Интервью с писателем Дмитрием Емцом
Дмитрий Емец – писатель. Работает в жанре фантастического реализма. Основные сериалы «Таня Гроттер», «Мефодий Буслаев», «Школа ныряльщиков». Особое место в его творчестве занимает серия
«Моя большая семья», веселые истории из жизни многодетной семьи в России.
универсальный жанр
– Вопрос практику детской литературы про аналитику. Какие самые популярные темы и сюжеты среди авторов, пишущих для детей в XXI веке?
– Самый популярный жанр для авторов, пишущих для детей, – это фэнтези. Я убежден, что фэнтези – универсальный жанр. Допустим, тот же «Властелин колец» Толкиена – это же детско-взрослая книга. Или «Хроники Нарнии» Льюиса. Фэнтези – это жанр, удобный тем, что он может обходить возрастные рамки, если очень хорошо постараться и создать хороший рельефный, правдоподобный мир.
Я отношу себя к авторам традиционного фэнтези и магического реализма. Разница между ними – по главному компоненту. Если по городу летают драконы и на это никто не обращает внимания – это фэнтези. А если описываемый мир обычен, но у кого-то есть какой-то маленький дар или крылья, о которых никто не знает, это магический реализм. Я пишу на стыке этих двух направлений. У меня основные сериалы – «Таня Гроттер», «Мефодий Буслаев», «Школа ныряльщиков», «Ева Дедята», «Дракончик Пыхалка». Есть книга «Бунт пупсиков», которую я очень люблю. Это серия историй из жизни многодетной семьи.
В ноябре на литфоруме в Химках говорили о новом традиционализме. А у меня – литнаправление, в которое я верю и которое мне бы хотелось всячески укреплять – это семейная литература. Что такое семейная литература и чем она отличается от детской литературы? Детская литература имеет возрастные ограничения. Написанное для младшей школы вы в средней школе читать уже не будете. А семейная литература – это литература, объединяющая все поколения, которую можно читать детям и взрослым в возрасте от семи до семидесяти семи лет.
Сейчас как отдельное направление очень сильно развивается Young Adult. Это книги про любовь, дружбу. Очень интересный автор – Ася Лавринович, она пишет небольшие романы от первого лица. Очень искренне. И читатель к ней тянется. Это в основном девушки 14+.
Есть сказочные повести и детективы. Для младшего возраста – это книги Кати Матюшкиной, Валентина Постникова, Светланы Кривошлыковой. Ирина Ким интересно пишет.
– Интересно, что театры юного зрителя сейчас активно реализуют себя в направлении именно семейного театра. А режиссеры проявляют интерес к вашему творчеству?
– Да, снят фильм «Легенда о золоте скифов», по моей книжке «Золото скифов». Тоже из серии «Бунт пупсиков». Очень надеюсь, что его скоро покажут в кинотеатрах. Кроме того, у меня много радиоспектаклей. «Дракончик Пыхалка», «Приключения домовят» и другие. Алла Човжик прекрасно начитала «День карапузов» и «Таню Гроттер». Ну, и читки в театрах были.
Божья коровка со сломанной лапкой
– Обычно после выхода фильма или сериала – всплеск продаж книг, по которым снимали. А вы довольны, в принципе, как продаетесь?
– Ну, продажи нужно постоянно поддерживать. Другое дело, что медийные люди – актеры, певцы – сейчас не все на экранах. Писатель – существо кабинетное, и меня всегда смущает такой момент: если ты будешь пиариться, ты в этот момент как бы себя обесцениваешь. Сложно представить, что Лев Толстой полдня пишет, а полдня бегает с чайником по станции Ясная Поляна и обращает на себя внимание. Это так не работает. Ты либо пишешь, либо пиаришься.
Почему сильную литературу может позволить иметь в себе только большая, сильная и многонаселенная страна? В такой стране есть целевая аудитория для всего. Условно говоря, появляется книга про божью коровку со сломанной задней лапкой, которая любит рисовать картины маслом. Такая книга будет интересна одному человеку из тысячи. Но если у тебя в стране полтора миллиарда жителей, то 0,1 % от этого числа – это уже вагон потенциальных читателей, можно издавать и такую книгу. Если твоя страна маленькая, то там писатели вынуждены держаться больших конструктов или примыкать к чужим культурам. Чем больше у тебя читателей, тем больше читательская среда. В общем, надо прорываться, чтобы литература снова стала главным искусством или одним из главных, а не оказаться на задворках.
