Елена смотрела на пустую пятилитровую кастрюлю, в которой еще час назад плескался густой, наваристый борщ. На дне сиротливо лежала разваренная лавровая веточка, словно белый флаг капитуляции. Борща должно было хватить ей и Саше, её мужу, на четыре дня. Но сегодня снова был «семейный четверг», который плавно перетекал в пятницу, субботу и воскресенье.
— Леночка, ты превзошла саму себя! — свекровь, Ирина Петровна, довольно промокнула губы салфеткой. Её массивное тело занимало почти весь стул, и она с трудом отодвинулась от стола. — Только вот мяса маловато было, в следующий раз клади грудинку пожирнее.
Елена молча кивнула, чувствуя, как внутри закипает что-то горячее и едкое, гораздо горячее того борща. За столом, помимо Ирины Петровны, сидели золовка Катя со своим мужем Виталиком и их двое вечно голодных детей-подростков. Саша, муж Елены, сидел в углу, виновато уткнувшись в тарелку, где он доедал последний кусок хлеба, промакивая остатки соуса.
— А что на второе? — спросил Виталик, почесывая живот через натянутую футболку. — Я видел, ты там котлеты крутила.
— Котлеты были на завтра, Виталь, — тихо сказал Саша.
— Да ладно тебе, братан! — Виталик хлопнул его по плечу так, что Саша чуть не подавился. — Мы же семья! Не будешь же ты жадничать для родных племянников? Смотри, как они растут. Им белок нужен.
Катя уже по-хозяйски открыла холодильник.
— О, нашла! Лена, а ты почему их в контейнер спрятала? Думала, мы не заметим? — Она хихикнула, доставая лоток с двенадцатью крупными, сочными котлетами. Елена готовила их вчера до двух часов ночи, сразу после смены в больнице, чтобы у мужа были обеды на работу.
— Кать, это Саше на смены, — голос Елены дрогнул.
— Ой, да ладно! — отмахнулась золовка. — Он у тебя худой, ему полезно разгрузочные дни устраивать. А вот Ванечка с Петей после тренировки. Мальчики, налетайте!
Через десять минут от котлет не осталось и следа. Елена стояла у раковины, смывая жир с тарелок, и слушала привычный гул голосов. Они обсуждали дачу, политику, цены на бензин. Они были здесь, в её квартире, в её кухне, пожирали её время, её деньги и её силы.
Это началось три года назад, когда они с Сашей только поженились и взяли ипотеку. Сначала это были «воскресные обеды». Потом Ирина Петровна начала заходить по средам, потому что «была рядом в поликлинике». Затем Катя с семьей стала заезжать по пятницам. Постепенно их визиты слились в бесконечный поток. Они приходили без звонка, открывали холодильник как свой собственный и никогда — ни разу за три года — не принесли с собой даже пачки печенья к чаю.
— Ленка, чайку бы, — крикнула Ирина Петровна. — И там у тебя конфеты были, «Мишки в лесу», доставай.
Елена вытерла руки полотенцем. Она медленно повернулась. В кухне наступила тишина, но не потому, что они заметили её состояние, а потому что ждали десерт.
Она подошла к холодильнику, взяла пустую кастрюлю из-под борща, чтобы помыть, и вдруг замерла. Внутри неё что-то щелкнуло. Тонкая струна терпения, натянутая до предела, лопнула с оглушительным звоном, который слышала только она.
— Почему я должна кормить твою семью? — тихо спросила невестка, убирая кастрюлю обратно в холодильник, вместо того чтобы мыть её. Грязную. Прямо на чистую полку.
Тишина стала вязкой.
— Что ты сказала? — Ирина Петровна приподняла накрашенную бровь.
Елена повернулась к ним лицом. Её руки не дрожали. Наоборот, впервые за долгое время она чувствовала абсолютное спокойствие.
— Я спросила, почему я должна работать две смены, потом стоять у плиты три часа, чтобы вы пришли и сожрали всё за двадцать минут? Вы хоть раз спросили, есть ли у нас деньги на продукты? Вы хоть раз принесли с собой еду?
— Лена, успокойся, — Саша вскочил со стула, его лицо пошло красными пятнами. — Мама, она просто устала...
