ЧАСТЬ 1: КОНФЛИКТЫ ВКУСОВ, РЕЦЕПТОВ И НОВОГОДНИЙ АРМАГЕДДОН
Рассказ Марии
Никто не говорит молодой невесте, что главные проблемы с замужеством начинаются не с мужем, а с его матерью. Никто не предупреждает. Никто не говорит: "Слушай, если ты выходишь замуж за русского, привыкай, что на его кухне будут царствовать законы, которые писались до твоего рождения".
Я Мария, мне двадцать восемь, я из Севильи. Работала поваром и официанткой в разных местах, барменом тоже (барменшей, барвумен – не знаю, как лучше по-русски). Встретила Дмитрия в барселонском кафе, он заказал кофе однажды вечером, посетителей не было, мы разговорились, ну и так далее. Четыре года вместе в Испании. Хороший брак. И вот — у него контракт закончился.
"Вернёмся в Москву", — сказал он. "Мама уже не молодая, у меня там работа получше, денег на квартиру у нас уже почти хватает, поднакопим еще немного. Всё будет хорошо".
Я согласилась. Люблю его. Казалось логично.
Боже, какая я была наивная!
День первый: встреча с королевой
Мы приехали поздно. Виктория встречала нас у дверей квартиры — женщина лет пятидесяти восьми, в коричневом пальто, волосы в пучке (не шутливо-кудрявом, а практичном, типа "я всё утро мою дом").
"Дмитрий!", — она обняла сына, потом посмотрела на меня. "Маша, добро пожаловать. Разуваемся на входе".
Квартира современная, середина нулевых. Две комнаты, большая кухня (10 квадратных метров — это немало для России, как позже поняла), ванная, чистота как в музее. На диване спал кот — рыжий, толстый, совершенно не заинтересованный нашим появлением.
"Шафран, но откликается и на Рыжик — если считает нужным. Двенадцать лет, для кота -- возраст мудрости и дзэн. Ему на вас плевать – как и вообще на всё, кроме поесть и поспать", — сказала Виктория.
После ужина борщом ( я была немного этим удивлена) она показала кухню, как королева демонстрирует сокровищницу.
На полках — банки. Много банок. Огурцы, помидоры, что-то коричневое. Все в стекле, все с датами, написанными чёрным маркером. Календарь на стене с пометками от руки. Современная электроплита, холодильник – ему лет двадцать, но чистейший.
"Я готовлю ужин в семь вечера. Обед в час. Завтрак в восемь утра. Это режим", — объяснила Виктория, как если бы произносила конституцию.
"А если я хочу завтракать раньше?", — наивно спросила я.
Она посмотрела на меня, как если бы я спросила, можно ли мне, скажем, походить по потолку.
"Раньше? Зачем? Желудок страдает от раннего завтрака".
Я молчала. Уже начинала понимать, что мир, в который я попала, имеет свои, не совсем понятные мне законы.
День второй: окно и свежий воздух как предательство
Утром я вышла на кухню. Виктория уже готовит. На плите кипит вода.
"Доброе утро. Завтрак минут через двадцать", — объявила она, как диспетчер на вокзале.
"Я просто хотела кофе с хлебом", — осмелилась я.
"Кофе — это не завтрак. Завтрак — это каша. Гречка".
Я не спорила. Гречка была серая, скучная, с кусочком масла гомеопатических размеров. Вкус, как на мой вкус (простите за тавтологию) почти отсутствовал. Я привыкла к совсем другому: масло, хлеб, помидоры, сыр, кофе… А эту гречку нужно было глотать, как таблетку.
"Как?", — спросила Виктория, смотря на мое лицо.
"Спасибо. Очень... ммм… питательно".
После завтрака я открыла окно. Просто открыла. На кухне было душно, вот я и открыла.
Виктория подняла голову.
"Закрой окно".
"Здесь же душно", — ответила я, полагая, что объясняю что-то очевидное.
"Сквозняк. От сквозняков болеют".
"Но здесь же просто воздух...", — я не закрывала.
"Мария", — её тон изменился. "Закрой окно".
Я закрыла. Кухня осталась такой же душной.
Позже я узнаю, что для Виктории "свежий воздух" звучит так же опасно, как "внезапная работа во вторую смену" или "отмена пенсии". Это категория, которую надо бояться.