– Литература может стать главным предметом в школе – и тогда что-то может измениться…
– Сейчас уроков литературы очень мало. Недостаточно. И сама программа так устроена, что новых читателей она не формирует. Второй, третий, четвертый класс – если не стал читать ребенок в этом возрасте запойно, значит, мы что-то упустили. Ну и писатели должны быть пошустрее. Не сидеть на стуле, искать материал. Чтобы у каждого писателя была жизненная история, вызывающая интерес к его творчеству. Лермонтов и Пушкин дрались на дуэли, Достоевский был на каторге, а Толстой – сначала на войне, потом в Ясной Поляне.
– А писатель на коньках на Первом канале сможет вызвать интерес к своему творчеству?
– Ну, отчасти да, наверное, хотя это слегка попсово.
– Как приучить детей читать?
– Тут все средства хороши! Для ребенка крайне важно прочесть первые десять книг, потом процесс идет легче. Бывает, малыш на третьей книжке застрял. Вымучивать не надо. Но после небольшой паузы стоит попробовать заинтересовать свое чадо завязкой сюжета неизвестного для него произведения. Главное в детском чтении – регулярность. Пусть у ребенка появится привычка читать, и для него это станет обычной практикой – как та же чистка зубов!
Очень помогают сейчас аудиокниги. Это палочка-выручалочка для очень многих.
– Что делать, если мой друг читает только фэнтези?
– Пусть прочтет триста книг подряд, и проблема решится сама собой! Если кто-то не любит, к примеру, книжки про животных или зевает над «Тремя мушкетерами», это вовсе не значит, что с ним не стоит дружить!
У каждого ребенка есть свои особенности. Со мной как-то случилась поразительная история. В одной из школ Ханты-Мансийска после творческой встречи я зашел пообедать в школьную столовую. Хлебаю супчик и вдруг чувствую: на меня кто-то смотрит. Оборачиваюсь и вижу, как за моей спиной стоят девяносто детей – они вошли абсолютно бесшумно! И я убедился не на словах, что, действительно, ханты – лучшие охотники. При этом они еще и рисуют великолепно! Хотя их этому никто не учил…
– Вопрос на тему оптимизации писательских усилий. Давно говорится о том, что писателям в помощь продюсер или литагент, которые вели бы переговоры, а писатель сконцентрировался бы только на творчестве. Но почему-то пока не возникла эта институция. Как вам кажется, ее появление можно прогнозировать?
– Института литагентов в России нет. Но в России литагенты и не нужны. У нас достаточно просто все устроено и прозрачно в издательском мире. Но очень нужны литагенты, которые представляли бы Россию в других странах – Китае, Индии и так далее. Это настолько интересные рынки и настолько они нам непонятны, что вот тут как раз без литагента вообще никак не обойтись!
– А вы бывали на крупных книжных ярмарках – в Германии, Китае?
– Да, когда-то я был на ярмарках во Франкфурте, в Казахстане, в Китае. Сейчас в Индию еду.
– А ваши книги переводят?
– У меня есть несколько переводов на китайский ранней фантастики. Еще в Латвии, Бельгии выходила «Таня Гроттер», в Чехословакии «Мефодий Буслаев». У чехов, кстати, школа иллюстраторов хорошая. Но, в общем, я, наверное, в России больше известен, чем в других странах.
Писатель-садовник и «психованная табуретка»
– Дмитрий Александрович, а Емец – это ваша настоящая фамилия?
– Разумеется, настоящая! Если бы я хотел работать и печататься под псевдонимом, то, будьте уверены, придумал бы себе более звучную фамилию!
– Ваша мама – литератор. Выходит, писательское умение и дарование, любовь к литературе в вашей семье передается по наследству? Все ли ваши книги мама прочитала, критиковала ли за что-то? Как ваши дети, проявляют ли интерес к творчеству и чтению? Или больше занимаются учебой и помощью в домашнем хозяйстве? Вообще, шестеро детей в семье – это очень шумно?
