– Вы что, глухая? Я уже три минуты звоню, палец о кнопку стерла! – визгливый голос разнесся по лестничной клетке, едва Татьяна приоткрыла входную дверь.
На пороге стояла Лариса Ивановна, соседка с пятого этажа. Женщина неопределенного возраста, который она тщательно скрывала за слоями пудры и ярко-розовой помадой, была одета в цветастый халат, напоминавший чехол от танка, а на ногах у нее красовались стоптанные тапочки с помпонами. В руках она держала пустую чашку с отбитым краем.
Татьяна, которая в этот момент была вся в муке и с закатанными рукавами, растерянно моргнула. В квартире пахло сдобным тестом, ванилью и уютным теплом, которое всегда царило на ее кухне по выходным.
– Здравствуйте, Лариса Ивановна. Я просто миксер включила, не слышала звонка. Что-то случилось? Пожар? Потоп?
– Тьфу на тебя, какой пожар! – соседка бесцеремонно отодвинула Татьяну плечом и шагнула в прихожую, сразу же начав сканировать пространство цепким взглядом маленьких глаз. – Соли у меня нет. Суп варю, кинулась – а в солонке мышь повесилась. Одолжишь? Или жалко для старой больной женщины?
– Конечно, одолжу. Сейчас принесу, подождите здесь, – Татьяна попыталась преградить путь, но Лариса Ивановна уже уверенно двигалась вглубь коридора, оставляя на коврике следы от уличной пыли, которая, видимо, налипла на ее тапочки в подъезде.
– Ой, а чем это у тебя так пахнет? Пироги, что ли? – нос соседки задвигался, улавливая ароматы. – Или булочки? С корицей?
– Ватрушки с творогом. И пирог с капустой в духовке стоит. Лариса Ивановна, я сейчас соль вынесу, вы не разувайтесь...
Но было поздно. Соседка уже скинула свои тапочки и по-хозяйски сунула ноги в гостевые шлепанцы, которые стояли у обувницы.
– Да ладно тебе, «вынесу». Что мы, чужие люди? Дай хоть дух перевести, лифт-то опять не работает, пока до вас на третий спустилась, одышка замучила. Чаем хоть напоишь? Или у тебя снега зимой не выпросишь?
Татьяна вздохнула. Выгонять человека было неудобно, воспитание не позволяло. Мама всегда учила: «Гость на порог – счастье в дом». Хотя в случае с Ларисой Ивановной поговорка давала явный сбой. Эта женщина была известна всему подъезду своей способностью сунуть нос в любую щель и раздать советы, о которых никто не просил.
– Проходите, – смиренно сказала Татьяна, мысленно прощаясь с тихим вечером и любимым сериалом, который планировала посмотреть, пока муж Николай на работе. – Чайник как раз горячий.
На кухне было светло и просторно. Татьяна гордилась своей кухней: гарнитур цвета слоновой кости, занавески с нежным цветочным узором, которые она сшила сама, круглый стол, накрытый льняной скатертью. Всё здесь дышало порядком и любовью.
Лариса Ивановна плюхнулась на стул, который жалобно скрипнул под её весом, и тут же поморщилась.
– Жестковато у тебя. Подушечки бы подложила, а то сидишь, как на вокзале.
– Нам удобно, – коротко ответила Татьяна, доставая чашки. – Вам чай черный или зеленый?
– Черный, конечно. Зеленый – это для тех, у кого давление низкое, а у меня оно скачет, как коза. И покрепче заваривай, не жалей заварки. А то знаю я вас, молодых, макнете пакетик три раза и думаете – чай.
Татьяна, которой недавно исполнилось сорок пять, пропустила «молодых» мимо ушей, достала банку с хорошим листовым чаем и начала заваривать.
– А что это у тебя скатерть такая маркая? – не унималась гостья, проводя пальцем по ткани. – Лен? Ой, зря. Это ж гладить замучаешься. Я вот клеенку постелила – красота. Тряпкой протерла, и блестит. А тут пятно посадишь – и все, вид испорчен. Непрактичная ты, Танька.
