ЧАСТЬ 2: НОВОГОДНИЙ СТОЛ КАК ПОЛЕ БОЕВЫХ ДЕЙСТВИЙ
Рассказ Марии
(окончание, начало здесь: https://dzen.ru/a/aUf2ZvSpOUYBmlCC)
Декабрь в Москве — это как если бы кто-то объявил в городе режим "чрезвычайная ситуация". Магазины переполнены, люди ходят с полными сумками, как будто готовятся к осаде, на углах стоят ёлки, всё пахнет мандаринами и волшебством, которое вот-вот случится.
У Виктории в это время включается режим "боевая готовность".
Я впервые вижу такую организацию. У неё есть тетрадь (я уже видела её раньше), в которой написано:
"Декабрь. Подготовка к Новому году.
1 декабря — закупка основных продуктов (картошка, морковь, капуста, говядина).
10 декабря — холодец (ноги, хрящи, для красоты морковь и чеснок).
20 декабря — закупка для оливье (куриное филе, яйца, консервированный горошек, огурец).
27 декабря — закупка для шубы (селёдка, свёкла).
28 декабря — финальные закупки (индейка, рыба, икра красная, варенье, конфеты).
29 декабря — начало готовки (холодец, оливье, шуба).
30 декабря — проверка всего, рыба и мясо.
31 декабря — финальные приготовления и застолье."
Я читаю эту тетрадь, как будто это военный приказ.
"Виктория, это серьёзно?", — спрашиваю я.
"Это Новый год", — ответила она, как если бы я спросила что-то очень глупое.
________________________________________
Декабрь: время считать деньги и планировать
Виктория начинает с простого.
"Новый год, это не спонтанно", -- объясняет она, открыв свою тетрадь. "Нужно считать деньги. Нужно знать, что и когда купить".
Я смотрю на колонки её расходов. Говядина, картошка, морковь, капуста — тысячу пятьсот рублей. Куриное филе, яйца, горошек консервированный — восемьсот. Селёдка, свёкла — четыреста. Индейка — две тысячи. Рыба — тысячу двести. Икра.
"Икра?", — спрашиваю я. "Это же дорого".
"Да. Но на Новый год нужна. Красная икра", — говорит она. "Это символ. Когда-то мы её не могли себе позволить. Теперь можем".
Я понимаю. Это не про деньги. Это про память о времени, когда икра была мечтой.
Магазин, где Виктория покупает икру, находится в двух остановках. Красная икра (горбуша) стоит тысячу пятьсот рублей за стеклянную банку. Виктория смотрит, потом выбирает.
"Не самую дорогую, не самую дешёвую", — говорит она. "Хорошего качества".
Я смотрю на её лицо. Она не улыбается. Это не праздник. Это ответственность.
Рынок в начале декабря
Я с ней хожу на рынок. Рынок в декабре — это хаос, ароматный и громкий.
Виктория движется между прилавков с точностью. Она знает каждого продавца по имени, но она не ожидает, что они помнят её предпочтения. Она просто говорит четко:
"Даша, дай мне картошку красную, мелкую, чтобы при варке не разваливалась. И морковь свежую, не мягкую. И капусту белокочанную, среднего размера".
Даша сразу понимает. Между ними есть деловая честность — Виктория покупает каждый день, Даша даёт качество.
На рынке мы встречаем соседку Виктории, тётю Марусю. Та смотрит на меня (Марию), потом на Викторию.
"Это она?", — спрашивает тётя Маруся.
"Это она", — кивает Виктория.
"Красивая", — признаёт тётя Маруся. "Но худая. Виктория, ты её кормишь?"
"Я её кормлю", — утверждает Виктория.
"Не похоже", — замечает тётя Маруся, оглядывая меня с ног до головы, как будто я лошадь на аукционе.
Я краснею. Это какой-то русский ритуал, который я не понимаю и не хочу понимать.
Виктория покупает: два килограмма картошки, полтора кг моркови, капусту, свёклу, говядину на костях (для холодца). Всего на тысячу сто рублей.
"Это первая закупка", — говорит она мне в пути домой. "Основное. Остальное позже".