День пятый: паэлья как бунт
Я больше не могла.
Четыре года я готовила в ресторане. Я знала, что и как готовить. А тут — гречка, борщ, компот. Картошка с котлетой, щи, чай. Снова гречка, борщ, компот. Иногда макароны с котлетой – типа, праздник. День за днём, как молитва, которую ты не выучил, но повторяешь за другими.
"Виктория, я хочу готовить", — сказала я.
Она посмотрела на меня, как будто я предложила устроить революцию.
"Готовить? Здесь?", — переспросила она.
"Да. Я хочу приготовить ужин. Испанский".
"Испанский?", — она отложила вязание. "Какой испанский?"
"Паэлья. Рис с морепродуктами".
"Рис?", — повторила она, как будто я сказала, что хочу готовить из отходов деревообработки.
"Да. С креветками, с кальмарами, с овощами".
"А главное блюдо?", — спросила она.
Я вздохнула. "Это и есть главное блюдо. Паэлья — это полный ужин".
"У нас главное — это борщ или щи, что-то мясное с гарниром. Рис — гарнир".
Я не стала спорить. Сказала просто: "Разные традиции".
Виктория встала. "Хорошо. Готовь. Я помогу. Но потом ты будешь готовить борщ, и будешь готовить его правильно".
На рынке я купила креветок, кальмаров, перец, рис (продавец сказал "бомба" — русские так называют что-то очень хорошее), помидоры, чеснок. И, главное, нашла в магазине нужное оливковое масло из Испании.
Когда я выложила всё на кухонный стол, Виктория напряглась.
"Сколько это стоило?", — спросила она.
"Две тысячи рублей с небольшим".
Она посидела молча. Потом спросила с таким тоном, как если бы я сказала, что зачем-то купила Большой театр:
"За один ужин?"
"Да".
"Мария. За две тысячи я неделю кормлю семью".
"Я знаю. Но это хорошие ингредиенты".
"Хорошие", — повторила она, неодобрительно покачивая головой. "В Испании у вас другая экономика".
Я начала готовить.
Нарезала овощи, нагрела сковороду, налила масло.
Запах.
Виктория пришла на кухню. "Что это?", — спросила она, как будто в комнате произошло что-то неправильное.
"Масло. Оливковое масло. Когда оно горячее, оно пахнет", — объяснила я.
"Пахнет", — повторила она. Потом молчала, нюхая.
Я положила лук, чеснок, потом перец. Потом рис. Рис начал обжариваться в масле, становиться прозрачным.
Потом добавила бульон. Квартира наполнилась ароматом, который был совсем не русским.
"О, боже", — услышала я голос Дмитрия из гостиной. "Маша, это пахнет, как Валенсия".
"Потому что это валенсийская еда", — ответила я.
Когда паэлья была готова, я положила креветок сверху, украсила лимоном, петрушкой.
На столе — жёлтая паэлья, с красными креветками, с зелёной зеленью. Красиво.
Виктория посмотрела.
"Хорошо", — сказала она. "Но не очень сытное. Где суп? Где хлеб?".
"В Испании паэлья — это всё. Суп, второе, гарнир — одно блюдо".
"Странно", — пожала она плечами.
Но попробовала. Маленький кусочек. Жевала долго. Потом:
"Вкусно. Но слишком много масла. И креветки зачем?"
"Белок", — ответила я.
"Я знаю, что белок. Но они дорогие".
Дмитрий ел, как человек, который вернулся домой. Шафран-Рыжик вышел из нирваны, прыгнул на табуретку, интересуясь паэльей, но Виктория его спугнула.
"Коту не по чину паэлья", — сказала она – «это слишком дорого»
Когда она отвлеклась, я выдала коту креветку, он схарчил ее с удивительной скоростью, видимо, чтобы Виктория не успела отобрать, а потом благодарно потерся об мои ноги.
После ужина, когда мы мыли посуду, Виктория сказала:
"Спасибо. Было необычно".
"Хочешь научиться готовить?", — спросила я.
"Может быть", — ответила она. "Но это сложно. И дорого".
Я улыбнулась. Я знала, что она думает совсем другое.
День десятый: окрошка и помидоры как провокация
Через неделю Виктория решила "показать нам русскую жизнь".
"Окрошка", — сказала она, доставая ингредиенты. "Холодный суп. Русский. Летний. Но я люблю его и сейчас".