– По наследству передается, мне кажется, не дарование, а мастерство. Плюс можно передать любовь к какой-либо деятельности. Если вам что-то нравится, вы это постоянно делаете и приобретаете опыт. А опыт превращается в дарование. То есть в основе пирамиды находится именно любовь.
Мама смогла передать мне любовь к книгам, хотя осознанно, не знаю, пыталась ли она это делать или как-то само собой получилось. Помню, как стучала по ночам ее печатная машинка. Она печатала статьи в журнал «Литературная учеба». Кроме того, у мамы несколько книг прозы и сборников поэзии.
Путь писателя всегда прост. Писатель всегда возникает из читателя. Человек, который не являлся в детстве запойным читателем, редко начинает писать.
Мама была редактором моих первых книг – «Дракончик Пыхалка», «Приключения домовят», «Властелин Пыли». Мы с ней очень много спорили. Она сильно придиралась к стилистике, я помню. Работать с ней как с редактором было сложно. Хотя она и хвалила меня часто. Образно выражаясь, одной рукой гладит по голове, а другой дает подзатыльники. Так что, наверное, литературное мастерство я получил от мамы.
У нас дети больше взяли талант от моей жены. Она занимается гончаркой и керамикой. Очень хороший художник-керамист. У нас есть даже студия керамики своя, и мы периодически устраиваем выездные мастер-классы.
– Вы подсчитывали, сколько у вас написанных книг и сколько ненаписанных?
– Ну, сколько ненаписанных, трудно сказать. Можно говорить, сколько изданных и неизданных. Писатели обычно боятся слов «последняя книга», говорят «крайняя». Но «крайняя книга» это вообще смешно звучит, крайние бывают разве что люди в очереди.
У меня есть серия «Моя большая семья». В нее входят книги «Бунт пупсиков», «День карапузов», «Золото скифов», «Таинственный Ктототам», «Похищение Пуха», «Каменные великаны», «Персидская княжна», «Последний тарпан», «Воитель с Марса». Мне кажется, что это лучшее, что я написал, что это действительно какое-то «свое слово в литературе». В общем, прочитайте «Бунт пупсиков». Для меня эта книга – лучшая. Последние книги серии еще не выходили.
– А какое произведение или серия далась труднее всего, что писалось дольше?
– «Школу ныряльщиков» я писал больше десяти лет, в серии двенадцать книг, я с ними мучился очень долго. Особенно с первой частью «Пегас, лев и кентавр». Обычно, когда пишешь новый сериал, с ним сильно застреваешь. Есть писатели-садовники, есть писатели-архитекторы. Писатели-архитекторы вначале выстраивают четкий план будущей книги: глава первая, глава вторая, все события, каркас. Похоже на инженера, который сперва плотину рисует на бумаге, а потом ее строит. Писатель-садовник сажает желудь идеи. И понятия не имеет, что с этим желудем происходит, он только поливает. А какой из желудя вырастет дуб и где какая ветка будет у дуба, какой он будет высоты – естественно, тот, кто сажает желуди, изначально предсказать не может.
– Довольно много писателей работает по плану. А вы?
– Ну, надо работать по плану, хотя бы по графику. На чем чаще всего прокалываются писатели? Они просто не пишут. У писателя должны быть какие-то привычки: что хотя бы три часа в день он проводит перед компьютером, чтобы муза знала, где сможет найти своего автора и во сколько.
– А вы жаворонок?
– Да, я обычно утром работаю. В среднем в день у меня получается три-четыре часа работы. Потом я чувствую, что я устаю.
– Неудачные куски стираете или переписываете?
– Может быть по-разному. Бывает, я застреваю, работая над каким-то фрагментом. Понятно, что в какой-то день текст будет создаваться, в какой-то день он будет удаляться, в какой-то день переставляться. Это все обычные рабочие моменты.
– Вы что же, совсем без выходных пишете?
– На форуме в Химках старался утром немножко работать, но, конечно, на три часа в день не выходил. По воскресеньям не работаю. И как-то график выстраивается. Главный принцип: если вы хотите писать, старайтесь работать каждый день. Потому что если вы этого не будете делать, вам будет все меньше и меньше хотеться писать. И еще такой момент. Не нужно вымучивать старые книги. Если что-то у вас не заладилось, лучше отложите и напишите что-то новое.