Я киваю. Логика понемногу проясняется.
27 декабря: холодец как медитация
За четыре дня до Нового года мы начинаем готовить.
Виктория решает, что я должна участвовать. "Ты же в семье. Ты должна знать".
"Я не уверена, что я хочу это знать", — говорю я.
"Ты будешь знать", — решительно утверждает она.
Холодец, это когда ты берёшь ноги (говяжьи, свиные), варишь часов четыре-пять на медленном огне, потом мясо разбираешь, отделяешь от костей, добавляешь морковь, чеснок, лавровый лист для красоты и запаха.
"Почему морковь?", — спрашиваю я.
"Красиво. И вкусно", — отвечает Виктория.
Мы варим. Дом пахнет мясом и специями. Я стою и смотрю, как ноги в кипящей воде теряют форму, мясо отделяется от костей.
"Это жуткое зрелище, есть в этом что-то инфернальное", — говорю я.
"Это полезно", — отвечает Виктория. "Для суставов. Для кожи".
Когда готово, Виктория процеживает бульон. Мясо перекладывает в форму, добавляет нарезанную морковь, слайсы чеснока, выливает горячий бульон.
"Теперь ставим в холодильник на ночь. Нет-нет, не в морозилку, в холодильник!", — подхватывается она.
На утро бульон превратился в желе. Холодец готов.
"Режем прямо перед едой", — говорит Виктория. "И будем есть с горчицей или хреном".
"Холодное мясное желе", — повторяю я.
"Да", — говорит Виктория. "Это холодец. И это хорошо".
Щафран-Рыжик просачивается на кухню, движимый определенным оптимизмом и надеждами на удачу.
"Рыжик, брысь отсюда!", — без особой настойчивости предлагает ему Виктория, но кот уже прячется за мной. И не порожняком, а с добычей, которую я ему позволила стащить.
"У него есть свой холодец теперь", — смеюсь я.
"Разбирается в еде получше, чем некоторые", — покачивает головой Виктория.
28 декабря: оливье и шуба
На следующий день — оливье.
"Без оливье Новый год не Новый год!".
"Почему?", — спрашиваю я.
"Потому что это традиция. Советская традиция. На каждом столе был. Теперь тоже".
Оливье — салат. Картошка, морковь, яйца, курица, консервированный горошек, огурец, всё в майонезе.
"Майонез?", — говорю я. "Много?"
"Много", — отвечает она спокойно.
"Это не салат. Это майонез с вкраплениями".
"Это оливье", — отвечает Виктория. "Кому-то нравится — не нравится, это не важно. Это традиция".
Я помогаю ей нарезать. Все одинаковыми кубиками. Виктория режет, как хирург — каждый кубик одного размера. Я режу быстрее, но мои неровные.
"Медленнее", — говорит она. "Оливье — это не спешка. Это процесс".
Потом она перемешивает всё с майонезом. Много майонеза. Я смотрю на эту пёстро-белую массу.
"Это выглядит странно".
"Это выглядит как оливье", — отвечает Виктория, потом ставит миску в холодильник.
"Оно будет лучше завтра. Вкусы смешаются, всё пропитается", — объясняет она.
Потом — шуба.
"Шуба?", — спрашиваю я. "Это пальто".
"Нет. Селёдка под свеклой", — отвечает она.
Шуба — слои. Селёдка кубиками, потом слой свёклы, потом слой майонеза, потом картошка, потом морковь, потом яйцо, потом опять свёкла, потом опять майонез. Слои.
"Это зачем всё это?", — спрашиваю я.
"Это как жизнь", — говорит Виктория, выкладывая слои в форму. "Разные слои. Все смешиваются, пропитываются, становятся одним".
Я молчу. Это звучит как что-то философское, так что, наверное, это больше, чем просто салат.
После того как шуба собрана, Виктория посыпает ее натертым яйцом сверху.
"В холодильник. На сутки".
Рыжик смотрит на форму с интересом.
"Рыжик, нет! Это не для тебя!", — говорит Виктория, закрывая холодильник.
Кот торопливо хватает кусочек селедки, который я тайком приберегла (заныкала, как говорят русские) для него и быстренько ретируется с ним под диван, за пределы досягаемости хозяйки.
