— Мам, я продала папину квартиру.
Тряпка выскользнула из рук Галины Петровны и шлепнулась в ведро, брызги полетели на линолеум. Она выпрямилась, придерживаясь за край стола. На плите тихо булькал забытый чайник.
— Как продала? — голос сел, будто простыла. — Оля, ты что натворила?
В трубке зашуршало, дочь явно ходила по комнате.
— Всё нормально, мам. Покупатели хорошие, молодая пара. Деньги уже перевели.
Галина Петровна опустилась на табуретку. Перед глазами встала отцовская двушка на Ленина — коричневый сервант с хрусталем, его кресло у окна, где он любил читать газету. Тапочки стоптанные в прихожей, которые она так и не выбросила после по хо рон.
— Папа семь месяцев как у мер всего...
— Мам, квартира пустовала. Надо было решать.
Радио продолжало бубнить про тарифы. Галина Петровна смотрела на мокрый пол, где расплывалось грязное пятно. В груди поднималось что-то тяжелое, душное.
***
Галина Петровна так и не смогла заснуть после звонка. Сидела на кухне, грела ладони о чашку с остывшим чаем. За окном светились редкие окна соседних пятиэтажек.
Квартиру на Ленина они с Алексеем купили в девяносто втором. Оле тогда исполнилось шесть, она только в школу пошла. Копили три года, заняли у родственников, продали дачу. Алексей радовался как ребенок — отдельная детская, кухня восемь метров, не коммуналка какая-нибудь.
В той квартире всё было настоящее, основательное. Письменный стол из массива у окна — Алексей специально выбирал, чтобы дочке удобно уроки делать. Книжные полки до потолка, он их сам собирал, материл инструкцию на польском. Диван раскладной, коричневый — на нём Алексей вечерами газеты читал, очки на нос нацепив.
После по хо рон Алексея квартира перешла Оле по завещанию. Галина Петровна ездила туда каждую неделю — поливала фикус, протирала пыль с серванта, проветривала. Соседка снизу, Антонина, всё спрашивала: "Когда Оленька переедет?"
— Мам, ты не понимаешь, — Олин голос в трубке звучал устало. — Я каждый день по три часа на дорогу трачу. Встаю в половине шестого, возвращаюсь в десять вечера. Какая разница, где стоит пустая квартира?
— Так жила бы там! — Галина Петровна не выдержала. — Отец для тебя старался!
— В Подмосковье? Да я с работы уволюсь через месяц таких поездок.
— Купила студию, — продолжала дочь. — Двадцать четыре с половиной метра, зато пять минут до метро "Тульская". В ипотеку, но платеж небольшой.
Галина Петровна представила эти метры. Кухня-коридор, окно одно, соседи за стенкой слышно.
***
Галина Петровна механически перебирала документы в старой папке — свидетельство о собственности, квитанции за коммуналку, которые Алексей аккуратно подшивал годами. На полях его почерком — пометки карандашом о ремонте труб, замене счетчиков.
Спать не получалось третью ночь. Она лежала, уставившись в потолок, и считала. Двадцать четыре с половиной метра. Это меньше, чем их с Алексеем первая комната в коммуналке. Там хоть потолки высокие были.
Утром набрала Валентину.
— Валь, она же нормальную двушку променяла на коробку из-под обуви, — Галина Петровна переставляла банки в холодильнике, искала сливочное масло. — Мы с Алексеем пятнадцать лет на квартиру копили. Пятнадцать! А она взяла и...
— Галь, ну молодые сейчас по-другому живут, — Валентина говорила осторожно, подбирала слова. — Моя Ленка тоже в съемной однушке, говорит — главное, чтобы до работы близко.
— Твоя Ленка хоть не продавала отцовское наследство!
В трубке помолчали. Валентина вздохнула:
— Может, съездишь к ней? Посмотришь, как устроилась.
Галина Петровна открыла шкаф, достала дорожную сумку — синюю, еще советскую, с которой они с Алексеем в Крым ездили. Внутри пахло нафталином и старым дерматином.
Билет на "Ласточку" купила на завтра, первый утренний рейс. Пусть Оля покажет свои апартаменты. Пусть объяснит в глаза, как можно было так просто расстаться с отцовской квартирой. Той самой, где на кухонной двери до сих пор метки её роста — каждый год первого сентября Алексей отмечал, как дочка подросла.
В сумку сложила сменную обувь, лекарства, банку с вареньем — малиновым, Оля в детстве любила.
***
На выходе из метро "Тульская" Галина Петровна растерялась — вместо привычных панелек вокруг торчали стеклянные башни. Оля махала рукой от входа в кофейню.
— Похудела совсем, — первое, что сказала Галина Петровна, обнимая дочь.
Шли через двор с детской площадкой, где резиновое покрытие пахло химией. Мимо проносились курьеры на самокатах. В подъезде — электронный замок, консьерж за стойкой кивнул Оле.
Лифт остановился на двенадцатом этаже. Оля открыла дверь в конце коридора.
— Проходи, мам.
Галина Петровна шагнула внутрь и замерла. Кровать занимала половину пространства. Рядом — откидной столик, один стул. За стеклянной перегородкой виднелся душ. Варочная панель на две конфорки примостилась у окна.
— Пальто куда вешать? — спросила машинально.
— Вот, — Оля отодвинула штору в углу, показала крючок.