– А вы же сами только что сказали, что писали книгу десять лет!
– Ну, это была серия, когда я писал по книге в год.
– Не слишком высокая скорость работы – книга в год.
– У каждого автора своя скорость работы.
Есть такое понятие – темпоритм. Это главное, что есть в литературе. Вокруг нее уже выстраивается все остальное. Темпоритм – это каркас. Однажды я шел по Арбату и услышал из киоска звукозаписи первые десять секунд музыки Морриконе из фильма «Профессионал». Я подошел купить. Пока я ее покупал, еще какие-то люди подскакивали. Я потом понял, что хозяин киоска просто закольцевал первые пятнадцать секунд «Профессионала», ставил с ними кассету, они бесконечно играли – и он на это вылавливал своих клиентов. Вот это пример удачного темпоритма. Ну и каждая книга имеет свой темпоритм. Это скорость разворачивания событий, живое сердце, которое бьется в тексте. Темпоритм невозможно подделать, он как-то либо сразу есть, либо его нет. Как-то с первого абзаца чувствуешь, попал ты или нет.
– Где вы берете впечатления для написания книг – из собственной жизни?
– В общем, да. Есть две системы возникновения персонажа: или ты его выдумываешь полностью, или же в описании опираешься на реально существующие личности. Но тут могут быть и сложности. Скажем, вывел я свою знакомую в виде валькирии – а как потом ей голову рубить? Жалко же! С другой стороны, в жизни нередко происходит то, что ты никогда бы не смог придумать, и не учитывать это писателю не стоит.
Создание нового мира для меня всегда начинается со стартовой идеи. Потом появляется схема-план. Которую и начинаешь оживлять. Но каждая деталь должна работать: скажем, я придумываю и описываю не просто дерево, а нужное для чего-то.
Очень интересна работа над названием новой книги, обычно я представляю в издательство сразу пятнадцать-двадцать вариантов – пусть выберут сами наиболее подходящее! Как-то раз я предложил больше полусотни заголовков – редакторам ничего не нравилось. И тогда я стал баловаться, предлагая, к примеру, такое название: «Мефодий Буслаев и психованная табуретка»…
– Вы довольно часто ведете семинары. Насколько это обременительная миссия?
– Это приятная миссия. Я быстро читаю подборки и могу оценить качество любого литературного текста. Часто человек не видит себя со стороны. Например, писатель – явная балерина, но считает себя боксером. Или, наоборот, боксер считает себя балериной. Нужно показать человеку его сильные моменты. Бывают авторы, которые хорошо работают в мозаичной технике и не могут создавать большого текста. Что такое мозаика? Можно и роман набрать мозаикой. Допустим, вы живете в Химках и хотите написать роман «Химки». Пишите отдельными пятнами-рассказами! Начинаете с девушки, сидящей на остановке. Мы узнаем историю одиночества этой девушки. Далее она заходит в столовую МГИКа, а там на кассе работает чернокожий веселый парень. Второй рассказик – о нем, третий рассказ – о ком-то еще. Вот это узнавание создает мозаику. Обалденную можно сделать вещь, и, если автор хорошо пишет маленькие формы, он может просто мозаикой набрать великолепное полотно.
– Удалось ли открыть какое-то новое имя, перспективное?
– Много очень интересных имен, и они потом все остаются в литературе. К примеру, несколько лет назад у меня в семинаре детской литературы на фестивале имени Анищенко в Самаре занималась Виктория Татур. Сейчас она сама ведет семинары, выиграла премию имени Искандера.
десять удочек
– Устраивает ли вас количество и денежное содержание премий для детских писателей?
– До очень недавнего времени я вообще не подавался ни на какие премии. А потом заметил, что большинство тех людей, которые подаются на премии, относятся к этому как к спорту. Слышал, как одна писательница сказала: «Я вчера ничего не сделала, но подалась на три премии. А позавчера еще на две». И это срабатывает. То есть если я забросил десять удочек, то на одну из них клюнет сазан.
Литература последних лет становится все более и более премиальной. И это хорошо. Но, с другой стороны, это и плохо. Получается, что если раньше писателей кормили читатели, то сейчас их должны кормить премии. Ну а читатели куда делись? Главное, чтобы, участвуя в премиях, мы и читателей не теряли.