Она нарезала: колбаса, картошка, огурец, зелень, яйцо. Мелко, кубиками. Потом взяла банку с коричневой жидкостью.
"Это что?", — спросила я.
"Это квас из хлеба. Традиционное. Русское".
Она налила квас в миску с кубиками. Суп стал тёмным. Почти чёрным. На дне жидкость, продукты, запах — кисловатый, хлебный, странный.
"Это... еда?", — спросила я осторожно.
Виктория показала мне миску, как если бы это была шедевр работы Леонардо.
"Попробуй".
Я попробовала.
Странно. Кислое, холодное, с колбасой и картошкой одновременно. Вкус непонятный, как незнакомый иностранный язык.
"Это хорошо?", — спросила Виктория.
"Это... необычно", — промямлила я.
"Хорошо или плохо?"
"Просто необычно. Я никогда такого не ела".
"Окрошка, это король летних супов", объявила Виктория с гордостью.
Я хотела рассказать про гаспачо. Про томатный, холодный, красивый суп. Про жаркий день в Севилье. Про то, как ты сидишь, ешь его, и кажется, что солнце входит в тебя.
Но я знала, что она скажет: "Это не суп, это какой-то томатный сок".
Поэтому я молчала.
Потом был случай с помидорами.
Я нашла в холодильнике три помидора. Они портились — коричневые пятна, мягкие. Я подумала логично: старое, выбросить.
Я выбросила их.
Виктория услышала что-то (может быть, звук, может быть, она почуяла мою устремленность), вышла на кухню и остановилась.
"Что ты делала?", — спросила она.
"Выбросила помидоры. Они портились".
Она подошла к мусорному ведру и вытащила помидоры.
"Они ГОДЯТСЯ!", — сказала она.
"Но они же...", — начала я.
"В России мы не выбрасываем еду. Помни это. Всегда".
Её голос был серьёзный. Она держала помидоры в руке, как реликвию.
"Их еще можно обрезать и использовать, например, для соуса", -- назидательно поведала она.
Я посмотрела на её полки. Банки с датами. "2023", "2022", "2021". Месяцы, сезоны, годы, написанные маркером на стекле. Как музей.
"Это всё ты съешь?", — спросила я.
"На зиму", — ответила Виктория. "На случай. В России зима длинная".
Я молчала. Я понимала, что это не про еду. Это про историю, которую написали люди, пережившие нечто, чего я не пережила.
Я положила помидоры на подоконник молча.
"Спасибо", — сказала Виктория.
Завтрак: война за электричество
"Завтрак в восемь", — это была не просьба, это был закон.
Я встала в семь, захотела чего-нибудь лёгкого. Хлеб, масло, помидор.
"Это не завтрак", — сказала Виктория, когда увидела мою тарелку.
"В Испании это завтрак".
"Это очень мало. Ты голодная к обеду".
"Нет".
"Ты молодая. Потом будешь толстой".
Виктория пожала плечами, как если бы я ела песок, и отошла.
Потом — тостер.
В семь утра я хотела включить тостер. Виктория готовила кашу на плите.
"Не включай тостер", — сказала она.
"Почему?".
"Вдруг розетка не выдержит! Положи хлеб на сухую сковороду и поджарь на плите".
Я положила хлеб на сухую сковороду. Хлеб получился немного странный, в том смысле, что слегка подгоревший – видимо, из-за моего недостаточного опыта. Я ела его в молчании, думая про странные розетки и про то, что Виктория росла в другом времени.
С ужином было ещё жёстче.
"Ужин в семь вечера", — объявила она.
"Но я ужинаю в девять", — сказала я.
"В девять? Это поздно. Плохо для сна и для фигуры".
"Я хорошо сплю".
"Пока ты молодая. Потом начнёшь толстеть и будет бессонница", — обрадовала она.
И каждый день в семь ровно —2-е, компот. Я ела механически, быстро, как в столовой.
В Испании мы едим в девять, когда день кончается, когда можно сесть, поговорить, никуда не торопясь. Здесь — ритм другой.
Ноябрь: Новый год как битва цивилизаций
В конце ноября Виктория открыла толстую тетрадь.
"Скоро Новый год", — сказала она, как капитан, объявляющий о приближении шторма.
"Ещё пять недель", — сказала я.
