– А ты уверена, что майонез нужно класть именно сейчас? Он же отсечется, если картошка еще теплая. И вообще, ты слишком крупно режешь. Это не оливье получается, а какой-то винегрет для бедных.
Ирина замерла с ножом в руке, глядя на ровные, идеальные кубики вареной моркови, лежащие на доске. Она сделала глубокий вдох, считая про себя до десяти. Это была ее любимая техника успокоения, но сегодня, тридцать первого декабря, даже счет до ста помогал слабо.
– Валентина Петровна, картошка уже давно остыла. Я ее час назад из холодильника достала. И кубики нормальные, Леша любит именно так, чтобы чувствовать вкус овощей, а не кашу есть, – Ирина старалась говорить ровно, не повышая голоса, хотя внутри все кипело, как вода в кастрюле для пельменей.
Свекровь, грузная женщина с пышной химической завивкой и в переднике, который она привезла с собой (видимо, намекая, что у невестки фартуки недостаточно чистые), поджала губы. Она стояла у окна, демонстративно протирая и без того сияющий подоконник бумажной салфеткой.
– Леша любит так, как я его тридцать лет кормила, – парировала Валентина Петровна. – А я всегда терла морковь на терке. Так нежнее. И яблочко добавляла. Ты яблоко положила?
– Нет. Мы не любим с яблоком.
– Кто это «мы»? Мой сын обожает с яблоком! Просто он тебе не говорит, чтобы не обидеть. Он у меня мальчик деликатный, воспитанный. Весь в отца.
Ирина сжала рукоятку ножа так, что побелели костяшки пальцев. День обещал быть долгим. Очень долгим.
Все началось еще утром. Изначально план был идеальным: они с Алексеем вдвоем, в пижамах, под старые советские комедии неспешно режут салаты, запекают утку и пьют шампанское. Но два дня назад позвонила Валентина Петровна и трагическим голосом сообщила, что у нее в квартире прорвало трубу (что оказалось ложью, как выяснилось позже – просто капал кран), и встречать Новый год в сырости она не может. Алексей, добрая душа, конечно же, пригласил маму к ним.
Ирина не возражала против присутствия свекрови за столом. Она возражала против ее присутствия на кухне. Кухня была территорией Ирины, ее святая святых, ее местом силы. Здесь все лежало на своих местах, баночки со специями были подписаны красивым почерком, а ножи были наточены до бритвенной остроты. Валентина Петровна же исповедовала кухонный хаос, приправленный безапелляционной уверенностью в собственной правоте.
– Ирочка, ну что ты делаешь? – свекровь вдруг метнулась к плите, где на медленном огне томился соус для утки. – Он же сейчас пригорит! Огонь надо убавить!
Она решительно крутанула ручку конфорки, практически выключив газ.
– Валентина Петровна, не трогайте, пожалуйста! – Ирина, забыв про морковь, бросилась к плите. – Это специальный режим, соус должен загустеть при определенной температуре. Если убавить, он просто расслоится!
– Ерунду какую-то придумала. Соус – это сметана с чесноком. А ты тут наварила какое-то зелье. Мед, горчица, апельсины... Разве ж это еда для мужика? Ему мясо нужно нормальное, а не десерт.
– Леша сам просил утку в апельсиновом соусе. Это наш фирменный рецепт.
– Фирменный... – фыркнула свекровь, отходя к столу и беря в руки миску с уже нарезанной колбасой. – Колбаса-то хоть докторская? Или опять какую-нибудь ветчину подсунула? Ой, мамочки, она же копченая! Ира, ты хочешь испортить желудок моему сыну? У него гастрит был в пятом классе!
Ирина почувствовала, как дергается левый глаз.
– Алексей! – громко позвала она мужа, который предусмотрительно спрятался в гостиной и делал вид, что очень занят настройкой елки, хотя елка была наряжена еще неделю назад.
В дверях показалась виноватая физиономия мужа. Он прекрасно понимал, что происходит, но трусливо надеялся, что женщины «как-нибудь сами договорятся».