— Нет, Саша, я не устала, — перебила Елена, глядя прямо в глаза мужу. — Я задолбалась. Твоя сестра с мужем зарабатывают больше нас вдвое, но жрут здесь. Твоя мать получает пенсию и сдает квартиру бабушки, но ужинает здесь. Почему?
Виталик громко рыгнул, нарушив торжественность момента, и ухмыльнулся:
— Ну ты, мать, даешь. Мы же гости. Гостеприимство — это святое. А ты кусками попрекаешь. Не по-русски это.
— Гости приходят по приглашению, — ледяным тоном отрезала Елена. — А вы — паразиты.
Ирина Петровна охнула и схватилась за сердце. Катя вскочила, опрокинув стул.
— Как ты смеешь так разговаривать с мамой?! Сашка, ты слышал? Она назвала нас паразитами! Твою родную кровь!
— Убирайтесь, — сказала Елена. — Вон отсюда. Все.
— Это и квартира моего сына тоже! — взвизгнула свекровь. — Он имеет право принимать здесь кого хочет!
Елена перевела взгляд на мужа. Саша стоял между двух огней, ссутулившись, словно ожидая удара.
— Саша, — сказала Елена очень мягко. — Если они сейчас не уйдут, уйду я. И я не вернусь. Выбирай.
Саша посмотрел на мать, на сестру, на объедки на столе. В его глазах мелькнул страх. Он боялся скандалов, боялся перемен, но ещё больше он боялся остаться один на один с этой оравой без щита в виде жены.
— Мам... Кать... — промямлил он. — Давайте вы сегодня пойдете. Лена правда устала.
— Тряпка! — выплюнула Ирина Петровна, вставая. — Подкаблучник! Я ноги моей здесь больше не будет, пока эта истеричка не извинится!
Они уходили шумно, демонстративно хлопая дверями, бурча проклятия и «неблагодарность». Когда дверь за ними захлопнулась, в квартире повисла звенящая тишина.
Саша опустился на стул и закрыл лицо руками.
— Зачем ты так, Лен? Теперь они обиделись. Мама давление мерить будет всю ночь.
Елена посмотрела на него с жалостью, смешанной с отвращением.
— Пусть меряет, Саша. Зато у нас остались макароны. Ах да, извини, макароны они тоже съели.
Той ночью Елена не спала. Она лежала в темноте и слушала сопение мужа. Она понимала, что это не конец. Это было только начало войны. Ирина Петровна была женщиной властной и мстительной, она не прощала унижений. Но Елена тоже не была простой девочкой. Работая в реанимации, она видела вещи пострашнее, чем злая свекровь.
Утром, когда Саша ушел на работу, хмурый и не позавтракавший, Елена села за компьютер. Она знала, что семья мужа так просто не отступит. Они привыкли к бесплатному ресурсу. А когда паразита отрывают от донора, он начинает искать способ присосаться обратно — или уничтожить донора.
Она открыла банковское приложение и стала изучать выписку за последний месяц. Суммы, потраченные на продукты, ужасали. Но её внимание привлекло кое-что другое. Уведомление о переводе. Саша перевел маме пятнадцать тысяч рублей два дня назад. С пометкой «на лекарства».
Елена усмехнулась. «Лекарства», судя по соц. сетям Кати, выглядели как новый гриль, который они вчера обсуждали.
«Ну что ж, — подумала Елена, — хотите войны? Будет вам война. Но не на кухне, а там, где вам будет больнее всего. В кошельке».
В её голове начал созревать план. Жестокий, циничный, но единственно верный. Она решила устроить им «прощальный ужин». Такой, который они никогда не забудут.
Вечером телефон Саши разрывался от звонков. Он сбрасывал, бледнел, но молчал.
— Они хотят прийти мириться, — наконец выдавил он. — В воскресенье. Мама сказала, что готова простить твою грубость, если ты накроешь стол.
Елена медленно повернулась к мужу, и на её губах заиграла странная, пугающая улыбка.
— Конечно, Саша. Пусть приходят. Я приготовлю им особенный ужин. Скажи им, что я всё осознала.
Саша облегченно выдохнул, не заметив холодного блеска в её глазах. Он не знал, что его жена только что перешла рубикон. И то, что она задумала, навсегда изменит расстановку сил в этом клане.