– Мне нравится натуральная ткань. Она уют создает.
– Уют... Пылесборник это, а не уют. И занавески эти в цветочек – прошлый век. Сейчас модно жалюзи, или рулонные такие, знаешь? А это – деревня. Ты уж не обижайся, я тебе как мать говорю, добра желаю.
Татьяна поставила перед соседкой дымящуюся чашку и тарелку с только что испеченными ватрушками. Золотистые, пышные, с румяным творогом посередине – они выглядели как с картинки кулинарной книги.
Лариса Ивановна взяла одну ватрушку, повертела её в руках, словно искала изъян, и откусила крошечный кусочек. Жевала она долго, вдумчиво, глядя в потолок.
– Ну как? – не выдержала Татьяна.
– Тесто тяжеловато, – вынесла вердикт соседка. – Дрожжей переложила? Или муку не просеяла? Чувствуется, прям комком в желудок падает. И творог суховат. Ты сметану-то добавляла?
– Добавляла. Домашнюю, жирную.
– Значит, передержала в духовке. Сухой творог – это, Тань, моветон. Муж-то ест такое?
– Коля очень любит мою выпечку.
– Ну, мужики – они как поросята, все съедят, лишь бы горячее, – махнула рукой Лариса Ивановна и, вопреки своей критике, потянулась за второй ватрушкой. – А Колька твой вообще человек неприхотливый. Видела его вчера у подъезда. Пальто на нем висит, лицо серое. Ты его кормишь вообще? Или только вот этим тестом пичкаешь? Ему мясо нужно, борщи наваристые. А у тебя небось одни салатики да йогурты.
Внутри у Татьяны начала подниматься горячая волна раздражения. Николай, её муж, был мужчиной статным, крепким, а «серым» он был вчера от усталости – закрывал сложный проект на работе.
– У нас прекрасное питание, Лариса Ивановна. Вчера Николай ел бефстроганов с пюре, а сегодня на ужин будет пирог с капустой и запеченная буженина.
– Буженина... – соседка скептически хмыкнула, доедая вторую ватрушку и стряхивая крошки прямо на пол. – Магазинная, поди? Сплошная химия. Самой надо запекать. Берешь шейку, шпигуешь чесночком... Хотя куда тебе, ты ж работаешь. Когда тебе готовить? Все бегом, все наспех. Вот я своему покойному, царствие небесное, каждый день свежее готовила. Первое, второе и компот. Поэтому он меня на руках носил. А твой... смотри, Танька, уйдет он от тебя.
Татьяна замерла с чайником в руке.
– Это почему же он уйдет?
– А потому что мужику ласка нужна и уют настоящий, а не вот это... дизайнерское. Ты вечно на работе, карьеру строишь. А дом холодный. Вот сижу я у тебя – вроде чисто, а души нет. Все какое-то... неживое. И ты сама какая-то дерганая. Глаза не горят.
– У меня все в порядке с глазами. И с мужем тоже.
– Ой, не зарекайся! – Лариса Ивановна понизила голос до заговорщического шепота, наклонившись над столом. – У Зинки с третьего подъезда тоже «все в порядке» было. А потом выяснилось, что ее благоверный уже два года к молодухе бегал. Потому что та его слушала, в рот заглядывала. А Зинка все отчеты писала. Ты, Тань, вот скажи честно: ты когда в последний раз мужу ноги мыла?
– Что делала? – Татьяне показалось, что она ослышалась.
– Ноги мыла! Пришел муж с работы, усталый, а ты ему тазик с теплой водичкой, с солью морской. Помассировала, полотенцем вытерла. Это ж ритуал! Это ж покорность женская, уважение.
– Лариса Ивановна, мы живем в двадцать первом веке. У Николая есть душ. И покорность – это не про наш брак. У нас партнерство.
