — не дай бог, конечно! — то делить машину будет нечестно, я же на ней работаю. Поэтому пусть на маме повисит. Так надежнее. Это, говорит, проявление заботы о нашем спокойствии, чтобы мы из-за имущества не грызлись».
Валентина Ильинична почувствовала, как у неё начинает дергаться левый глаз. «Забота». О, какая высокая словесность!
— То есть, — медленно начала она, стараясь не сорваться на крик, — кредит на кого оформлен?
— Ну... на меня, — Марина сжалась. — У Олега же кредитная история испорчена после того случая с айфонами. Ему не дали.
— Так. — Валентина Ильинична встала и подошла к окну, чтобы не треснуть дочь полотенцем. — Давай посчитаем. Кредит на тебе. Платить будете из семейного бюджета, то есть урезать детей в еде и одежде. Ездить будет Олег, возить свою драгоценную пятую точку. А собственник — Зинаида Петровна, которая в любой момент может сказать «спасибо» и помахать ручкой?
— Мам, ну ты что начинаешь! — Марина вспыхнула. — Зинаида Петровна — святой человек! Она нам банку огурцов осенью передала! И Олег не собирается разводиться, он просто... прагматичный. Он сказал: «Это мужской поступок — обезопасить тылы».
— Тылы он обезопасил. Свои, — отрезала Валентина. — А твой тыл, дочка, голый и на морозе. Ты понимаешь, что если он завтра найдет себе молодую «инвесторшу», ты останешься с кредитом на миллиона два, а он уедет в закат на белом коне, который по документам принадлежит чужой тетке?
— Мам, ты вечно каркаешь! Не любишь ты его! — Марина вскочила, опрокинув стул. — Я думала, ты порадуешься, что мы уровень жизни повышаем!
— Повышаете уровень геморроя, — буркнула Валентина, но дверь за дочерью уже хлопнула.
Вечером того же дня во двор въехал «уровень жизни». Белый китайский кроссовер, похожий на раздувшуюся мыльницу, занял сразу два парковочных места. Из машины вывалился Олег. Он был в темных очках (в семь вечера, в ноябре, в спальном районе — самое то) и с выражением лица человека, который только что купил «Газпром», но забыл сдачу забрать.
Валентина Ильинична наблюдала за этим цирком с балкона. Олег обошел машину, пнул колесо (проверил, видимо), смахнул невидимую пылинку с капота и, задрав голову, помахал теще.
— Валентина Ильинична! Спускайтесь! Прокачу с ветерком! Климат-контроль, ионизация воздуха!
Она спустилась. Не кататься, а посмотреть в глаза «стратегу».
Около подъезда уже собрались местные эксперты — баба Нюра с первого этажа и её вечный спутник, одноглазый кот Пират.
— Ну как, мама? — Олег сиял. — Зверь, а не машина! Два литра, турбина!
— Красивая, — сухо кивнула Валентина. — Зинаида Петровна, поди, счастлива? Такой подарок маме на старость лет.
Улыбка Олега чуть сползла, но тут же вернулась на место, став немного кривоватой.
— Ну зачем вы так? Это формальность. Юридический нюанс. Я же Маринке объяснял. Время такое, надо активы диверсифицировать.
— Диверсифицировать, — Валентина Ильинична покатала слово на языке, как протухшую конфету. — Хорошее слово. Только почему диверсификация происходит за счет кредита моей дочери?
— Ой, Валентина Ильинична, вы всё усложняете! Мы — семья. Сегодня я плачу, завтра она. А машина — это инструмент! Я на ней сейчас в такси-комфорт заявлюсь, или курьером, или... да вон, в торговые представители пойду! Деньги рекой потекут!
— Смотри, Олежек, чтобы река не пересохла, — вздохнула теща. — А то бензин нынче дорогой, а совесть — еще дороже, дефицитный товар.
Олег только отмахнулся и сел в салон, включив музыку так, что у бабы Нюры дрогнула палочка. «Владимирский централ» сменился на модный рэп. Олег чувствовал себя хозяином жизни. В документах, правда, хозяйкой значилась Зинаида Петровна, пенсионерка 1958 года рождения, но кто смотрит в бумаги, когда есть панорамная крыша?
Эйфория длилась ровно два месяца.
Первый месяц прошел под знаком «мы не едим колбасу, мы экономим на ТО». Олег купил в машину коврики за десять тысяч («оригинал, мам, ты не понимаешь!»), "вонючку" с запахом новой кожи и чехол на руль. Марине пришлось отказаться от маникюра и перевести детей на каши.
