Есть разные подходы к осмыслению истории философии. Один из них основан на представлении, что существует поле вечных вопросов философии. Таковыми являются, например, вопрос о смысле жизни, доказательство бытия Бога, проблема свободы воли, зла, что такое материя, время, истина, почему есть что-то, а не ничто и др. На эти вопросы будто бы не может быть дан окончательный ответ, и философы в каждую эпоху вновь и вновь пытаются их решить (поэтому-то они и философы!). Соответственно, цель истории философии – это описание и анализ всех вариантов ответов на эти вечные философские вопросы, которые были предложены мыслителями за все время.
При таком подходе к истории философии создается впечатление, что философия любого мыслителя будет посвящена той или иной вечной философской проблеме или их совокупности. Следовательно, чтобы определить главную проблему философии того или иного мыслителя, нам, как исследователям, просто нужно понять, над решением какого вечного философского вопроса бился этот мыслитель.
Однако с главной проблемой философии Плотина есть принципиальная сложность. Плотин не пытается решать в современном смысле ту или иную «вечную» философскую проблему: проблему любви, самоубийства, бесконечности или, наоборот, конечности мира и т.п. Часто мы не можем выделить главную проблему даже в конкретном трактате Плотина, не говоря уже о всей его философии. Видимо, проблема в том, что сам Плотин не мыслил философию «проблемами», как это свойственно нам в нашу эпоху.
Пытаясь выявить главную проблему философии мыслителей такого рода, следует осознавать две сложности. Во-первых, этим мы накладываем определенную оптику (чаще всего современную) на исследуемую философию, в некотором роде отдаляясь от подлинного замысла самого философа, т.е. впадаем в анахронизм и подменяем аутентичную мысль нашей модифицированной реконструкцией. Больше всех в истории античной мысли от этого пострадали «досократики», что понятно уже по одному их названию. Во-вторых, выделяя главную проблему, мы скорее говорим о том, что есть главное в этом мыслителе для нас, а не собственно главное для его философии.
Есть множество мнений о том, что же является главным в философии Плотина. 1. Можно говорить о мистическом опыте как фундаменте мысли Плотина, и тогда исследователь будет рассуждать об одиночестве, обращении внутрь себя, присутствии и отрешенности – «кто видел, знает, о чем я говорю». 2. А можно, наоборот, считать мистическое в философии Плотина лишь данью своей эпохе, наивной древности и сближать Плотина с современными аналитическими философами сознания, самосознания и бессознательного. 3. Можно поставить в центре понятие Блага, или Единого, и рассуждать о философии абсолюта чуть ли не в смысле немецкой классической философии. 4. Можно исследовать Плотина как позднеантичного платоника, оказавшегося в условиях так называемого «Кризиса Римской империи III века», замены устной культуры диалога на письменную традицию комментария, появления религии Книги. 5. Плотина можно представить как непоколебимого защитника философии Платона и критика Аристотеля. 6. А можно, наоборот, как мыслителя, соединившего аристотелизм, платонизм, стоицизм, пифагореизм, а также эпикурейскую, скептическую и досократическую мысль в последнее эклектическое слово античной философии. 7. Можно настаивать и на том, что Плотин в первую очередь пытается понять, почему наша душа оказалась здесь, в мире чувственном, сопряженном с материей и злом, тогда его учение приобретет характер теодицеи. 8. А можно, наоборот, полагать, что главное для Плотина – это возвысить свою душу к первоначалу, прочь от мира чувственного, тогда вся философия Плотина окажется сотериологией. Не случайно ведь первое, что пишет Порфирий о Плотине: «Философ Плотин, наш современник, казалось, стыдился, что он пребывает в теле». 9. В конце концов, можно рассматривать Плотина в контексте спора с гностиками, а также как одного из последних великих философов-язычников в преддверии крепнущего христианства. 10. Можно утверждать даже то, что древо неоплатонической философии взросло из политического зерна и неоплатоники имели соответствующие амбиции. 11. А почему бы не согласиться, что философия Плотина на самом деле – это устное учение Аммония Саккаса, преобразованное в школу Порфирием? 12. И если до сих пор остались сомнения в том, что есть главная проблема философии Плотина, то всегда можно обратиться к эволюционному подходу и заявить, что в творчестве Плотина нет единства, а в разный период он обращался к разной проблематике, опираясь на разные положения. Такова многогранность мысли Плотина.
Тем не менее, не следует впадать в радикальный скептицизм. Это не продуктивно и не научно. Нельзя сказать, что в философии Плотина просто-напросто нет никакой основной проблематики, фундаментальной интуиции, творческого конфликта или противоречия, если угодно. Утверждать так – сомнительный путь, путь поражения. Мы должны продолжать искать, попытаться увидеть за деревьями лес, пусть даже это и не будет хорошо знакомый нам современный лесопарк в английском стиле с «вечными» тропами.
Исходной же точкой должна стать та, на которой основана современная плотиноведческая школа. Мы посмотрим, как понимали главную проблему философии Плотина Артур Хилари Армстронг и Эмиль Брейе, труды и переводы «Эннеад» которых известны сегодня каждому, кто обращается к мысли Плотина.
Итак, в чем состоит главная проблема философии Плотина? А.Х. Армстронг в «Кембриджской истории поздней греческой и ранней средневековой философии» в главе «Человек и реальность» пишет:
«Таким образом, цель философии, согласно Плотину, состоит в достижении нами подлинного совершенства, единства с Благом и божественным во вселенной, путем пробуждения к знанию нашего истинного «я» и его места в реальности».
Такое понимание главной проблемы Армстронг возводит к последним словам Плотина:
«Изложение богатой, сложной и трудной для понимания мысли Плотина можно начать, например, с рассмотрения того, в чем он сам видел свое дело, какой цели он неустанно следовал в своей мысли, преподавании и сочинительстве. Как он сам сформулировал это перед смертью (какую бы версию его последних слов мы ни приняли), она состояла в том, чтобы вернуть божественное в человеке в божественное во вселенной».
«Для Плотина человек в некотором смысле божествен, и жизненная задача философа состоит в том, чтобы понять эту божественность и восстановить надлежащую взаимосвязь (никогда, как мы увидим, не утраченную полностью) с божественной вселенной и в этой вселенной вступить в союз с ее трансцендентным источником, Единым, или Благом».
Несколько иначе на первый взгляд подступается к главной проблеме философии Плотина Эмиль Брейе. Этой теме он посвящает как отдельную статью («О главной проблеме философии Плотина»), так и одну из глав его знаменитой «Философии Плотина». В «Философии Плотина» Брейе пишет:
«Все интерпретаторы единодушно признают сосуществование у Плотина двух типов вопросов: религиозных – связанных с участью души и средствами восстановить ее в исходном состоянии – и философского – связанного с рациональным объяснением структуры реальности».
«Плотина нужно отнести к разряду мыслителей, которые пытались решить конфликт не то чтобы между разумом и верой (в этом случае он попадает в зависимость от исторических условий, которые еще не сложились к тому времени); но конфликт более общего порядка – противоречие между религиозным пониманием мира, то есть таким пониманием, что у нас есть свое предназначение в мире, и пониманием рационалистическим, когда такие вещи, как индивидуальное предназначение души, вроде бы лишаются всякого смысла. Именно благодаря такой постановке вопроса Плотин остается одним из важнейших наставников в истории философии».
Не сложно заметить, что при внешнем различии формулировки, взгляды Брейе и Армстронга в действительности сводятся к одному, ведь восхождение к Благу через познание себя и окружающей реальности (позиция Армстронга) – это в сути своей и есть преодоление конфликта между в обозначенном смысле «верой» и «разумом» (о чем пишет Брейе). Еще яснее это видно, если обратиться к упомянутой статье Брейе:
«Взаимозависимость интеллектуальной метафизики с мистикой есть определяющая черта плотиновской мысли. Душа по Плотину достигает высшего начала только через мир и природу. А Ум, посредством которого душа доходит до Единого, есть просто сублимация природы и совокупность вечных законов, природой правящих. В своем восхождении к умопостигаемому миру душа вовсе не утверждается в своей независимости, а осознает себя как эманацию этих законов, как одну из космических сил со своим местом в системе душ и как «сестру Мировой души», правящей чувственным миром. От чувственных вещей душа отходит, вовсе не отстраняясь от природы, а наоборот – объединяясь с нею».
Интересно, что позиции Армстронга и Брейе совпадают не только друг с другом в фундаментальной интуиции, но также и со взглядом Эдуарда Целлера, «основателя европейской истории философии как науки». В «Очерке истории греческой философии» в параграфе «Система Плотина. Сверхчувственный мир» Целлер пишет:
«Система Плотина, аналогично системе Филона, исходит из идеи божества и завершается требованием единения с божеством. Между этими двумя полюсами лежит все, что Плотин учит, с одной стороны, о возникновении производного бытия из божества, и с другой стороны – об его возврате к божеству».
Таким образом, при внешнем различии позиции ученых на самом деле обладают внутренней схожестью, т.е. разница лишь стилистическая, а не смысловая. По-разному расставлены акценты, но суть у всех одна: «пытайтесь возвести бога в нас, в людях, к божественному во всем» или же «бегство единственного к единственному» – последние слова Плотина и заключительное, благодаря Порфирию, слово «Эннеад».
Сложно сказать, действительно ли сегодняшние историки философии добрались до сердца философии Плотина, однако с уверенностью можно утверждать о самих исследователях то, что современное плотиноведение представляет собой не просто скопление случайных людей, интересующихся время от времени неоплатонизмом, а настоящую школу, в которой есть общепринятые, классические для ее представителей взгляды, позиции, положения. Эта школа имеет единство и границы и ведет свою историю, по меньшей мере, с XIX века.
а.н.