Соседка расхохоталась так, что чай в её чашке расплескался.
– Партнерство! Ой, не могу! Начитаются интернетов своих и умничают. Партнерство – это в бизнесе, милочка. А в семье должна быть иерархия. Мужик – царь, баба – при нем. А ты, я смотрю, вожжи-то перетянула. Командуешь, поди? Вон, чашку мне поставила, даже не спросила, удобно ли мне ручку держать. Сахар не предложила. Это, Тань, эгоизм. Махровый эгоизм.
Татьяна молча встала, достала сахарницу и с грохотом поставила её перед гостьей.
– Сахар. Пожалуйста.
– Вот! Психуешь. А это значит, правда глаза колет. Нервишки лечить надо. Валерьяночку попей, или пустырник. А то Колька точно сбежит. Кстати, о Кольке. Я давно хотела тебе сказать... ты за ним следи получше.
– В каком смысле?
– В прямом. Видела я, как он с соседкой из четырнадцатой квартиры разговаривал. Стояли у машины, смеялись. Она молодая, вертлявая, юбка – одно название. А он прям расцвел. Ты-то вечно серьезная, как училка, а мужикам легкость нужна. Праздник нужен.
Татьяна почувствовала, как кровь стучит в висках. Соседка из четырнадцатой – это Леночка, дочка их друзей, которой Николай помогал аккумулятор зарядить на прошлой неделе.
– Лариса Ивановна, это Лена. Мы её с пеленок знаем.
– Ну и что? Бес в ребро, знаешь такое? Ой, Танька, наивная ты. Жизни не знаешь. Я вот жизнь прожила, я людей насквозь вижу. У тебя на лбу написано – «несчастливая». И посуда у тебя... вот эта чашка. Смотри, скол маленький на ободке.
Татьяна присмотрелась. На любимой чашке с гусями действительно была микроскопическая щербинка.
– И что?
– А то! Из битой посуды пить – жизнь разбивать. Выкини немедленно! Это примета плохая. Ты вообще примет не соблюдаешь. Веник у тебя в углу как стоит? Метелкой вниз! А надо вверх, к деньгам. Поэтому вы и живете... ну так, средненько. Ремонт давно не делали, машина у Кольки не новая. Все потому, что ты энергетику в доме не бережешь.
В этот момент в замке повернулся ключ. Дверь открылась, и в коридоре послышался голос Николая:
– Танюша, я дома! Ух, какой запах! Ты что, пекарню открыла?
Через секунду в кухню вошел муж. Высокий, широкоплечий, с букетом тюльпанов в руках. Он улыбался, но, увидев Ларису Ивановну, улыбка слегка померкла, хотя он тут же взял себя в руки.
– О, у нас гости. Добрый вечер, Лариса Ивановна.
– Здравствуй, Коленька, здравствуй, труженик! – соседка расплылась в приторной улыбке, мгновенно сменив тон с прокурорского на елейный. – Вот, зашла твою жену проведать, а то она все одна да одна, скучает.
Николай подошел к Татьяне, поцеловал её в щеку и вручил цветы.
– Почему скучает? Она занята, вон какие шедевры готовит.
– Шедевры... – Лариса Ивановна поджала губы. – Тесто тяжелое, Коля. Тебе такое вредно, живот расти будет. Ты и так поправился в последнее время, одышка, небось? Я Танюше говорю – за мужем следить надо, диету соблюдать. А она все булками тебя кормит.
Николай удивленно поднял бровь, моя руки под краном.
– Лариса Ивановна, я в спортзал хожу три раза в неделю. У меня с весом все отлично. А Танины пироги – это лучшее, что есть в мире.
– Ой, защищаешь! Молодец, хвалю. Но мужчине виднее, конечно. Только вот смотрю я на вас... – она снова взяла ватрушку (уже третью). – И думаю: детей-то у вас нет поблизости. Сын в другом городе?
– В Москве, работает, – сухо ответила Татьяна, ставя цветы в вазу.