Суббота прошла в странном, лихорадочном тумане. Саша ходил по квартире на цыпочках, стараясь лишний раз не попадаться жене на глаза. Он видел, что она что-то готовит, видел, как она сосредоточенно пишет списки и несколько раз куда-то уходила, возвращаясь с пакетами. Но спрашивать боялся. Его пугало её спокойствие. Раньше, после ссор, Елена плакала, кричала или замыкалась в себе. Сейчас она была похожа на хирурга перед сложной операцией — собранная, холодная и абсолютно безжалостная.
Елена действительно готовилась. Она сняла со своего личного счета, который завела тайком от мужа полгода назад «на черный день», приличную сумму. Она зашла в типографию. Она посетила дорогой гастроном. Но самое главное — она провела несколько часов за ноутбуком, собирая данные, которые лежали на поверхности, но которые никто не трудился систематизировать.
В воскресенье утром квартира наполнилась ароматами. Но это был не запах домашнего уюта. Это был запах дорогого ресторана. Елена запекала утку с яблоками, делала канапе с красной икрой, нарезала дорогие сорта сыра и мяса. На столе стояло французское вино, которое Саша видел только в кино.
— Лен, ты с ума сошла? — Саша заглянул на кухню, округлив глаза. — Откуда деньги? Мы же до зарплаты на макаронах должны были сидеть.
— Не волнуйся, дорогой, — Елена улыбнулась, не отрываясь от нарезки хамона. — Это инвестиция. В наше будущее.
В пять вечера раздался звонок в дверь. Родственники явились пунктуально, как налоговая инспекция. Ирина Петровна вошла первой, неся свое тело с достоинством оскорбленной королевы, которая снизошла до прощения подданных. За ней семенил Виталик, уже облизывающийся на запахи, и Катя с детьми, которые сразу же уткнулись в телефоны.
— Ну здравствуй, невестушка, — Ирина Петровна поджала губы. — Надеюсь, ты остыла и поняла, как безобразно себя вела. Мы решили проявить великодушие и принять твои извинения.
— Проходите, Ирина Петровна, — Елена жестом пригласила их в гостиную. — Стол накрыт.
Когда гости вошли в комнату, они остолбенели. Стол ломился от деликатесов. Вместо привычной картошки с курицей их ждали устрицы, стейки из мраморной говядины, салаты с рукколой и креветками.
— Ого! — присвистнул Виталик. — Вот это я понимаю! Вот это по-нашему! Саня, ты клад нашел или банк ограбил?
Саша стоял в углу, бледный как полотно. Он не понимал, что происходит, но чувствовал, что за этот пир придется платить чем-то страшным.
Все расселись. Звук открываемой бутылки вина, звон бокалов. Елена вела себя как идеальная хозяйка. Она подкладывала лучшие куски свекрови, подливала вино Виталику, шутила с Катей. Напряжение первых минут спало. Родственники расслабились. Они решили, что Елена испугалась. Что она поняла свою ошибку и теперь пытается загладить вину, покупая их расположение дорогими подачками. Это лишь подтверждало их теорию: они — главные, она — обслуживающий персонал, который должен знать свое место.
— Вот видишь, Леночка, — размякнув после третьего бокала, сказала Ирина Петровна, держа в руке утиную ножку. — Когда ты хочешь, ты можешь быть нормальной женой. Семья — это главное. Мы должны держаться вместе.
— Абсолютно согласна, Ирина Петровна, — кивнула Елена. — Семья — это предприятие. И как в любом успешном предприятии, здесь важна прозрачность и честный вклад каждого.
Она встала. В руках у неё была папка.
— Я тут подготовила небольшой тост. Или, скорее, презентацию.
Виталик хохотнул:
— О, Ленка в бизнесмены подалась! Давай, жги.
Елена открыла папку и достала оттуда несколько листов с цветными графиками.
— Я провела небольшой аудит нашего семейного бюджета за последние три года. — Её голос был ровным, лекторским. — Саша, раздай, пожалуйста, гостям материалы.
Саша дрожащими руками взял листки и пустил их по кругу.
— Что это за хрень? — нахмурилась Катя, глядя на диаграмму.
— Это, Катя, структура потребления продуктов в этом доме, — пояснила Елена. — Синим цветом отмечено то, что съедаем мы с Сашей. Красным — то, что съедаете вы во время своих визитов. Как видите, красный сектор занимает 70% нашего продовольственного бюджета.
