Свекровь стояла в дверях их спальни с чемоданом в руках и объявила, что переезжает к ним навсегда.
Марина застыла с полотенцем в руках, чувствуя, как капли воды стекают по шее за воротник халата. Она только вышла из душа, даже волосы толком не высушила. А в коридоре уже громыхал второй чемодан, который Костя втаскивал в квартиру, пыхтя и краснея от натуги.
— Мамочка решила, что ей одиноко в деревне, — муж даже не смотрел в сторону жены. — Я же тебе говорил, что она приедет погостить.
— Погостить? — Марина перевела взгляд на свекровь. Зинаида Павловна уже по-хозяйски осматривала прихожую, поджимая губы при виде обувной полки. — Ты сказал «на пару дней». Это было три месяца назад. И она приезжала на выходные. А теперь — чемоданы?
— Не чемоданы, а вещи первой необходимости, — свекровь сняла пальто и сунула его Марине в руки, как гардеробщице. — Остальное Костенька перевезет на следующей неделе. Там еще комод, сервант и швейная машинка. Это память о моей матери, царствие ей небесное.
Марина стояла с чужим пальто в руках, пытаясь осознать происходящее. Однокомнатная квартира в тридцать два метра. Крошечная кухня. Совмещенный санузел. И теперь сюда должен влезть комод, сервант и швейная машинка?
— Костя, — она постаралась говорить спокойно. — Можно тебя на минуту? На кухню?
Муж наконец поднял глаза, и в них Марина увидела то самое выражение — виноватое и одновременно упрямое. Выражение маленького мальчика, который разбил вазу и заранее знает, что его простят.
— Мам, ты пока располагайся, — бросил он через плечо. — Мы сейчас чайник поставим.
На кухне Марина прикрыла дверь и развернулась к мужу.
— Ты с ума сошел? — прошипела она. — Мы это не обсуждали. Ты даже не спросил меня!
— А что тут обсуждать? — Костя пожал плечами с деланным недоумением. — Это моя мать. Ей плохо одной, она болеет. Ты что, хочешь, чтобы она там загнулась в одиночестве? На моей совести это будет, да?
— Она не болеет, Костя. Она каждое лето грядки копает с утра до ночи. Какие болезни?
— У неё давление! — муж повысил голос, и Марина услышала, как в коридоре затихли шаги свекрови. Подслушивает. Конечно. — И вообще, это временно. Пока она не окрепнет. Полгодика поживет, максимум год.
— Год?! — Марина почувствовала, как пол уходит из-под ног. — Костя, у нас одна комната! Где мы спать будем? В ванной?
— Разберемся, — он махнул рукой, уже разворачиваясь к двери. — Диван раскладывается, места всем хватит. Не драматизируй. Ты же у меня умница, справишься.
Он вышел, оставив Марину наедине с холодильником и ощущением полной беспомощности. За стеной уже командовала свекровь: «Костенька, а почему у вас шторы такие мрачные? Надо светлые повесить. И ковер этот убрать, в нем пыль копится, для моего давления вредно».
Первая неделя превратилась в ад.
Зинаида Павловна не просто поселилась в их квартире — она её оккупировала. К третьему дню от прежнего уклада не осталось и следа. Свекровь перевесила шторы, переставила мебель, выкинула любимый Маринин плед («облезлый, позорище») и заняла единственное удобное кресло у окна.
— Мне нужно хорошее освещение, — объясняла она, вязая бесконечные носки. — Глаза уже не те. А ты молодая, посидишь на табуретке.
Марина приходила с работы — уставшая, голодная — и обнаруживала на кухне полный разгром. Свекровь готовила «своему мальчику» котлеты, расплескивая масло на плиту. Тарелки с ужином стояли только две.
— Я думала, ты на диете, — невинно говорила Зинаида Павловна, глядя на невестку. — Костенька сказал, ты поправилась. Тебе полезно вечером не есть.
Марина смотрела на мужа. Костя молча жевал котлету, уткнувшись в телефон.
— Ты правда так сказал? — спросила она.
— Мам просто волнуется о твоем здоровье, — пробубнил он с набитым ртом. — Не раздувай из мухи слона.
— Марина, чайник вскипяти, — командовала свекровь. — И полы надо помыть, ты вчера недотерла под кроватью. Я проверила.
Проверила. Свекровь проверяла все: полки в шкафу, холодильник, даже корзину с грязным бельем. Марина однажды застала её за разбором своей сумочки.
— Я искала таблетки от давления, — не моргнув глазом, объяснила Зинаида Павловна, держа в руках Маринин кошелек. — У тебя тут что, совсем денег нет? Костенька, ты видишь, на кого ты женился? Транжирка!
— Мама! — Костя поднял голову от ноутбука. — Ну хватит...
— Что хватит? Я мать, я обязана знать, на что мой сын живет! Ты, может, не в курсе, куда твоя зарплата уходит, а я прослежу. Невестка должна быть экономной, а не шмотки покупать!
— Я не покупала шмотки, — Марина чувствовала, как внутри закипает злость. — И это мои личные вещи. Не надо их трогать.
— Личные? — свекровь фыркнула. — В семье нет ничего личного. Все общее. Правильно, Костенька?
— Мам, правда, давай без этого... — сын заерзал на стуле.
— Вот всегда ты так! Встаешь на её сторону! А я ради тебя из деревни уехала, дом бросила! Чтобы ты тут счастливо жил! А ты матери слова сказать не даешь!
Глаза Зинаиды Павловны наполнились слезами — мастерски, профессионально. Она театрально схватилась за сердце и осела на диван.
— Всё, плохо мне. Давление подскочило. Корвалол неси, невестка. И чаю сладкого. И не стой столбом, шевелись!
Марина молча вышла на кухню. Руки тряслись, пока она капала корвалол в стакан. Из комнаты доносилось кудахтанье мужа над «бедной мамочкой» и причитания свекрови о неблагодарной невестке, которая довела пожилую женщину до сердечного приступа.
Это была только первая неделя.
К концу месяца Марина перестала узнавать свою жизнь.
Спала она теперь на раскладушке в углу кухни. Свекровь заняла их кровать, потому что «матрас ортопедический, моей спине нужно». Костя безропотно перебрался на диван, а когда Марина заикнулась, что им надо спать вместе, он скривился:
— Мам рядом, неудобно. Потерпи пока.
Пока — это слово превратилось в издевательство. «Пока» свекровь освоится. «Пока» найдет себе занятие. «Пока» привыкнет к городу.
Зинаида Павловна прекрасно освоилась. Она звонила Косте на работу по три раза в день, жалуясь на невестку. Она переставила кастрюли по своему вкусу и ругалась, если Марина брала что-то «не оттуда». Она ложилась спать в девять вечера и требовала абсолютной тишины, так что Марина даже телевизор включить не могла.
— Зачем тебе телевизор? — удивлялся Костя. — Полистай телефон.
— Костя, это мой дом. Я хочу смотреть телевизор.
— Это наш дом, — поправил он. — И маме тяжело засыпать под шум.
— А мне тяжело жить без личного пространства! — сорвалась Марина.
— Тише! — Костя шикнул, оглядываясь на спальню. — Мама услышит. Ты что, хочешь, чтобы у неё опять сердце прихватило?
Марина хотела многого. Она хотела принимать душ без стука в дверь через две минуты. Хотела есть на ужин то, что нравится ей, а не пресные каши «для желудка». Хотела обнять мужа без того, чтобы свекровь возникала в дверях со словами: «Костенька, ты свитер надел? Сквозняк, простудишься!»
Но больше всего она хотела понять: где её муж?
Тот Костя, за которого она выходила замуж, куда-то испарился. На его месте сидел послушный сын, который по первому зову бежал к мамочке измерять давление. Который забыл, что у него есть жена. Который смотрел на Марину с раздражением, как на помеху их уютному семейному гнездышку.
— Ты должна понять, — говорил он. — Она старая. Она одинокая. Это временно.
— Временно — это неделя. Месяц — это уже постоянно.
— Ну а что я должен сделать? Выгнать родную мать на улицу? Она для меня все отдала, а я её — за дверь? Это не по-человечески, Марин.
— А то, что она отдала — это наш дом, — Марина говорила тихо, но каждое слово падало как камень. — Мы с тобой эту квартиру покупали вместе. Первый взнос — мои накопления. Ипотека — на двоих. А теперь я сплю на кухне на раскладушке, потому что твоя мать заняла нашу кровать. Тебе не кажется, что здесь что-то не так?
— Ты эгоистка, — отрезал Костя. — Думаешь только о себе. А мама всю жизнь на меня положила.
После этого разговора Марина не спала всю ночь.
Она лежала на жесткой раскладушке, глядя в потолок, и думала. Не о разводе — до этого она еще не дошла. Она думала о том моменте, когда потеряла контроль над собственной жизнью. Когда разрешила свекрови командовать в её доме. Когда позволила мужу превратить её в обслуживающий персонал.
Это произошло постепенно, незаметно. Сначала маленькие уступки: «Ладно, пусть мама готовит, ей так спокойнее». Потом побольше: «Ладно, пусть спит на кровати, ей правда нужен хороший матрас». И вот она уже невидимка в собственной квартире, которая только и делает, что убирает, стирает и терпит.
Утром Марина приняла решение.
— Нам надо поговорить, — сказала она Косте, когда свекровь ушла в магазин за кефиром (единственное, что она делала сама — следила за своим рационом).
— Опять? — муж закатил глаза. — Марин, я устал от этих разговоров. Все нормально.