"Нужно планировать. В декабре всё подорожает".
Она показала мне список: оливье, шуба, холодец, икра, рыба запечённая, индейка, компот, варенье, конфеты.
"Это русское меню", — объяснила она. "Новый год — это наш праздник. Это святое".
"А может быть...",, я начала осторожно,, "...что-то другое? Испанское? Международное?"
Виктория посмотрела на меня.
"Испанское на Новый год?", — спросила она.
"Почему нет? Я же здесь".
"Твои традиции — это Рождество. Новый год — это русский".
"Но я люблю паэлью, хамон, морепродукты...", — начала я.
"Паэлью приготовишь в другой день. Новый год — это святое. Это передаётся из поколения в поколение. И я не буду это менять ради...".
Она не договорила.
Ради иностранки? Ради какой-то непонятливой женщины?
Дмитрий был в соседней комнате. Я знала, что слышит. Но ничего не сказал.
Я ушла на балкон. Внизу — Москва, серые дома, машины. Я чувствовала себя очень одиноко.
День, когда паэлья подгорела
Неделю мы были в молчании. Учтивом молчании. Виктория показывала, как лучше готовить борщ ("свеклу в конце, чтобы цвет был ярче"). В отношениях за внешней любезностью чувствовалась некоторая натянутость.
Потом я набралась решимости и взялась готовить паэлью.
Я включила плиту, положила рис в сковороду с маслом. Я думала про Севилью, про маму, про жизнь до Москвы, и так глубоко ушла в свои воспоминания, что не заметила, как рис чернеет.
"МАРИЯ!", — крикнула Виктория.
Я повернулась. Дым. Запах горелого. Сковорода чёрная.
"Что ты сделала?!", — крикнула Виктория.
Я выключила плиту.
Это была её сковорода. Старая. Чугунная. Этот музейный экспонат подарил ей муж в прошлом веке. Она готовила на ней, когда Дмитрий был маленький.
"Эта сковорода! Тридцать лет! Я готовлю на ней тридцать лет! И ты просто оставила рис?!"
"Я не видела", — сказала я.
"Ты не видела?! Ты готовила и не видела?!"
"Мне жаль", — ответила я.
Виктория молчала. Потом тихо:
"Извинение сковороде не поможет".
Дмитрий вышел из комнаты.
"Хватит", — сказал он. Голос был тихий, но за ним чувствовалось что-то, что громче крика.
"Вы обе готовите хорошо. Просто по-разному. Мне нравятся обе. Я люблю вас обеих. Но так нельзя".
Он стоял между нами.
"Мам, твои борщи — это моя история. Это святое. Но Мария — это моё будущее. Я не хочу выбирать".
Виктория посмотрела на сына.
"Я не хочу, чтобы вы боролись. Я хочу, чтобы вы были вместе. Чтобы мы все были вместе. За одним столом".
Он ушел.
Молчание.
"Я не хотела испортить сковороду", — сказала я.
"Я знаю", — ответила Виктория.
"Я просто не знаю, как быть здесь. Я не знаю, как быть русской. Я только знаю, как быть испанкой".
Виктория посмотрела на меня долго.
"Это не про правильное и неправильное", — сказала она. "Это про то, что я потеряла. Потеряла мужа. Растила сына одна. И я контролировала то, что могла — дом, кухню, традиции. Это было моё".
"Я не хотела вмешиваться и менять", — сказала я.
"Я знаю", — ответила Виктория. Она присела на стул.
Первый раз я увидела её не королевой. Просто пожилая женщина, которая была одна, у которой накопилась усталость.
"Может быть", -- задумчиво сказала я, -- "мы сможем научиться. Я — любить твои борщи. Ты — не бояться моего масла".
Виктория усмехнулась. Грустно, но с надеждой.
"Испанка и русская. Собственно, когда-то давно такая дружба была даже на государственном уровне", — сказала она.
"Да", — ответила я. "Это будет интересная история".
Шафран/Рыжик прыгнул на стул между нами. Как будто приглашал высокие стороны к перемирию.
Но я знала — это была просто пауза.
Новогодний стол был впереди.
________________________________________
КОНЕЦ ЧАСТИ 1
(Окончание следует...)
P.S. А вы проходили через такую войну? расскажите!
Ставьте лайк, комментируйте, подписывайтесь на канал -- здесь будет много интересного!