– Да, Ириш? Мам, все нормально?
– Леша, скажи маме, какую утку ты любишь. И какую колбасу мы кладем в оливье, – Ирина уперла руки в бока, всем своим видом показывая, что отступать не намерена.
Алексей перевел взгляд с разгневанной жены на обиженно поджавшую губы мать. Ситуация была патовая.
– Мам, ну правда, Ира очень вкусно готовит утку. С апельсинами. Мне нравится. И оливье с копченой курицей или ветчиной тоже вкусно, пикантно так.
Валентина Петровна всплеснула руками, словно услышала весть о конце света.
– Пикантно! Ты посмотри на него! Испортила тебе жена вкус совсем. Раньше мамины котлетки за обе щеки уплетал, а теперь ему «пикантно». Ладно, делайте что хотите. Я только добра желаю. Сами потом будете с животами мучиться.
Она демонстративно села на стул в углу кухни, сложив руки на груди, и принялась наблюдать. Это было еще хуже, чем ее активное вмешательство. Теперь Ирина чувствовала себя как на экзамене у самого строгого профессора, который только и ждет ошибки.
Ирина вернулась к нарезке. В тишине был слышен только стук ножа о доску.
– Нож тупой, – прокомментировала Валентина Петровна через две минуты. – И держишь ты его неправильно. Пальцы порежешь.
– Нож острый, японский.
– Японский... Китайская подделка. Вот у меня дома ножи – еще от отца остались, сталь – зверь! А это так, игрушки.
Ирина промолчала. Она понимала, что свекровь просто скучает и хочет внимания, но способ его получения выбрала самый деструктивный.
– А селедку под шубой ты делать будешь? – не унималась Валентина Петровна.
– Буду. Овощи уже сварены, селедка почищена.
– Дай я хоть селедку порежу. А то ты опять кусками накромсаешь, кости оставишь.
– Валентина Петровна, спасибо, я сама. Вы лучше отдохните, телевизор посмотрите. Там «Ирония судьбы» начинается.
– Я не устала! Я помочь хочу! Что я, барыня какая, сидеть буду, пока невестка на кухне горбатится? Люди скажут, что я лентяйка.
– Какие люди? Здесь только мы.
– Совесть – вот главный судья! – патетически воскликнула свекровь и, резво вскочив со стула, подошла к холодильнику. – Где у вас яйца? Я хоть на салат с крабовыми палочками яйца почищу.
Ирина обреченно махнула рукой. Пусть чистит. В конце концов, испортить вареные яйца сложно даже при большом желании.
Полчаса прошли в относительном перемирии. Валентина Петровна чистила яйца, комментируя каждое пятнышко на скорлупе и сетуя на то, что «куры нынче пошли не те, желток бледный, сплошная химия». Ирина старалась пропускать этот поток сознания мимо ушей, занимаясь уткой. Она достала птицу, натерла ее специями, уложила в форму.
– Господи, ты что, яблоки не почистила? – раздался голос свекрови прямо над ухом.
Ирина вздрогнула.
– В смысле?
– В прямом! Ты яблоки в утку с кожурой пихаешь! Там же воск! Там микробы! Кто так делает?
– Это антоновка, она домашняя, с рынка. Я ее помыла щеткой. Кожура дает аромат, она запечется и будет мягкой.
– Ничего она не будет мягкой! Будет как пленка, в зубах застревать. Вынимай! Вынимай немедленно, надо чистить!
Валентина Петровна потянула свои руки к утке, намереваясь вытащить уже уложенные внутрь дольки яблок.
– Не трогайте! – Ирина перехватила руку свекрови. Это получилось резче, чем она планировала. – Валентина Петровна, пожалуйста, отойдите от моего стола. Я готовлю это блюдо. Я знаю, как его готовить. Если вам не нравится – вы можете не есть утку. Я сделаю вам куриную грудку на пару, если вы так боитесь за желудок.