— Мариш, ну потерпи, — говорил Олег, лежа на диване с телефоном. — Сейчас я клиентуру наработаю. Машина должна отстояться, привыкнуть ко мне.
Работать в такси он не пошел — «жалко подвеску убивать». Торговым представителем не взяли — «там план продаж конский, я не раб». В итоге машина использовалась для того, чтобы возить Олега до спортзала (абонемент тоже в кредит) и раз в неделю — в «Ашан», где он брезгливо кидал в тележку макароны по акции.
К третьему месяцу начались звонки из банка. Марина бегала к матери занимать «до получки».
— Мам, ну у Олега временные трудности. Проект сорвался.
— У него проект «лежание на диване» не срывается никогда, — ворчала Валентина, но деньги давала. Внуков жалко.
А потом случился Новый год.
Олег заявил, что они едут к его маме, к Зинаиде Петровне.
— Надо же маму навестить, показать, как мы живем. Ну и машину обкатать по трассе.
Вернулись они через три дня. Марина была чернее тучи, Олег — красный и злой.
Валентина Ильинична как раз жарила котлеты. Запах чеснока и мяса обычно примирял всех, но не сегодня.
— Что, не оценила свекровь «подарок»? — спросила Валентина, переворачивая котлету.
— Да она... она... — Олег задохнулся от возмущения. — Она сказала, что цвет маркий! Представляете? Я ей говорю: «Мам, это перламутр!», а она: «Лучше бы ты мне, сынок, теплицу новую поставил, у старой поликарбонат пробило». Никакой благодарности! Я на нее имущество записал, рисковал, а она про огурцы!
Марина молчала, нервно помешивая чай.
— И еще, — тихо добавила она. — Брат Олега, Колька, тот, который сидел... он вернулся.
Валентина Ильинична напряглась. Колька был легендарной личностью в семье сватов. Человек-катастрофа, который мог пропить даже то, чего у него не было.
— И что Колька?
— Он вокруг машины ходил, цокал, — скривился Олег. — Говорит: «Норм тачила, брат. Дашь покататься?». Я его послал, конечно. Сказал, что страховка только на меня.
— Ох, чует моё сердце, — покачала головой Валентина. — Не к добру это оформление на маму. Колька-то при маме живет?
— При маме, — буркнул Олег. — Но мама — человек строгий. Она ему ключи не даст...
Гром грянул в марте.
Снег сошел вместе с асфальтом, обнажив ямы и собачьи «сюрпризы». Марина позвонила матери в обед. Она рыдала так, что Валентина сначала подумала, что кто-то умер.
— Мама! Мамочка!
— Что?! Что случилось?! Дети?!
— Нет! Машина!
— Разбила?
— Нет! Угнали! То есть... не угнали! Забрали!
Валентина Ильинична ничего не поняла, но корвалол накапала заранее.
Вечером выяснились детали. И эти детали были почище любого бразильского сериала.
Оказалось, что Зинаида Петровна, та самая «строгая женщина», которая ничего не понимает в машинах, решила помочь младшенькому сыночку, Коле. Коля, выйдя на свободу с чистой совестью, решил заняться бизнесом. Каким — история умалчивает, но для старта нужен был капитал. Или транспорт.
Утром к подъезду многоэтажки, где жили Олег с Мариной, подъехал эвакуатор. И наряд полиции. И сам Коля, сияющий фиксой.
Олег, увидев в окно, как его «ласточку» грузят, выбежал в трусах и майке, оглашая двор криками:
— Вы что творите! Это моя собственность! Я полицию вызову!
— А мы уже тут, гражданин, — лениво ответил полицейский. — Вот документы. Собственник — Грачева Зинаида Петровна. Вот доверенность на имя Грачева Николая Петровича. Генеральная. С правом продажи, дарения и вывоза хоть на Луну. Вот заявление от собственника с просьбой изъять автомобиль из чужого незаконного владения, так как ключи, якобы, были утеряны.
— Какого владения?! Я сын! Я платил! — орал Олег, пытаясь ухватиться за колесо.
Коля подошел к брату, похлопал его по голому плечу.
— Не кипишуй, братан. Мама сказала, тебе полезно пешком ходить, для сердца. А мне работать надо. Я ж не просто так, я в деле. Бизнес мучу, грузоперевозки... ну, почти. Короче, тачка нужна. Мама подарила.
— Она не могла! Это моя машина! Кредит на Марине!
