Ещё одна литературоведческая книга о фантастике, отдельные статьи автора, помнится читал с удовольствием.
Очень мягкое и информативное авторское предисловие о связях (где-то очевидных и глубоких, где-то больше похожих на паутинки) между героями книги - фантастами, все из которых написали прекрасные истории, а некоторые (Борхес, например) так и вовсе заявили о себе и в большой внежанровой истории литературы.
Роберт Хайнлайн для начала - бедное детство в многодетной семье, военно-морская академия, сексуальные авантюры, сложный и мрачный алармистский характер.
Извивы творчества, которое сам отец-основатель жанра не считал главным для себя.
Синтетические политические убеждения - неприязнь и к красным и к борцам с ними, дань оккультизму - сатанист Парсонс и религиозный бриколажник Хаббард.
Любимец советских читателей Гарри Гаррисон - неприязнь к армии (как к институту), в которой он, в отличие от Хайнлайна, честно отслужил младшим чином.
Творческие попытки - комиксы, поддельные письма читателей, сценарии и фантастика.
Переезды по миру, в основном по европейским странам, взрывная постсоветская популярность.
Борхес - одна из голов любимого в СССР горыныча (другие две - Маркес и Кортасар).
Широко декларируемая ненависть к Перону (при симпатии к хунтам других южноамериканских стран), который и не притеснял писателя; девять лет не слишком любимой работы библиотекарем, недолгое директорство в Национальной библиотеке после свержения Перона.
Борхесовский канон и его ненавистники (включая не симпатичного мне Лема, о котором, в свою очередь, несколько пренебрежительно отзывался Дик).
Сильверберг - наш человек: "...любил фантастику. Но деньги он любил ещё больше..."; раннее начало карьеры, невероятная плодовитость и неразборчивость в жанрах (от порно до научпопа для подростков).
Надо бы вернуться к автору, к слову.
Баллард, которого не читал вовсе, а стоит, пожалуй - детство в Китае, закончившееся в странно вдохновившем его концлагере, любовь к паталогоанатомии, служба в авиации.
Любимый с юности Эллисон.
"Награды и премии, легендарные похождения, расточительная любовь... всё туманится в зеркале, зеркало укутывают белым покрывалом и убирают с глаз долой вместе со старинной мебелью, которую однажды, когда-нибудь зябкой ночью, рубят на дрова. И кто тогда скажет, что было важным для человека при его жизни, что стоящего он успел сделать?".
Задиристость, амбициозность, презрение к авторитетам и моральным нормам, постоянный прогресс.
Книг Приста и Дилэни тоже не помню вовсе, а Джеймса Типтри-Мл. узнал лишь недавно и в восторге от сборника лучших историй, версии трагической развязки жизней её и мужа, очень уместны, как и, собственно, штрихи биографии.
Очень ценимый Пауэрс, друживший с Диком, оказывается, и вдохновленный нонфикшеном о викторианской Англии (который давно в моём вишлисте).
Стерлинг - техасский левый журналист, ставший одним из отцов киберпанка, всю карьеру не чуравшийся конспирологии.
Майкл Шейбон - прочитанную пару его книг могу только похвалить.
Тед Чан - "...исключение из правил. Не только потому, что этих "Хьюг" и "Небьюл" у него как у дурака фантиков, и все сплошь за малую и среднюю форму", к которому стоит вернуться.
Первые в сборнике советские авторы - Стругацкие.
"В творчестве АБС есть константа, постоянная величина среди величин переменных. Ряд "проклятых вопросов", которые не давали Стругацким покоя десятилетиями: с завидной регулярностью соавторы возвращались к ним снова, снова и снова, практически в каждом своем произведении. И самый острый из вопросов - можно ли насильно заставить человека (и человечество в целом) стать добрее, гуманнее, светлее, чище?".
Булычёв, которого автор называет недобрым сказочником, при этом представляя как одну из трёх, помимо Стругацких и Крапивина, звёзд жанра, оставшихся от шестидесятых. Номенклатурная семья, советское посольство в Бирме, увлечение американской фантастикой, всеобъемлющая творческая плодовитость, проявления ранее скрывавшейся саркастичности, начиная с конца восьмидесятых.
"Оказывается, не так уж сложно добиться, чтобы твои тексты пережили тебя если не на века, то по крайней мере на десятилетия. Всего-то надо: писать чудовищно много; писать в разных жанрах и в разных регистрах; писать, опираясь на уникальный личный и читательский опыт. Ах да, хорошо бы ещё писать талантливо...".
Отдельно о фигурах умолчания в биографии Булычёва - здесь автор задался вопросом о том, почему тот, в отличие от товарищей по цеху, безусловно принадлежал к советской элите.
Ольга Ларионова и её леопард, Савченко, который тоже давно в вишлисте, но теперь, пожалуй, отодвину его поглубже; Штерн, которым не интересовался, а может и стоит.
Вовсе не интересный мне Миядзаки - пацифист, экологический алармист и левак; Алан Мур, его знаю только по великолепному "Иерусалиму", о котором, впрочем, ни слова.
Прекрасная работа - тонкая, компетентная, добрая и деликатная, даже отдельные политико-иронические реплики автора её не портят, выбор героев процентов на восемьдесят идеальный. Я чего-то подобного и ожидал, но тем не менее приятно удивлён