Свекровь вырвала руку и посмотрела на невестку глазами, полными слез.
– Ты меня выгоняешь? Из собственной кухни? Я к вам с душой, с подарками, а ты... Ты мне рот затыкаешь? Грудку на пару... Как собаке старой!
– Мама, что опять случилось? – на пороге снова возник Алексей, на этот раз с пультом от телевизора в руках. Вид у него был измученный.
– Лешенька! – Валентина Петровна картинно прижала руку к груди. – Она мне хамит! Она мне руки выкручивает! Я просто хотела помочь, подсказать, как лучше, как ты любишь, а она... «Не трогайте, отойдите, не ешьте»!
– Я не выкручивала руки, – устало сказала Ирина. – Я просто попросила не лезть в процесс приготовления утки. Леша, я тебя просила: займи маму чем-нибудь. Я не могу готовить, когда у меня выхватывают продукты и крутят ручки плиты.
Алексей вздохнул, подошел к матери и приобнял ее за плечи.
– Мам, пойдем в комнату. Там концерт начался. Ну правда, Ира сама справится, она привыкла одна.
– Привыкла она... Эгоистка она у тебя! Единоличница! Никого слушать не хочет, думает, самая умная. А то, что мать жизнь прожила и опыта набралась – это тьфу, растереть и забыть!
Валентина Петровна все же позволила увести себя в гостиную, но напоследок бросила на утку такой взгляд, что птица должна была бы самовоспламениться от стыда.
Ирина выдохнула. Тишина. Наконец-то. Она включила негромкую музыку на телефоне, налила себе бокал воды и продолжила готовить. Оливье был нарезан и заправлен (без яблок!), селедка укрыта «шубой», тарталетки с икрой ждали своего часа. Осталось только отправить утку в духовку и нарезать овощной салат.
Прошел час. Из гостиной доносился звук телевизора и периодические комментарии свекрови по поводу нарядов артистов («Срамота!», «Кто ее так одел?», «В наше время пели, а не трусами трясли»). Ирина почти расслабилась. Утка благоухала в духовке, распространяя по квартире божественный аромат цитрусовых и пряностей.
Ирина решила сходить в душ, чтобы смыть с себя кухонную усталость и переодеться к столу.
– Леш, я в душ на пятнадцать минут. Поглядывай за духовкой, таймер я поставила, но мало ли, – крикнула она мужу.
– Хорошо, дорогая! – отозвался Алексей.
Теплая вода смывала напряжение. Ирина стояла под душем и мечтала о том, как они сядут за стол, выпьют шампанского, и, может быть, свекровь смягчится после первой рюмки и перестанет ворчать. Все-таки Новый год. Семейный праздник. Надо быть добрее.
Выйдя из ванной в халате и с полотенцем на голове, Ирина сразу почувствовала неладное. Запах. Пахло не только уткой. Пахло чем-то еще. Чем-то резким, уксусным и... лавровым листом?
Она быстрым шагом направилась на кухню.
Картина, которая открылась ее взору, заставила ее замереть в дверях. Духовка была открыта. Валентина Петровна, вооруженная половником, поливала утку какой-то мутной жидкостью из банки.
– Что вы делаете?! – голос Ирины сорвался на крик.
Свекровь вздрогнула, пролив немного жидкости на пол.
– Ой, напугала! Чего кричишь? Спасаю твою утку, вот что делаю. Она же сухая совсем будет, корка уже пригорать начала. Я вот рассольчиком огуречным полила, с уксусом, и лучка добавила сверху. Чтобы помягче было. И маринадик твой сладкий смыла немного, а то карамель одна, зубы слипнутся.
Ирина подошла к плите, чувствуя, как земля уходит из-под ног. Утка, ее прекрасная утка, которая мариновалась сутки в меду и горчице, теперь плавала в луже рассола, а сверху была завалена крупно нарезанным вареным луком (видимо, из супа, который стоял в холодильнике). Блюдо было безнадежно испорчено. Сладкая корочка превратилась в склизкую массу, а запах маринада смешался с кислым запахом дешевого уксуса.