– И все-таки, какой размер премии вас бы вдохновил? Я получал литпремию в размере двадцати тысяч рублей.
– Ну, у меня есть «Меч Бастиона» и «Созвездие Аю-Даг». Еще я получил премию 150 000 рублей от Союза детских и юношеских писателей за книгу «Древняя Русь». Это художественные рассказы-иллюстрации к «Повести временных лет». Я взял «Повесть временных лет» и на ее основе создал рассказы для школьников. Оформлял книгу художник Капыч. Он занимался исторической реконструкцией, хорошо знает, что система вооружений – копья, щиты, доспехи – менялась каждые тридцать-сорок лет. Когда вы читаете мою книгу и смотрите иллюстрации Капыча, они хорошо друг друга дополняют.
Потому что они живые
– Вопрос опять на тему детской литературы. Много раз прозвучала фамилия Чуковского, творившего более ста лет назад. Интерес к его творчеству не ослабевает. В чем загадка?
– В том, что его любят дети.
– А из персонажей сказок Чуковского кто вам интереснее? Айболит, Бармалей, Муха-цокотуха?
– Про «Муху-цокотуху» интересный эпизод. Когда она вышла, к ней сразу прицепились критики из окружения Крупской. Разве это советская книга? Чему она учит? Брак мухи с комаром – это что? Комар с саблей и в погонах – это же белый офицер. То есть муха, если она, предположим, работница, предпочитает белого офицера! А рядом паук, символ буржуазии. Где образ светлого будущего? В общем, Чуковский еле отбился, хорошо, что не расстреляли. Я боюсь, что если детскую литературу загонят в очень жесткие педагогические рамки, то история может повториться.
– Помните ли, какую первую книжку вы прочли ребенком?
– В детстве я читал под одеялом с фонариком. Бабушка не разделяла подобного увлечения книгами, она любила повторять: «Выйдешь на пенсию – будешь читать! А пока учись!»
Одним из первых авторов, попавших мне в руки, был огромный том драматургии Шекспира. Помню, я искал в его пьесах отрывки с активным действием – как кого-то закалывают шпагой – и погружался в это с наслаждением…
Моими любимыми книгами долгое время были «Приключения Пиноккио», «Карлсон, который живет на крыше» и «Маугли». Помню, я настолько привыкал к внешнему виду полюбившейся книжки, что впоследствии даже не мог прочесть ее в другом издании, было крайне трудно избавиться от ощущения, что держу в руках что-то совершено не то: другого цвета обложка, другой шрифт, другие иллюстрации – все казалось мне чужим!
– У вас сформировался топ-10 советских детских авторов?
– Ну, я люблю «Швамбранию» Кассиля, люблю очень Юрия Коваля, много раз читал его сборник рассказов «Чистый Дор». Мне кажется, это лучшее, что есть у Коваля. Хотя я очень хорошо знаю его творчество, но «Чистый Дор» – это вообще топ-топ-топ.
– А как вам Крапивин?
– Крапивина я в детстве много читал, с большим уважением к нему отношусь. Еще мне нравится Радий Погодин, писатель удивительной судьбы. Вы прочитайте сначала его биографию, а потом рассказы. Мне кажется, что у него была яркая личность. Обычно писатель похож на маленького паучка, который плетет большой гобелен. А Погодин был сам по себе ярким, то есть ярче, чем то, что он сумел написать. Но я очень люблю его творчество и считаю его одним из самых лучших, великих авторов русской детской прозы.
– Вот вы сказали слово «маленький». И я вспомнил, что недавно в телевикторине «Что? Где? Когда?» был вопрос: «Есть книга одного известного писателя середины XX века. Одни считают, что это книжка для взрослых, другие – что для детей». Имелся в виду «Маленький принц». А вы как читатель на чьей стороне?
– Есть две книжки-загадки. Это «Маленький принц» и «Чайка по имени Джонатан Ливингстон». Их любят разгадывать, они еще небольшого объема, к тому же они притчевые, немножко мистические, и в них таится загадка. В чем она состоит, читателю не совсем понятно. Но это и интересно.
– Можно ли считать Дюма подростковым писателем?