– Вот! Бросили родителей. А почему? Потому что воспитание такое. Я вот свою дочку при себе держу, она мне каждый день звонит, советуется. А ваш улетел – и поминай как звали. Это, Тань, твое упущение. Мало любви давала, мало привязывала. Теперь вот кукуете вдвоем в пустой квартире.
Татьяна медленно поставила вазу на подоконник. Её сын Дима был успешным хирургом, звонил дважды в неделю и приезжал каждый отпуск. Но обсуждать это с Ларисой Ивановной она не собиралась. Чаша терпения, которая наполнялась последние полчаса, переполнилась и начала выплескиваться через край.
Она повернулась к столу, посмотрела на крошки на полу, на грязную чашку соседки, на её самодовольное лицо.
– Николай, садись, я тебе поесть положу, – спокойно сказала Татьяна.
– А мне? – встрепенулась Лариса Ивановна. – Я бы тоже от горячего не отказалась. А то дома суп пустой, я ж одна, мне готовить лень. Дай-ка мне тоже пюрешки с бужениной, попробую, что ты там наваяла. Может, подскажу, какой секретный ингредиент добавить.
Татьяна подошла к столу. Она уперлась руками в столешницу и наклонилась к соседке, глядя ей прямо в глаза. В кухне повисла тишина, даже холодильник перестал гудеть.
– Лариса Ивановна, – голос Татьяны был тихим, но в нем звенела сталь. – Вы пришли за солью. Соль я вам сейчас дам. Но ужинать вы будете у себя дома.
Глаза соседки округлились. Ватрушка замерла на полпути ко рту.
– Ты... ты что, выгоняешь меня?
– Я не выгоняю. Я устанавливаю границы, о которых вы, с вашей «жизненной мудростью», видимо, забыли. Вы сидите за моим столом, едите мою еду, которую назвали невкусной, и поливаете грязью мою жизнь.
– Я правду говорю! Добра желаю! – взвизгнула соседка, брызжа слюной.
– Нет, – жестко оборвала её Татьяна. – Вы не добра желаете. Вы пришли самоутвердиться. Вам не нравятся мои занавески? Не смотрите. Вам не нравится мое тесто? Не ешьте. Вам не нравится, как я воспитываю сына и ухаживаю за мужем? Это не ваше дело. В моем доме «царь» не муж и не я. В моем доме царит уважение. А вы уважение оставили вместе с тапочками за порогом.
– Коля! – Лариса Ивановна повернулась к мужчине, ища поддержки. – Ты слышишь, как она со старшими разговаривает? Это же хамство! Уйми свою жену!
Николай спокойно вытер руки полотенцем, подошел к жене и обнял её за плечи.
– Лариса Ивановна, – сказал он с ледяной вежливостью. – Моя жена абсолютно права. И, честно говоря, она еще очень мягко выразилась. Я бы на её месте добавил еще пару слов, но я, как вы заметили, воспитанный человек. Ватрушки, которые вы съели, были испечены для нас. Мы планировали тихий семейный ужин. Вы этот ужин превратили в лекцию, на которую мы не записывались.
Соседка побагровела. Пудра на её щеках пошла трещинами. Она грузно поднялась со стула, опрокинув пустую чашку. Та покатилась по столу, но, к счастью, не разбилась.
– Ах вот вы как! – задохнулась она от возмущения. – Я к ним с душой! Я к ним по-соседски! А они... Гордячки! Неблагодарные! Да ноги моей здесь больше не будет!
– Это было бы чудесно, – кивнула Татьяна. – И про соль не забудьте. Я сейчас насыплю.
– Не нужна мне твоя соль! Подавлюсь еще твоей солью! – Лариса Ивановна выскочила в коридор, с трудом попадая ногами в свои стоптанные тапочки. – Живите как хотите! Травитесь своим тестом! А когда Колька сбежит к молодой, ко мне плакаться не приходи! Дверь не открою!