– Вы... вы зачем это сделали? – прошептала Ирина, глядя на это гастрономическое преступление.
– Как зачем? Чтобы вкусно было! – искренне удивилась Валентина Петровна. – Леша всегда любил уточку в рассоле тушеную. Я подумала, пока ты моешься, я быстренько поправлю, сюрприз будет. А то пересушила бы, стыдно перед гостями.
– Какими гостями?! – заорала Ирина так, что звякнули ложечки в сушилке. – Здесь только вы! Вы и есть гость! Который пришел и испортил наш новогодний ужин!
– Ира, успокойся! Ты чего истерику закатываешь из-за еды? – свекровь тоже повысила голос, переходя в наступление. – Подумаешь, рассол! Это классический рецепт! Ты мне еще спасибо скажешь!
– Я не скажу вам спасибо! Вы испортили главное блюдо! Я два дня потратила на подготовку! Вы не имели права трогать мою духовку!
На шум прибежал Алексей. Увидев плачущую жену и красную от возмущения мать, он схватился за голову.
– Что опять?
– Посмотри! – Ирина ткнула пальцем в противень. – Твоя мама решила «спасти» утку огуречным рассолом! Она смыла весь соус! Леша, это есть невозможно! Это помои!
Алексей подошел, принюхался. Запах действительно был специфический.
– Мам... ты зачем? – растерянно спросил он. – Ира же просила не трогать.
– Да что вы на меня накинулись оба?! – взвизгнула Валентина Петровна, бросая половник в раковину. Грохот металла о металл прозвучал как гонг. – Я как лучше хотела! Я мать! Я вижу, что невестка не справляется, что руки не из того места растут! Решила помочь, по-родственному! А в ответ – черная неблагодарность!
– Не справляюсь? – Ирина медленно развязала пояс халата, затягивая его потуже, словно готовясь к битве. – Я готовлю с двенадцати лет. У меня разряд повара-кондитера, если вы забыли. Я не справляюсь? Это вы, Валентина Петровна, не справляетесь со своей ревностью и желанием контролировать все вокруг. Вы не можете пережить, что на этой кухне хозяйка не вы. Что ваш сын ест мою еду и хвалит ее.
– Ах вот как ты заговорила! – свекровь схватилась за сердце. – Леша, ты слышишь? Она меня ревнивой старухой называет! Она меня оскорбляет! В моем возрасте! Да у меня давление двести сейчас бахнет!
– Мам, Ира не говорила про старуху, – тихо, но твердо сказал Алексей. В его голосе появились новые нотки, которых раньше не было.
– Ты ее защищаешь? – Валентина Петровна замерла, не веря своим ушам. – Родную мать на бабу променял?
– Она не баба, она моя жена, – Алексей подошел к Ирине и встал рядом, взяв ее за руку. Ладонь у него была холодная, но держал он крепко. – И это ее дом. И ее кухня. Мам, мы тебя любим, правда. Но ты перешла границы. Ира просила не мешать. Ты не послушала. Ты испортила ужин, который она готовила для нас. Зачем?
Валентина Петровна смотрела на сына широко открытыми глазами. Она привыкла, что Алексей всегда мямлил, сглаживал, уступал. Такой бунт был для нее в новинку.
– Значит, так... – прошипела она, и лицо ее пошло некрасивыми пятнами. – Значит, я лишняя. Значит, я мешаю вашему счастью. Я поняла. Указывают мне на дверь. Хорошо. Ноги моей здесь больше не будет!
Она резко развернулась и, шаркая тапками, пошла в прихожую.
– Мам, ну не начинай, – устало сказал Алексей вслед. – Никто тебя не гонит. Просто признай, что ты была неправа, и давай сядем за стол. У нас еще салаты есть, картошку сварим...