В комнате повисла тишина. Виталик перестал жевать.
— Ты что, считала, сколько мы едим? — скривилась Ирина Петровна. — Какая мелочность! Фу, как это низко!
— Подождите, это только первая страница, — Елена перевернула лист. — Вторая страница — это «Фонд помощи маме». Саша переводит вам, Ирина Петровна, в среднем 15-20 тысяч рублей в месяц на «лекарства». Я сверила даты переводов с датами ваших покупок в соцсетях, которые Катя любезно выкладывает. Новый телевизор, поездка в санаторий, ремонт на даче... Удивительное совпадение дат, не находите?
Ирина Петровна покраснела так, что стала похожа на переспелый помидор.
— Ты шпионила за нами?! Саша, ты позволяешь ей рыться в твоих счетах?
— А третья страница самая интересная, — продолжила Елена, не обращая внимания на крики. — Это счет за сегодняшний ужин.
Она положила на центр стола чек. Длинный, скрученный в трубочку чек из гастронома. Итоговая сумма внизу была обведена красным маркером: 45 800 рублей.
— Вкусно было? — спросила Елена, обводя взглядом застывшие лица. — Утка фермерская, вино коллекционное. Я решила, что раз уж мы семья, то и платить должны по-семейному. Честно.
Она достала из папки еще один лист.
— Я разделила эту сумму на количество едоков. С вас, Ирина Петровна, 5700. С вашей семьи, Виталик и Катя, учитывая аппетит мальчиков — 22 900. Я и Саша свою долю уже оплатили.
— Ты больная? — прошипела Катя. — Мы гости! Кто платит в гостях?!
— Вы не гости, — жестко сказала Елена. — Вы сами сказали: мы семья. А в семье бюджет общий. Но, к сожалению, у нас с Сашей сейчас временные финансовые трудности. Дело в том, что я вчера уволилась.
Саша выронил вилку. Звон ударился о тарелку как выстрел.
— Что? — прошептал он.
— Да, милый. Я уволилась из реанимации. Я так устала. — Елена посмотрела на него с фальшивой нежностью. — И я подумала: раз твоя семья так часто у нас кушает, значит, у них есть возможность нас поддержать. Ведь семья познается в беде, правда, Ирина Петровна?
Елена перевела взгляд на свекровь.
— Теперь, когда я безработная, мы с Сашей будем приходить к вам ужинать. Каждый день. Я уже составила график. Понедельник, среда, пятница — у вас, Ирина Петровна. Вторник, четверг, суббота — у Кати с Виталиком. Воскресенье — общий сбор на даче.
— Ты бредишь! — взвизгнула Катя. — У нас своих ртов хватает!
— Но мы же кормили вас три года, — Елена искренне удивилась. — Неужели вы бросите брата и невестку в такой сложной ситуации? Саша, ты слышишь? Они не хотят нас кормить.
Саша сидел, открыв рот. Он начал понимать. Он видел ужас в глазах матери и сестры. Ужас не от счета за ужин, а от перспективы получить "обратку". Они вдруг осознали, что бесплатная кормушка не просто закрылась — она грозит превратиться в черную дыру, которая начнет засасывать их собственные ресурсы.
— Денег за ужин я не требую прямо сейчас, — Елена милостиво махнула рукой. — Можете перевести на карту. Но вот график наших визитов я распечатала. Завтра мы идем к вам, Ирина Петровна. Я люблю лазанью. Постарайтесь, пожалуйста.
Ирина Петровна встала. Её трясло.
— Ноги твоей не будет в моем доме, — прохрипела она.
— Тогда ноги вашей не будет в этом, — голос Елены мгновенно стал стальным. Улыбка исчезла. — Или мы живем по принципу взаимопомощи, или вы забываете адрес этой квартиры навсегда. И еще одно. Саша больше не будет переводить деньги на «лекарства». Потому что теперь все его деньги будут уходить на содержание меня, безработной жены. Вы же не хотите, чтобы ваш сын голодал?
Виталик, который до этого молчал, вдруг встал, схватил Катю за руку:
— Пошли отсюда. Она сумасшедшая.
— Салат доешьте, — крикнула им вслед Елена. — Уплочено же!