– Договорились, – сказал Николай, открывая входную дверь. – Всего хорошего, Лариса Ивановна. Лифт, кажется, заработал.
Соседка вылетела на лестничную площадку, продолжая бормотать проклятия и что-то про «нынешнюю молодежь», которая совсем стыд потеряла. Николай захлопнул дверь и повернул замок на два оборота.
В квартире наступила блаженная тишина. Только тикали часы на стене.
Татьяна прислонилась спиной к двери и закрыла глаза. Руки у неё слегка дрожали. Она никогда не умела скандалить, и каждая такая стычка давалась ей нелегко.
– Ну ты даешь, Танюша, – восхищенно выдохнул Николай. – «Я устанавливаю границы». Прям как дипломат на переговорах. Горжусь тобой.
Он подошел и крепко прижал её к себе.
– Прости, что я сразу не вмешался. Опешил немного. Захожу – а тут эта фурия тебя учит щи варить.
– Ватрушки, – улыбнулась Татьяна, уткнувшись носом в его плечо. От мужа пахло морозом и одеколоном, а не «серым цветом», как утверждала соседка. – Она учила меня печь ватрушки. И мыть тебе ноги.
– Ноги? – Николай расхохотался. – Серьезно? Нет, ну если ты очень хочешь, я не против массажа, но тазик... это перебор.
Татьяна подняла голову и посмотрела на мужа.
– Коль, а у нас правда все... «неживое»? Дизайнерское?
Николай огляделся. Теплый свет лампы, аромат выпечки, разбросанные на столе крошки, веселые занавески в цветочек, которые так бесили соседку.
– У нас самое живое место на свете, Тань. Потому что здесь ты. И мне плевать, куда веником махать – вверх или вниз. Главное, чтобы ты улыбалась. А Лариса Ивановна... ну, у человека своей жизни нет, вот она и пытается прожить чужие. Жалко её, по сути.
– Жалко, – согласилась Татьяна. – Но ватрушки она слопала три штуки. И сказала, что невкусно.
– Врет, – авторитетно заявил Николай. – Если бы было невкусно, она бы и первую не доела. Пошли чай пить. Только давай скатерть сменим, а то она тут накрошила, как голубь на площади.
Татьяна рассмеялась. Напряжение отпустило. Она прошла на кухню, свернула льняную скатерть и бросила её в корзину для белья. Достала новую – ярко-желтую, солнечную. Поставила на стол пирог с капустой, достала запеченную буженину, которая пахла чесноком и травами так, что слюнки текли.
Они сидели долго, пили чай, обсуждали планы на лето, смеялись над идеей мытья ног и просто наслаждались обществом друг друга. И ни разу за весь вечер они не вспомнили про плохие приметы, битую посуду или необходимость соблюдать «иерархию».
А Лариса Ивановна в это время сидела у себя на пятом этаже, ела пустой суп (соль она так и не купила из принципа) и, прильнув ухом к полу, пыталась услышать хоть звуки скандала снизу. Но снизу доносился только приглушенный смех и звон бокалов – Николай все-таки достал бутылку вина, чтобы отметить победу над соседским террором.
Татьяна поняла в тот вечер одну простую вещь: твой дом – это твоя крепость. И только ты решаешь, кто имеет право переступать порог этой крепости, а кто должен остаться снаружи, вместе со своими непрошеными советами и грязными тапочками. И никакая вежливость не стоит того, чтобы позволять чужим людям топтаться по твоему счастью.
На следующий день Татьяна встретила Ларису Ивановну у почтовых ящиков. Соседка демонстративно отвернулась и задрала нос так высоко, что чуть не врезалась в стену. Татьяна лишь вежливо поздоровалась и прошла мимо, чувствуя удивительную легкость. Больше за солью к ней никто не приходил. И это было прекрасно.
Если история показалась вам жизненной, ставьте лайк и подписывайтесь на канал – впереди еще много интересного. А как вы поступаете с назойливыми советчиками?