– Я кандидатскую диссертацию писал по филологии о литературе для детей и о детях последней трети девятнадцатого века. Есть интересный момент, он называется «сползание». Что такое сползание? Например, «Гулливер» Свифта – политический роман. Тори, виги, английские политики, которые интересны теперь только историкам. Но он сполз в детскую аудиторию и стал топовым. А что он изначально политический – никто из читателей сейчас об этом понятия не имеет.
Или, например, «Робинзон Крузо» – изначально протестантский роман. А с другой – история белого английского господина. Прочитайте полный текст, не адаптированный для детей! В итоге эта книга, будучи несколько упрощенной и сокращенной, стала историей преодоления трудностей.
Такая же трансформация и с книгами Дюма. В детстве, я помню, зачитывался Дюма. Сейчас уже пытаюсь на него профессиональным взглядом смотреть и вижу, что меня подкупает его бесконечная смелость. Он пишет настолько смело, что это искупает все литературные минусы – повторы, перескоки, диалоги. Он как бы сразу выше критики. И если бы вокруг Дюма бегали критики, он бы сказал им: о, ребята, давайте выпьем, а про мои книги не будем говорить, лучше колбаски поедим.
– Про Астрид Линдгрен вопрос. Есть мнение, что Карлсон не существовал в природе, это ужасная выдумка Малыша, который проказил, бедокурил и все сваливал на несуществующего летающего человечка.
– Ну, это натянутая интерпретация… Я сейчас другую интересную вещь скажу про Карлсона. Во-первых, это моя любимая детская книжка, я прочитал ее двадцать раз. И когда я писал свою первую повесть «Дракончик Пыхалка», я подражал «Карлсону». Мне хотелось что-то такое же веселое написать.
Астрид Линдгрен – это человек, который привел меня в детскую литературу. Чем интересен Карлсон? Он вырос из шведского домового – ниссе. В самом начале книги он сидит на крыше и курит трубку. Где он потом курит трубку? Нигде. Видимо, автор потом просто не вычистил этот кусок при редактуре. В общем, первоначально Карлсон – это был такой толстый старичок-дымовичок. Потом к старичку приделался пропеллер, трубка исчезла. Такое часто бывает у писателей. Вы создаете, условно говоря, старушку, потом старушка трансформируется в девочку восемнадцати лет. И тут главное вовремя замести все следы, провести редактуру.
В общем, Карлсон действительно существовал, и он трансформировался из ниссе. Если вы внимательно прочитаете многотомник Астрид Линдгрен, то увидите: у нее есть пара книг, где возникает образ Карлсона фактически как Карлсон, но с вариациями.
– Был ли у вас читательский праздник за последние лет десять-пятнадцать?
– Ну, у меня любимые книжки – это «Рожденный бежать» Кристофера Макдугала, это о беге на сверхдальние дистанции, очень люблю эту книжку. Очень люблю и «Расторжение брака» Клайва Льюиса. И в аудиоверсии она мне гораздо лучше идет. Вообще интересно, что некоторые писатели лучше идут на слух, а некоторые лучше идут, когда читаешь глазами. В общем, такой секрет: если у вас какой-то автор не идет глазом, то попробуйте на слух. Это работает.
Что еще люблю? Ефрем Филофейский «Моя жизнь со старцем Иосифом». Это история о старце Иосифе, рассказанная им для его учеников. А они записали и отредактировали. Получилась гениальная книга. Поэтому вам еще один маленький секрет: если вы себя не чувствуете гениальным писателем, но хотите остаться в истории литературы, то возьмите диктофон и сделайте то, что сделал Ефрем Филофейский. И вы будете поражены: всех забудут, а вы останетесь, и вас через сто лет будут читать. Кто остался в русской литературе XVIII века – Тредиаковский да Сумароков. Но их сегодня мало кто читает. Зато сохранились дневники девочки, очень простые: мы играли с котятами, мы ели блинчики, мы гуляли и так далее. Потому что они живые.
прыгать по мокрым лавкам
– Главное для детского писателя – это невзрослеющий взгляд на жизнь, детская непосредственность. Согласны?
– Да, это очень важно. Моя любимая книга – дневники Корнея Чуковского в двух томах. Это лучшие литературные дневники XX века. Их надо обязательно прочитать. Почему? Потому что в двух томах вы получите всю историю русской литературы XX века.