— Нет, не нормально. Я хочу, чтобы Зинаида Павловна съехала. У неё есть дом в деревне. Целый дом, Костя. С огородом, с хозяйством. А она живет здесь, в клетушке, где нам самим тесно.
— Ей там плохо одной!
— Тогда давай продадим её дом и купим квартиру побольше. Или снимем для неё отдельное жилье.
— На какие деньги? — Костя усмехнулся. — Ты совсем?
— На деньги от продажи дома. Там участок хороший, рядом с городом. За него можно выручить приличную сумму.
— Мамин дом не продается, — отрезал муж. — Это её память, её жизнь там прошла. Ты вообще соображаешь, что предлагаешь?
— Я предлагаю компромисс. Жить так дальше невозможно.
— Тебе невозможно. А мне нормально. И маме нормально. Это твоя проблема, Марина. Решай её сама.
Он встал и вышел из кухни. Через минуту хлопнула входная дверь — Костя уехал на работу.
Марина сидела за столом, сжимая в руках остывший чай. В голове стучала только одна мысль: «Это твоя проблема». Её проблема. Не их. Не семейная. Её личная проблема, которую она должна решать сама.
Что ж. Она и решит.
Вечером Марина вернулась домой позже обычного. В сумке лежали документы из юридической консультации.
Свекровь встретила её в прихожей с лицом оскорбленной добродетели.
— Где ты была? Почему не предупредила? Костенька волновался!
— Была по делам, — Марина прошла мимо неё в комнату.
— Каким еще делам? Ты должна отчитываться, когда...
— Я никому ничего не должна, — Марина развернулась так резко, что свекровь отшатнулась. — Это мой дом, Зинаида Павловна. Мой и Костин. Вы здесь гостья. И пора вам это вспомнить.
— Что? — свекровь захлопала глазами. — Костя! Костенька, ты слышишь, что твоя жена говорит?!
Костя вышел из кухни с бутербродом в руке.
— Марин, ты чего?
— Я ничего. Я просто устала. — Она достала из сумки бумаги. — Это консультация юриста. Квартира оформлена на нас двоих. Я созаёмщик. Половина — моя. И я имею полное право решать, кто здесь живет.
— Ты мне угрожаешь? — Костя побледнел.
— Я объясняю расклад. У нас два варианта. Первый: твоя мама возвращается в свой дом. Второй: мы разводимся, продаем квартиру и делим деньги.
Тишина обрушилась на комнату как кирпичная стена.
Свекровь открыла рот, закрыла, снова открыла. Из неё не вылетело ни звука.
— Ты не посмеешь, — прошептал Костя. — Ты меня любишь.
— Любила, — поправила Марина. — Того тебя, который был моим мужем. А не маминого сыночка, который позволяет унижать свою жену в её же доме.
— Я тебя не унижала! — взвизгнула свекровь. — Я для вас стараюсь! Готовлю, убираю!
— Вы командуете. Проверяете мои вещи. Выживаете меня из моей спальни. Это не забота, Зинаида Павловна. Это оккупация.
— Костенька! — свекровь схватилась за сердце — привычным, отработанным жестом. — Мне плохо! Сердце! Вызывай скорую!
— Не надо скорой, — спокойно сказала Марина. — Я знаю, что ваше давление в норме. Вы вчера сами хвастались соседке по телефону, что чувствуете себя как в тридцать лет.
Рука свекрови замерла на груди. Глаза блеснули злобой, но тут же погасли.
— Костенька...
— Мам, подожди, — Костя растерянно смотрел на жену. — Марин, ты серьезно? Развод? Из-за этого?
— Из-за тебя, — уточнила она. — Из-за того, что ты выбрал. Ты выбрал быть сыном, а не мужем. Я это уважаю. Но жить с этим не хочу.
Она взяла сумку и вышла из квартиры.
Три дня Марина жила у подруги. Три дня телефон разрывался от звонков Кости и сообщений свекрови. Сначала — угрозы. Потом — обвинения. Потом — слезные просьбы вернуться.
На четвертый день позвонил Костя.
— Мама уехала, — сказал он глухо. — Вернулась в деревню. Довольна теперь?
— Нет, — ответила Марина. — Не довольна. Потому что ты сделал это не потому, что понял. А потому что испугался потерять квартиру.
Молчание в трубке.
— Может, ты и права, — наконец сказал он. — Но она уехала. Возвращайся.
— Мне нужно время, Костя.
— Сколько?
— Не знаю. Может, неделю. Может, месяц. Может, никогда.
Она нажала отбой и откинулась на спинку дивана. За окном подруги светило весеннее солнце. Впервые за долгое время Марина чувствовала себя спокойно.
Она не знала, вернется ли к Косте. Не знала, простит ли всё, что произошло. Но знала точно: больше она не позволит никому — ни мужу, ни свекрови — превращать её в невидимку в собственной жизни.
Дверь в квартиру закрылась за свекровью. А дверь в будущее — наконец открылась.
м