— Кредит — это ваши половые трудности, — философски заметил Коля, запрыгивая в кабину эвакуатора. — А по ПТС тачка мамина. А мама сказала: «Коленьке нужнее, он жизнь налаживает, а Олег и так богатый, вон какой живот отъел».
Белый кроссовер печально мигнул аварийкой и уплыл вдаль. Олег остался стоять в луже, в одном тапке (второй слетел в пылу борьбы).
Прошла неделя.
На кухне у Валентины Ильиничны сидела Марина. Бледная, осунувшаяся, но спокойная. Той страшной спокойностью, которая бывает у людей, принявших решение.
— Ну что, подали заявление? — спросила Валентина, наливая чай.
— Подали. На развод, — Марина горько усмехнулась.
— А на угон? На мошенничество?
— Юрист сказал — дохлый номер. Машина оформлена на свекровь добровольно. Кредит оформлен на меня добровольно. Связи между этими событиями юридически нет. Зинаида Петровна — собственник, она распорядилась своим имуществом. Подарила машину второму сыну. Всё чисто. Коля машину уже продал, кстати. Перекупам. Ищи-свищи теперь.
Валентина покачала головой.
— А Олег что?
— Олег... — Марина поморщилась. — Он сначала орал, звонил матери, угрожал судом. Мать ему сказала: «Сынок, ты сам сказал — на меня оформили, чтобы при разводе жене не досталось. Ну вот, жене и не досталось. Я твою волю выполнила. А Коле помочь надо, он у нас слабенький».
— Железная логика, — хмыкнула Валентина. — Не поспоришь. Старая гвардия.
— Потом он пришел ко мне, — продолжила Марина. — И говорит: «Мариш, ну ты же понимаешь, меня предали! Но кредит-то общий, семья же. Давай платить, я устроюсь куда-нибудь... потом». Я на него посмотрела... И знаешь, мам, как отрезало. Вот увидела его — жалкий, надутый индюк. Стратег фигов. «О будущем он думал». Вот и пусть теперь думает. О своем будущем.
— И что ты ему сказала?
— Сказала, чтобы собирал вещи и валил к маме, в деревню. Пусть там с Колей делит деньги от продажи машины.
— А кредит? — Валентина Ильинична с тревогой посмотрела на дочь. Это был самый больной вопрос. Миллион с лишним висел дамокловым мечом.
— Кредит на мне, — вздохнула Марина. — Буду платить. Это мне, мама, урок. Платный курс обучения жизни. Дорогой, конечно, зато доходчивый. Юрист сказал, можно попробовать через суд признать долг общим при разводе, если доказать, что деньги пошли на нужды семьи... Но машины-то нет. Сложно будет. Ничего, справлюсь. На работу выйду досрочно.
Валентина Ильинична встала, подошла к шкафчику, где в банке из-под чая «со слоном» хранилась её заначка на «черный день» и на «достойные похороны».
— Доставай, — скомандовала она.
— Что?
— Деньги доставай, пересчитывать будем. Тут тысяч триста наберется. Плюс с дачи урожай продадим, я там чеснока насажала — тьма. Закроем часть досрочно, чтобы проценты не капали.
— Мам, нет! Это твои! — Марина заплакала.
— Цыц! — Валентина строго стукнула ладонью по столу. — Я еще не умерла, а гроб мне и собес сколотит, если что. Главное, что мы от этого паразита избавились. Считай, что полтора миллиона — это цена за то, чтобы он исчез из твоей жизни и больше не портил тебе нервы. Дешево отделались, дочка. Некоторые годами живут и жизни гробят. А тут — раз, и всё понятно.
Марина вытерла слезы и впервые за неделю улыбнулась. Слабо, но искренне.
— Он, кстати, звонил сегодня. Просил зимнюю резину отдать. Она ж на балконе осталась.
— Резину? — Валентина Ильинична хищно прищурилась. — А вот шиш ему с маслом, а не резина. Я из нее клумбы на даче сделаю. Лебедей вырежу. И покрашу в белый цвет. Пусть приезжает, любуется. Это будет мой ему памятник. Памятник человеческой жадности и глупости.
За окном снова зашуршал дворник. Солнце пробивалось сквозь грязные весенние тучи. Жизнь продолжалась. Дорогая, сложная, с кредитами и предательствами, но — своя. И главное — без «нюансов».
***
Эксклюзивные новогодние рассказы, доступ к которым открыт только избранным. Между строк спрятаны тайные желания, неожиданные развязки и та самая магия, которой не делятся в открытую: