21 декабря 1925 года в Большом театре состоялся показ фильма, который никто тогда не называл шедевром навсегда. Его смотрели как событие момента. Как громкую премьеру. Как знак новой эпохи. Прошло сто лет. Эпохи сменились. Государства исчезли. Идеологии устали. А фильм остался.
Почему
Важно сразу убрать ложный ответ: "Потому что это пропаганда." Это слишком просто и слишком лениво. Пропаганда умирает вместе со своей задачей. А «Броненосец Потёмкин» живет.
Он живет потому, что говорит не о власти, а о человеке.
Броненосец «Потёмкин», созданный Сергей Эйзенштейном, вообще не про революцию как лозунг. Он про момент, когда человек вдруг понимает, что больше не может подчиняться. Не потому что ему объяснили. А потому что внутри что то оборвалось.
Матросы не цитируют теории. Они не произносят правильные слова. Они просто отказываются есть гнилое мясо. И это один из самых честных жестов в истории кино. Человек не хочет быть униженным. Не хочет быть превращенным в объект. И в этот момент история начинает двигаться.
В этом фильме почти нет героев в привычном смысле. Нет психологических монологов. Нет биографий. Есть толпа. Есть лица. Есть глаза. И в них страх, стыд, ярость, решимость. Это кино не про индивидуальность. Оно про общее человеческое.
И здесь мы подходим к главному
«Броненосец Потёмкин» до сих пор работает потому, что он снят не как рассказ, а как удар по нервной системе. Эйзенштейн не уговаривает. Он воздействует ритмом, монтажом, паузой. Его знаменитая Одесская лестница не потому страшна, что там стреляют. Она страшна потому, что в ней уничтожается ощущение безопасности. Детская коляска катится вниз. И ты понимаешь, что мир больше не удерживает слабых.
Это чувство узнаваемо и сегодня
Когда человек понимает, что правила перестали его защищать. Когда закон существует, но не для всех. Когда система сильнее жизни. В этот момент фильм перестает быть историческим. Он становится зеркалом.
Еще одна причина, почему фильм пережил век. В нем нет цинизма. Современное кино часто умное, но холодное. Оно смотрит на человека как на конструкцию. Эйзенштейн смотрит на человека как на живую плоть истории. Его монтаж жесток, но его взгляд сочувствующий.
Он не смеется над жертвами. Он не дистанцируется. Он внутри трагедии.
И наконец самое важное
Этот фильм напоминает одну простую и неприятную вещь. История начинается не с решений наверху. Она начинается с маленького отказа внутри. С того момента, когда человек говорит себе достаточно.
Поэтому сто лет спустя «Броненосец Потёмкин» не выглядит музейным экспонатом. Он выглядит предупреждением. И напоминанием.
Мы можем не разделять идеологию эпохи. Мы можем спорить с ее выводами. Но мы не можем отменить главный вопрос, который фильм задает каждому зрителю.
Вот почему этот фильм остается важным. Не потому что его надо помнить. А потому что он продолжает спрашивать. И от этого вопроса не получается отвернуться даже через сто лет.
В какой момент ты сам перестаешь есть гнилое мясо? И что готов за это заплатить?