Они вылетели из квартиры быстрее, чем в прошлый раз. Никто не хлопал дверью. Они убегали в панике, словно спасаясь от пожара. На столе остались недоеденные деликатесы на сорок тысяч рублей.
Саша медленно поднял глаза на жену.
— Лен... ты правда уволилась?
Елена налила себе вина, сделала глоток и посмотрела на мужа поверх бокала.
— Нет, конечно. Я взяла отпуск за свой счет на две недели. Но им об этом знать не обязательно.
— А деньги? — Саша кивнул на чек. — Сорок пять тысяч... Это же...
— Это цена твоей свободы, Саша, — перебила она. — И моей нервной системы. Поверь, это дешево.
Она подошла к окну и посмотрела вниз. Там, у подъезда, суетились маленькие фигурки родственников. Они махали руками, что-то кричали друг другу, садились в машину Виталика.
— Думаешь, они отстанут? — спросил Саша, подходя к ней сзади и неуверенно обнимая за плечи.
— Нет, — покачала головой Елена. — Они так просто не сдадутся. Паразиты очень живучи. Сейчас они перегруппируются и нанесут ответный удар. Они попытаются развести нас. Приготовься, Саша. Следующая неделя будет адом.
Она была права. Елена выиграла битву, но война только вступала в решающую фазу. И главный удар должен был прийтись не по ней, а по самому слабому звену в их семье — по Саше.
Понедельник начался не с будильника, а с массированной атаки на телефон Саши. Елена, сидевшая на кухне с чашкой кофе, наблюдала, как экран его смартфона вспыхивает каждые три минуты. «Мама», «Катя», снова «Мама», «Виталик». Саша, сгорбившись над тарелкой с разогретой вчерашней уткой, не брал трубку. Он выглядел как человек, которого медленно сжимают в тисках.
— Они не отстанут, Саш, — спокойно сказала Елена. — Пока ты не ответишь, они будут долбить. Включи громкую связь.
Саша испуганно посмотрел на неё, но послушался. Когда телефон зазвонил в очередной раз (это была Ирина Петровна), он нажал «Ответить» и кнопку спикерфона.
— Сынок! — голос матери звучал надрывно, с театральными всхлипами. — Сынок, ты жив? Эта психопатка тебя не отравила? Мы всю ночь не спали! У меня давление двести!
— Мам, я жив, всё в порядке, — устало ответил Саша.
— В каком порядке?! Она нас ограбила! Унизила! Саша, послушай меня внимательно. Я звонила тёте Вале, юристу. Она сказала, что поведение Лены — это признаки психического расстройства. Тебе надо бежать, сынок. Прямо сейчас. Собирай вещи и едь домой. Мы тебя спасем. Мы уже нашли хорошего адвоката по разводам, он оставит её без штанов за такое обращение с матерью!
Елена молча отпила кофе, глядя на мужа поверх кружки. Саша встретился с ней взглядом. В глазах матери он был жертвой, безвольным теленком, которого нужно «спасать» в стойло. В глазах жены он сейчас видел ожидание. Не требование, не злость, а именно ожидание — кто он на самом деле? Мужчина или придаток к материнской юбке?
— Мам, — сказал Саша, и его голос впервые за долгое время зазвучал твердо. — Лена ничем не больна. И я никуда не поеду.
— Что?! — в трубке что-то зашуршало, послышался голос Кати: «Дай я скажу!». — Сашка, ты идиот? Она тебя шантажирует? Она объявила войну семье! Мы же родная кровь!
— Родная кровь не пьет кровь литрами, Кать, — ответил Саша фразой, которая, казалось, удивила его самого. — Лена права. Мы жили за её счет три года. Я жил за её счет, позволяя вам это делать.
— Ах так... — голос Ирины Петровны стал ледяным, слезливость исчезла мгновенно. — Значит, ты выбираешь эту... вместо матери, которая тебя вырастила? Ночей не спала? Хорошо. Но учти, Александр. Если ты сейчас не выйдешь из этой квартиры, ты мне больше не сын. Я выпишу тебя из квартиры бабушки. Ты не получишь ни копейки наследства. И знать нас забудь.
В кухне повисла тишина. Это был козырной туз, который мать берегла на самый крайний случай. Шантаж любовью и наследством.