"Бедный кот. Ничего-то ему нельзя!", — лицемерно вздыхаю я.
"Можно подумать, что я ничего не видела", — усмехается Виктория.
30 декабря: день проверки
30 декабря — это день, когда Виктория проверяет, что всё готово.
На полке в холодильнике: холодец (готов, ждёт подачи), оливье (в миске, закрыто), шуба (в форме, закрыта плёнкой), икра (в банке).
На столе нет ничего. На столе только подготовка.
Проводим что-то вроде переклички.
"Варенье?", — спрашиваю я.
"На полке, в банках. "Земляничное 2023", "Абрикосовое 2022"", — отвечает она.
"Компот?"
"Тоже на полке".
"Конфеты?"
"Куплены, в коробке".
"Индейка?"
"В холодильнике, подготовлена. Завтра в духовку".
"Рыба?"
"В состоянии подготовленности, завтра запечём с лимоном" – рапортует хозяйка.
Я смотрю на неё и понимаю — Виктория не готовит еду на Новый год. Виктория готовится к Новому году. Это два разных занятия и два разных понятия.
Рыжик сидит под столом и ждёт, может быть, что-нибудь еще отломится. Оптимист, но не беспочвенный, поскольку оптимизм в нем взращен не без моего участия.
31 декабря: боевая готовность
31 декабря основной процесс начинается в два часа дня.
Индейка в духовку. Виктория загодя натёрла её солью, перцем, травами. Добавила в брюшко лимон и очищенный чеснок. Завернула в фольгу.
"На сколько?", — спрашиваю я.
"На час пятнадцать при ста восьмидесяти градусах. Потом проверим, развернем и продолжим до готовности", — отвечает она.
После индейки — рыба. Лосось или горбуша, хороший кусок. Виктория сбрызгивает соком лимона, кладёт ломтики лимона внутрь, добавляет укроп, петрушку, соль, перец.
"В духовку на двадцать минут. Рыба не должна быть сухой", — говорит она.
Стол готовится после восьми вечера.
На столе скатерть белая. Посуда. Бокалы. Столовые приборы. Салфетки (тканевые, не бумажные — это важно).
Потом раскладываем еду – надо достойно и с благодарностью проводить старый год, такая традиция, да и есть давно хочется.
Закуски: холодец (режется прямо перед едой), оливье, шуба, икра, на десерт варенье (в конце), конфеты (в конце) – это всё уже к чаю.
Горячее: индейка, рыба, запеченная картошка.
Компот, шампанское, хлеб.
"Всё?", — спрашиваю я.
"Всё", — отвечает Виктория.
Рыжик прыгает на стул, смотря на стол.
"Рыжик, наверняка и тебе что-нибудь достанется", — замечает Виктория, не без иронии поглядывая на меня.
31 декабря, 23:50: обращение
В 23:50 включаем телевизор.
На экране — президент. Обращение к народу. Обычная речь: про год, про страну, про будущее.
Виктория внимает, как будто это ей это очень важно. Дмитрий смотрит, похоже, что по привычке. Я смотрю на еду и телевизор одновременно и не спрашивайте, что для меня сейчас важней!
В 00:00 Куранты звенят. Колокол Кремля отбивает удары.
"С Новым годом!", — говорит Виктория. Она встаёт, обнимает Дмитрия, потом меня.
Дмитрий уже откупорил шампанское и разлил по бокалам. Мы чокаемся.
"С Новым годом, Мария", — говорит Виктория, дружелюбно глядя в мои глаза.
И я вижу в её глазах не королеву, не строгую женщину. Я вижу маму. Маму, которая просто хочет, чтобы её семья была счастлива.
Мы начинаем с закусок. Холодец режется на кусочки и раскладывается по тарелкам. Даже не знаю, с чем он вкусней – с горчицей или с хреном, поэтому применяю их поочередно. Оливье из салатницы. Шуба слоями. Икра красивая, на маленьких бутербродиках. Каждое блюдо — это кусочек истории.
Потом горячее. Индейка нежная, сочная. Рыба мягкая, с ароматом лимона и трав.