Чайник вскипал долго — маленький, литровый. Галина Петровна сидела на единственном стуле, Оля устроилась на кровати.
— Прописка-то хоть есть?
— Нет. Это апартаменты, не жилое помещение.
Чашка дрогнула в руках Галины Петровны.
— То есть ты продала нормальную квартиру с пропиской и купила... что? Гостиничный номер? В кабалу залезла на тридцать лет ради коробки?
— Мам, прекрати.
— Отец бы в гро бу перевернулся! Он для тебя старался, копил...
— Знаешь что? — Оля встала резко. — Я не могла там находиться. Понимаешь? Захожу в кладовку — вижу его костыли. Открываю шкаф — пахнет его одеколоном. Я там ночевать не могла, мам. Засыпала и видела отца.
Галина Петровна молчала.
— Встаю в половине шестого, — Оля говорила тихо, отвернувшись к окну. — Кофе на ходу, в метро сплю стоя. Домой — в десять вечера. Какая разница, где спать эти пять часов?
***
Галина Петровна встала, сумка с вареньем глухо стукнула об пол.
— Ты думаешь только о себе. Всегда думала.
Слова вылетели сами. Оля побледнела, сжала кулаки.
— О себе? — голос сорвался. — Я всю жизнь была удобной! Хорошие оценки — для папы. Институт экономический — вы хотели. Не гуляла, не встречалась ни с кем — чтобы вы не волновались. Один раз, слышишь, один раз сделала что-то для себя!
Повисла тишина. Только холодильник гудел в углу. Галина Петровна опустилась обратно на стул, устало потерла виски.
На подоконнике, между пластиковой бутылкой с водой и зарядкой для телефона, стоял маленький кактус в белом горшке. Кривоватый, с новым отростком сбоку.
— Помнишь, ты фиалку засушила в третьем классе? — спросила тихо.
Оля кивнула, села рядом на пол.
— Этот уже полгода живет. Даже цвел весной.
Галина Петровна протянула руку, коснулась плеча дочери. Под ладонью чувствовались острые косточки.
— Я боюсь, Оль. Боюсь, что ты от меня уходишь. Что я не понимаю твою жизнь. Эти ваши апартаменты, ипотеки...
— Мам, я никуда не ухожу. Просто живу. Как могу.
Галина Петровна достала из сумки банку с вареньем, поставила на столик.
— Малиновое. Твое любимое.
***
В "Ласточке" Галина Петровна заняла место у окна. Поезд тронулся, замелькали платформы. Она достала термос с чаем — Оля налила, пока ждали электричку.
За стеклом проносились одинаковые новостройки. Галина Петровна вдруг вспомнила, как в восемьдесят третьем объявила матери, что выходит замуж за Алексея. Мать тогда неделю не разговаривала — жених без московской прописки, снимает угол у знакомых.
— Опомнись, Галка! В коммуналку пойдешь!
А она пошла. И ничего, прожили.
Дома разобрала сумку, поставила чайник. На кухонном столе остался недопитый утренний чай — три дня назад. Смыла в раковину.
Набрала номер на четвертый день.
— Оль? Это я.
— Мам, привет. Как доехала?
— Нормально. Слушай... Прости меня. За те слова.
В трубке помолчали.
— Мам, да ладно...
— Нет, дай сказать. Ты взрослая. Сама решаешь, как жить. Я просто... испугалась за тебя.
— Знаю, мам.
— Варенье съела?
— На хлеб намазываю по утрам, — Оля засмеялась. — Вместо завтрака.
— Давай в выходные ко мне приедешь? Суп сварю, твой любимый, с фрикадельками.
— Приеду.
Галина Петровна положила трубку. На подоконнике стоял фикус из проданной квартиры — забрала неделю назад. Полила его, протерла листья. Надо будет Оле отросток дать. Места у нее, конечно, мало, но на подоконнике поместится.
***
Прошло три месяца. Галина Петровна варила борщ — свекла окрасила пальцы, пришлось тереть лимоном. Телефон пискнул сообщением.
Фотография от Оли. Утренний свет через маленькое окно падал на откидной столик. Парила кружка с кофе, рядом открытый ноутбук, на подоконнике — тот самый кактус и новый горшок с отростком фикуса. Уже прижился, видно по листьям.
"Сегодня шла на работу пешком. Впервые за много лет. Двадцать минут всего".
Галина Петровна увеличила фото. На заднем плане, на крючке за шторой, висело не только пальто — появилась яркая кофта, та самая, которую они вместе выбирали в прошлом году.
Написала в ответ: "Молодец. Борщ скоро будет готов, если что".
Поставила телефон на подставку, продолжила резать капусту. В соседней комнате, в серванте, все еще лежали документы на проданную квартиру. Надо будет убрать подальше, незачем их держать на виду.
Вечером позвонила Валентине:
— Знаешь, Валь, я тут подумала. Мы с Алексеем тоже ведь начинали с комнаты в коммуналке. И ничего, счастливые были.
— Ну наконец-то дошло, — хмыкнула подруга.
Галина Петровна выключила свет на кухне. В окне отражались огни соседних домов — привычные, старые пятиэтажки. У каждого своя жизнь за этими окнами. И у Оли теперь тоже своя. В двадцати четырех с половиной метрах, но своя.
Рекомендуем к прочтению: