Шесть утра. Артём выключиил вибрацию телефона и лежал, глядя в потолок. Пять лет в этой однушке на окраине Москвы, пять лет ипотечных платежей, а ощущение, что своей жизни нет, не проходило. Оно растворялось в литрах материнского борща и тоннах непрошеных советов. Лидия Степановна имела обыкновение появляться трижды в неделю — «проверить, как сынок».
Сегодня у Артёма была важнейшая презентация, от которой зависело утверждение годового бюджета его отдела. Чтобы успокоить дрожь в руках, он решил устроить себе маленький праздник — приготовить идеальный обед. Не сэндвич впопыхах, а осознанную еду. Он нарезал куриную грудку ровными ломтиками, обжарил их до золотистой корочки с розмарином, снял с плиты рассыпчатую гречу с шампиньонами и нашинковал для салата хрустящий огурчик и пекинскую капусту. Методично, с почти терапевтическим удовольствием, он разложил всё по секциям нового, матово-черного ланчбокса — дорогого подарка от коллег. Это был его островок контроля в бушующем океане чужих ожиданий.
Ровно в восемь, как по злому предзнаменованию, зазвенел домофон. Не короткий «ты дома?», а долгий, настойчивый гудок, которым мама звонила всегда. Артём вздохнул и нажал кнопку.
— Сынок, я в твоём районе! У Надежды, знаешь, с сантехникой беда, вот я к ней… Заскочила на минутку, — ещё не переступив порог, выпалила Лидия Степановна, внося в квартиру запах зимней улицы и дешёвого цветочного одеколона. Её сумка-тележка, битком набитая, громко заскрипела колесом по полу. — Привезла тебе домашних котлет, видишь, как исхудал!
— Привет, мам, — Артём поцеловал её в щёку, уже чувствуя знакомое стеснение в груди. — У меня сегодня очень важный день, я скоро бежать…
— Важный, важный… Все дни у вас важные, — отмахнулась она, но её взгляд, острый как бритва, уже выхватил на кухонном столе черный ланчбокс. — О, а это что такое красивое?
— Обед. Я себе собрал.
— Ух ты, какой аккуратный! — Мама потянулась открыть крышку, но Артём невольно прикрыл её рукой.
— Мам, пожалуйста, не надо. Я специально готовил. Это мне на целый день.
В её глазах вспыхнула мгновенная обида, будто он оттолкнул её, а не контейнер. «Я тебя растила, а ты еду от матери прячешь», — говорил этот взгляд. Она фыркнула и направилась к холодильнику, чтобы «привести его в божеский вид», начав перекладывать банки с соленьями.
Артём, нервничая, отнес ланчбокс в прихожую и поставил на тумбу, прямо на свои ключи. Яркий, на самом виду. Стратегия проста: взять его при всех было бы уже откровенным воровством. В этот момент зазвонил рабочий телефон. Технический директор срочно требовал уточнить цифры в отчёте. Артём, бросив тревожный взгляд на кухню, где мама громко перетирала полки, скрылся в комнате.
Разговор затянулся, цифры не сходились. Когда он, уже в пиджаке, выскочил в прихожую в 8:45, там было пусто и непривычно тихо. Мама ушла. Исчез и ланчбокс. На его месте лежала, прижатая банкой мутного малинового варенья, записка на обрывке газеты: «Сынок, взяла твою еду передать Надежде. Ей сейчас хуже всех, а ты молодой, здоровый, приготовишь себе ещё. Контейнер твой этот модный не стала брать — пластик вредный. Всё переложила в нормальные судки, стоят на кухне. Целую. Мама.»
Сжав кулаки, Артём шагнул на кухню. На столе ждали три старых, потрёскавшихся контейнера с помутневшими крышками. В одном плавала в оранжевом жире серая греча с прилипшими грибами, в другом лежала сморщенная, пересушенная курица, а в третьем — салат, превратившийся в кислую жижу от полстакана майонеза, который мама всегда добавляла «для сытности». Его тщательно выстроенный маленький мирок, его акт самоподдержки, был безжалостно разобран на запчасти и испорчен во имя «заботы».
Презентация прошла на чистом адреналине. Голод и глухая ярость заставляли его говорить чётко и жёстко. Бюджет утвердили. Вернувшись вечером в пустую, наконец, квартиру, он увидел в общем семейном чате в мессенджере фотографию. Лидия Степановна и соседка Надежда сидели за кухонным столом, уставленным тарелками. На переднем плане — его, артёмова, куриная грудка, разломанная на две части. Подпись: «Посидели с Надюшей, поддержали в беде! А сыночек у меня — золотой, всегда помогает, даже не знает как! Спасибо за угощение, родной!»
Он смотрел на улыбки, на свою без спроса конфискованную и поданную в виде милостыни еду. Он не написал ни слова. Просто вышел из чата. А потом взял ноутбук и открыл сайт с объявлениями о аренде. Искал тщательно: не ближе к работе, а дальше от метро, в таком районе, куда мама точно не поедет «просто мимо».
Когда через две недели грузчики выносили его коробки с книгами и одеждой, Лидия Степановна, стоя в дверях, громко, на всю лестничную площадку, говорила подруге:
— Совсем от рук отбился. Родная мать для него — как чужая тётка. Из-за какой-то курицы, представь, скандал закатил, теперь съезжает. Озлобился человек, жаба задушила. Никакой в нём больше благодарности.
Артём услышал. Он молча защёлкнул замок на своей новой сумке. Не сказал ни слова. Просто кивнул на прощание и закрыл дверь. Не ту, квартирную. Ту, последнюю, что захлопнулась глубоко внутри. Та, что отделила его наконец от всего этого. Она закрылась тихо, но навсегда.