По телевизору теперь концерт. Трансляция из разных городов. Певцы, музыканты, люди пляшут на городских площадях.
И знаете что? Еда хороша.
Холодец — странный, но интересный. Оливье — да, много майонеза, но майонез смешивается с картошкой, и становится уютно. Шуба — слои действительно пропитались, это не просто салат, это рассказ о вкусах. Рыба — мягкая, нежная. Индейка — королевское мясо. Икра — красивая, дорогая, как праздник.
"Как?", — спрашивает Виктория.
"Это хорошо", — говорю я честно. "Это ваше. Это русское. И это… хорошо".
Виктория улыбается.
Рыжик под столом ловит случайно упавший кусочек индейки (ага, совсем случайно!). Кот доволен. Все счастливы.
Мы едим, смотрим концерт, пьём и говорим. И я чувствую себя дома. Не в моём испанском доме. Здесь, на московской кухне, с этой русской женщиной и моим мужем.
После полуночи: маленькая революция
В час ночи я встаю и иду на кухню. Я хочу кое-что сделать.
Я готовлю паэлью. Мою паэлью.
Масло, рис, овощи, морепродукты, шафран, бульон. Всё, как я готовила в Испании. Всё, как я готовила в её квартире в первый раз.
Запах. Запах оливкового масла, шафрана, морепродуктов.
Виктория просыпается и выплывает на кухню в халате.
"Что это?", — спрашивает она.
"Паэлья", — ответила я. "Я хотела… я хотела, чтобы и ты попробовала. Но по-другому. После праздника. Когда уже не "нужно", а просто… потому что я это люблю".
Виктория смотрит.
"Учи меня", — говорит она.
И я учу её. Как нарезать овощи. Как нагреть масло. Как положить рис. Как влить бульон. Как ждать, пока рис впитает жидкость.
Паэлья готова в два часа ночи.
Мы едим, стоя на кухне, в халатах, обе уставшие и счастливые.
"Это хорошо", — говорит Виктория.
"Да?", — спрашиваю я.
"Да. Это твоё. И это хорошо".
Рыжик просыпается и смотрит с табуретки на паэлью.
"Ладно, только ради праздника!", — говорит Виктория, берёт креветку и даёт ему. Кот ест и урчит.
Мы едим паэлью и смотрим в окно на ночную Москву. На огни города, на пустые улицы, на Новый год, который начался и теперь медленно становится днём 1 января.
"Спасибо", — говорю я.
"За что?", — спрашивает Виктория.
"За то, что ты позволила мне быть собой. И позволила себе быть со мной".
Виктория молчит. Потом берёт мою руку.
"Ты моя семья", -- говорит она.
Рыжик довольно урчит между нами, как судья, одобряющий мир.
1 января, утро
Утром 1 января Виктория готовит завтрак в восемь часов.
Но не гречку.
Не борщ.
Она готовит омлет. Испанский омлет.
"Я смотрела рецепт вчера вечером", — объясняет она, пока жарит. "На YouTube. Испанский завтрак. Мне понравилось".
"Хорошо", — говорю я, --" Очень хорошо".
Омлет вышел мягкий, с помидорами, с сыром. (Вкусный, совсем не как гречка, но тссс!)
Мы завтракаем в восемь утра (режим Виктории), но это не наказание. Это просто время, когда мы вместе.
"Мир не чёрный и не белый", — говорит Виктория, откусывая омлет. "Мир — это много цветов. И много вкусов".
Я встаю и обнимаю её.
Рыжик ест кусочек омлета из своей миски (Виктория дала ему не очень маленький кусочек). Кот счастлив. Муж радостно смотрит на всех нас. Все счастливы.
На этой кухне теперь место для борща и паэльи. На этом столе место для холодца и креветок. Место для русских традиций и испанской страсти. Место для двух женщин, которые научили друг друга готовить, жить и любить.
КОНЕЦ
Как же хорошо, когда в семье мир, любовь и взаимопонимание! Даже не спрашиваю -- знаю, что согласны, хотя, возможно, и не любите паэлью)
Ставьте лайк, комментируйте. подписывайтесь на канал, здесь будет много интересного!