У Чуковского был очень внимательный, зоркий, чуткий взгляд. Он очень искренно фиксирует то, что видит. И ты ему доверяешь. Там нет такой ослепленности: вау, вау, круто. Ты утром можешь быть великим, вечером стать подлецом. И очень объемные образы у Чуковского в дневниках. Однажды, когда Чуковскому было уже за семьдесят, к нему приехал его знакомый профессор. И они вдвоем прыгали по мокрым лавкам в парке ногами, а из Союза писателей стояли важные чиновники под зонтиками и вежливо улыбались. Ну, они не знали, как реагировать, и решили, что лучше вежливо улыбаться. И вот это к вопросу о том, что, пока ты прыгаешь по мокрым лавкам в парке, может быть, ты еще не совсем безнадежный.
– Про дневники такой вопрос. Вот у Пришвина, как я недавно выяснил, не два тома, а пятнадцать томов дневников. А вы сами пробовали фиксировать прожитый день?
– Ну, если мы говорим о дневниках, я очень люблю дневники Шварца. На первом месте дневники Чуковского, на втором месте дневники Евгения Шварца, на третьем месте, наверное, дневники Пришвина, невероятно крутые дневники, я их даже пародировал, вот и сейчас могу спародировать. «Ты для меня вечный, неувядаемый символ женственности. Когда я вижу твои колени, в них отражается вселенская скорбь. Не забыть купить два килограмма гвоздей. Петров не заплатил мне за аренду 2 рубля 17 копеек». Меня всегда поражало, как в Пришвине высокое и чуткое сочетается с самым бытовым. Люблю, когда так.
– Хватает ли вам времени на такую рефлексию? Писали дневники когда-нибудь?
– Да, я веду дневник, но очень нерегулярно. Обычно я его веду, когда мне плохо, когда хочется поныть. И поэтому, допустим, читаешь те же дневники Толстого. Там 1 января все ужасно, 5 мая все еще ужаснее, 10 сентября все совсем кошмарно, а в промежутках ничего нет. То есть ты видишь, что, в общем, в промежутках автор вполне себе как-то жил, да? Чем интересен дневник Чуковского? Он не только про себя, а именно про тех людей, что вокруг. Хотя и про себя он писал.
– Про спорт вопрос. Какова максимальная дистанция, которую вы пробежали? И правда ли, что удобно бежать под музыку? Ведь невозможно пятьдесят километров в тишине бежать.
– Ну, профессиональные спортсмены обычно не бегают под музыку. Но я люблю действительно аудиокнигу какую-нибудь слушать. Больше марафона я не пробегал.
– А удается ли втягивать коллег-писателей в ЗОЖ?
– Пока не очень удается. А вообще у меня есть идея для будущих «Химок»: не нужно разделять писателей, сценаристов, авторов комиксов, художников, блогеров – можно устроить мультикультурную тусовку. Тем более что зачастую это люди одни и те же. Сегодня я писатель, завтра я сценарист, послезавтра я поэт, потом я автор комиксов, после чего работаю в игровой индустрии.
Литература создается на межкультурных связях. Литфорум – это не только сидеть в зале, слушать лекции. Можно пробежать двенадцать часов по стадиону или сыграть в футбол. Так люди перезнакомятся быстрее и сильнее, и межкультурных связей будет больше.
– Последний вопрос. Чем запомнился визит в Башкирию в 2025 году?
– Башкирия переплетена с историей нашей семьи. Завод из Рыбинска, в котором мой прадед работал слесарем-инструментальщиком, в войну эвакуировали в Уфу. И они потом так и остались в Уфе. А моя бабушка Вера, медсестра, прошла всю войну и потом еще с японцами воевала. Ее демобилизовали только в декабре 1945 года. Она ехала на поезде из Монголии в Центральную Россию. В ее вагоне не было доски. И она промерзла очень сильно. Морозы дикие. Ее в Уфе ссадили, она не могла ходить. Ее папа забирал на санках и вез по Уфе… Уфа для меня не чужой город. Рад, что удалось приехать и выступить – в библиотеках и книжных магазинах.
Автор: Юрий Татаренко
Журнал "Бельские просторы" приглашает посетить наш сайт, где Вы найдете много интересного и нового, а также хорошо забытого старого!