Мне эту историю рассказали не сразу.
Сначала — обрывками. Один сказал одно, другой — другое. А потом, уже много позже, я услышал её целиком. И чем больше слушал, тем сильнее было ощущение, что дело тут не только в людях.
Это случилось на большой узловой станции. Не столичной, но и не глухой — такой, где всегда сквозняк, запах угля, горячего металла и крепкого чая из термоса.
31 декабря. Ночь. Снег шёл ровно, без ветра, будто кто-то специально укрывал пути белым одеялом.
На станции дежурил старший по смене — Иван Сергеевич. Мужик опытный, спокойный, без суеверий. Он вообще говорил:
— Железная дорога не терпит фантазий. Тут всё либо по инструкции, либо плохо кончается.
Но именно в ту ночь он несколько раз посмотрел на часы и нахмурился.
По графику в 23:50 должен был пройти служебный состав — пустой, без пассажиров, только локомотив и два вагона. И после него — тишина до утра.
В 23:40 связь начала шалить. Не пропала — нет, просто стала вести себя странно. Слова доходили с задержкой, будто кто-то слушал и не сразу отпускал.
— Бывает, — сказал Иван Сергеевич. — Мороз.
В 23:47 стрелочник Пашка позвонил с запасного пути.
— Иван Сергеевич… тут человек стоит.
— Какой ещё человек?
— Обычный. С бородой. В красном пальто.
— Паш, ты что, уже отметил?
— Да нет… Он высокий. И с посохом.
Иван Сергеевич вышел сам.
На запасном пути действительно стоял человек. Высокий, плечистый. В длинном красном пальто, припорошенном снегом. Борода — настоящая, седая, не театральная. Шапка — старая, меховая.
Он стоял спокойно, будто всегда тут стоял. И не мёрз.
— Гражданин, — сказал Иван Сергеевич, — здесь посторонним нельзя.
Человек повернулся и улыбнулся. Улыбка была тёплая, совсем не официальная.
— Знаю, — ответил он. — Я ненадолго. Мне бы успеть.
Голос у него был низкий, спокойный. Такой, которому почему-то сразу веришь.
— Куда успеть?
— Туда, где ждут. Сегодня много кто ждёт. А времени мало.
Иван Сергеевич хотел что-то сказать — строго, по инструкции. Но вдруг понял, что злости нет. Вообще. И суеты тоже.
— Замёрзнете, — сказал он вместо этого. — Зайдите, чай есть.
В дежурке было тепло. Чайник кипел. Часы тикали громко, как всегда перед праздником.
Человек снял перчатки — руки были тёплые.
— Тяжёлая у вас ночь, — сказал он. — Но хорошая.
— Ночь как ночь, — буркнул Иван Сергеевич. — Работа.
— Работа — это когда не просто по графику, — мягко ответил гость. — А когда вовремя.
В 23:55 вдруг погас свет на платформе. На секунду. Потом загорелся снова — ярче.
Иван Сергеевич посмотрел на часы.
23:59.
— Вам правда пора, — сказал он. — Сейчас состав пойдёт.
— Я знаю, — кивнул гость. — Я с ним.
— Но он служебный. Там никого…
— Ничего, — улыбнулся тот. — Сегодня можно.
Он вышел.
Ровно в полночь раздался гудок. Не резкий — глубокий, протяжный. Такой, от которого внутри что-то переворачивается.
По запасному пути прошёл локомотив.
Медленно. Тихо. Без обычного лязга.
На подножке последнего вагона Иван Сергеевич успел увидеть красное пальто.
А потом — бой курантов.
Радио включилось само.
Утром всё было как обычно.
Графики сошлись. Документы — в порядке. Только стрелочник Пашка сказал:
— А вы заметили? Ни один поезд ночью не задержался. Ни один.
И ещё.
В дежурке, на столе, стоял мешочек. В нём — мандарины и маленькие деревянные игрушки. Простые. Тёплые.
Иван Сергеевич молча раздал их смене.
С тех пор на этой станции каждый Новый год оставляют на запасном пути включённый фонарь.
И чай — горячий.
На всякий случай.
Потому что вдруг ему снова надо будет успеть.