– Нет уж! – донеслось из коридора, сопровождаемое шуршанием пакетов. – Кушайте свои салаты сами! Давитесь своей «пикантной» уткой! А я поеду к себе! В холодную, сырую квартиру! Умру там одна, и никто стакана воды не подаст! Вот тогда вы поплачете! Вот тогда вспомните мать!
Ирина стояла на кухне, слушая этот спектакль. Ей было не жаль свекровь. Ей было жаль утку и свои нервы. И еще она чувствовала гордость за мужа. Впервые за пять лет брака он так открыто встал на ее сторону перед матерью.
Через пять минут хлопнула входная дверь. Стало тихо.
Алексей вернулся на кухню. Он выглядел так, будто разгрузил вагон с углем. Подошел к плите, посмотрел на несчастную утку, плавающую в рассоле.
– Ну... – протянул он. – Может, не все так плохо? Может, если лук убрать...
Ирина истерически хихикнула.
– Леша, это кислое мясо с запахом старых огурцов. Это в мусорку.
Она взяла противень и решительно вывалила содержимое в мусорное ведро. Шлепнулось тяжело и печально.
– И что мы будем есть? – спросил Алексей, обнимая жену сзади и утыкаясь носом ей в макушку. – До Нового года три часа.
Ирина развернулась в его объятиях.
– У нас есть таз оливье. У нас есть селедка под шубой. У нас есть икра. И у нас есть пельмени в морозилке. Твои любимые, домашние. Я лепила их неделю назад на всякий случай.
– Пельмени! – глаза Алексея загорелись. – Слушай, это же гениально. Пельмени на Новый год – это лучше всякой утки. Серьезно.
– А еще у нас есть шампанское и спокойствие, – добавила Ирина. – Ты не жалеешь, что она уехала?
Алексей помолчал минуту, глядя в окно, где падал крупный снег.
– Знаешь... жаль, что так вышло. Что поругались. Но, если честно, я чувствую облегчение. Она бы весь вечер пилила нас: то не так сидим, то не то пьем, то телевизор громко. А сейчас... сейчас мы просто будем вдвоем. Как и хотели.
– Я люблю тебя, – сказала Ирина.
– А я тебя. И твою кухню. И твои правила. Прости, что сразу не вмешался.
Они стояли обнявшись на кухне, где все еще пахло уксусом, но этот запах уже выветривался в открытую форточку, уступая место морозной свежести.
Оставшееся время пролетело незаметно. Они варили пельмени, смеялись, вспоминая лицо Валентины Петровны, когда она говорила про «классический рецепт» утки в рассоле. Алексей открыл шампанское заранее, не дожидаясь курантов.
Без пяти двенадцать они сидели за красиво накрытым столом. Мерцали гирлянды, по телевизору президент говорил свою традиционную речь. Телефон Алексея пиликнул. Пришло сообщение.
«С Новым годом, сынок. Я доехала. Труба не течет. Соседка баба Валя принесла холодец. Сидим, празднуем. Живите как хотите, Бог вам судья».
Алексей хмыкнул и показал сообщение Ирине.
– Видишь? Все с ней в порядке. Драма отменяется. Баба Валя теперь будет слушать про неблагодарную невестку.
– Дай бог здоровья бабе Вале, – подняла бокал Ирина.
Били куранты. Они загадывали желания. Ирина загадала, чтобы в новом году никто не пытался переделывать ее жизнь по своим рецептам. И чтобы ее границы уважали. Глядя на счастливого мужа, уплетающего пельмени со сметаной, она поняла, что это желание уже начало сбываться.
Эта новогодняя ночь стала для них поворотной. Они поняли, что семья – это не обязательно кровные узы и обязательство терпеть токсичное поведение ради приличий. Семья – это те, с кем тебе тепло, вкусно и спокойно. И иногда для сохранения этого тепла нужно просто закрыть дверь, даже если за ней стоит мама с банкой рассола.
Подписывайтесь на канал, чтобы не пропустить новые жизненные истории, и обязательно ставьте лайк, если считаете, что Ирина поступила правильно. Как бы вы поступили в такой ситуации – стерпели бы или указали на дверь?