Саша побледнел. Он посмотрел на Елену. Она не вмешивалась. Это была его битва. Если она сейчас вмешается, он так и останется «маменькиным сынком», которого просто перетянула на свою сторону другая женщина. Он должен был сам отрезать пуповину.
— Знаешь, мам, — медленно произнес он. — Выписывай. И наследство оставь себе. Или Кате отдай, ей нужнее, у неё аппетит хороший.
— Что?.. — мать задохнулась от возмущения.
— Я сказал: идите к черту, — громко и чётко произнес Саша и нажал отбой. Потом, подумав секунду, нажал кнопку «Заблокировать». Затем проделал то же самое с номерами Кати и Виталика.
Он положил телефон на стол и выдохнул так тяжело, будто сбросил мешок с цементом, который тащил на плечах всю жизнь. Его руки дрожали.
— Я сделал это, — прошептал он, глядя на чернеющий экран. — Я остался сиротой при живых родителях.
Елена подошла к нему и крепко обняла сзади, прижавшись щекой к его спине.
— Ты не сирота, Саша. Ты просто вырос.
Неделя прошла в осадном положении. Родственники пытались прорваться: они приходили под дверь и стучали, пока соседи не вызвали полицию. Они писали гадости в соцсетях Елене, называя её аферисткой и ведьмой. Виталик даже попытался подкараулить Сашу у работы, чтобы поговорить «по-мужски», но, увидев, что Саша выходит с коллегами, ретировался.
Елена вышла из «отпуска» раньше времени. Ей нужно было работать, чтобы закрыть дыру в бюджете после того самого ужина. Но, парадоксальным образом, денег стало хватать. Без постоянных набегов «орды» и без тайных переводов маме, зарплаты Саши и Елены вдруг оказалось достаточно для нормальной жизни.
Спустя месяц, в пятницу вечером, они сидели на кухне. На плите шкварчали котлеты. Те самые, двенадцать штук. Только теперь их никто не планировал красть.
— Странно, — сказал Саша, намазывая хлеб маслом. — Так тихо. Никто не звонит, не требует отчет.
— Скучаешь? — улыбнулась Елена.
— Нет, — он серьезно покачал головой. — Знаешь, я впервые чувствую, что это мой дом. Не перевалочный пункт, не столовая для гостей, а моя крепость. Но мне жаль маму. Она ведь теперь совсем одна, со своей злостью.
— Это её выбор, Саш. Паразиты погибают без хозяина, но люди способны меняться. Если она захочет нормальных отношений, она придет. Но не за едой, а к сыну. И по правилам.
В дверь позвонили.
Саша и Елена переглянулись. Звонок был коротким, неуверенным. Не таким, как раньше — требовательным и наглым.
Саша пошел открывать. Елена напряглась, готовая к новому бою, и взяла в руку телефон, чтобы в случае чего вызвать полицию.
В прихожей послышался щелчок замка.
На пороге стояла Ирина Петровна. Она выглядела постаревшей и какой-то сдувшейся. В руках она держала маленький, дешевый тортик в пластиковой упаковке.
— Саша, — тихо сказала она, не переступая порог. — Я... мы тут с Катей поругались. Она сказала, что раз я поругалась с тобой, то теперь должна помогать им с ипотекой, раз «сэкономила» на тебе.
Саша молчал, держась за ручку двери.
— Можно мне войти? — спросила мать, глядя в пол. — Я чай принесла. Свой.
Саша обернулся к Елене, которая стояла в дверях кухни. В её взгляде не было торжества победителя. Там была спокойная решимость человека, который знает свои границы.
Елена кивнула мужу.
— Чай пить будем, — сказала она громко, чтобы свекровь услышала. — Но ужин у нас по расписанию, и он только для двоих.
Ирина Петровна подняла глаза. В них блеснули слезы, но она быстро смахнула их.
— Я понимаю, Лена. Я только чаю. И... я хотела извиниться.
Саша посторонился, пропуская мать. Она вошла, неуклюже стягивая обувь, впервые за три года чувствуя себя именно гостем, а не хозяйкой положения.
Елена вернулась к плите и перевернула котлеты. Они шипели, наполняя кухню ароматом жареного мяса — ароматом, который теперь принадлежал только этой семье. Граница была проведена. И хотя шрамы остались, жизнь продолжалась. Теперь — по их правилам.
