Такси остановилось у ворот кладбища. Я назвала адрес полчаса назад и с тех пор не произнесла ни слова. Водитель тоже молчал. Радио было выключено. Только шум колёс по мокрому асфальту.
Год. Сегодня ровно год, как мамы не стало.
Я посмотрела на часы на запястье. Старые, механические, с потёртым кожаным ремешком. Мамины. Каждое утро я завожу их, как делала она. Секундная стрелка тикает. Значит, я ещё живу.
Счётчик показывал четыреста восемьдесят рублей. Я полезла в сумку за кошельком. И тут услышала странный звук.
Водитель плакал.
Его плечи вздрагивали. Он сидел, вцепившись в руль, и смотрел прямо перед собой. На кладбищенские ворота. На серое октябрьское небо над ними.
- Что с вами? - я растерялась.
Он не обернулся. Только покачал головой и вытер лицо ладонью.
- Простите, - голос у него был хриплый. - Моя жена здесь похоронена. Два года уже. А я каждый раз, когда везу сюда кого-то, не могу проехать мимо и не вспомнить.
Я замерла с кошельком в руках.
Два года. Он потерял жену два года назад. Я потеряла маму год назад. Мы оба едем к мёртвым. Только он везёт, а я еду.
- Счётчик я выключил, - сказал он. - Не надо платить. Простите, что так вышло.
Но я не двинулась с места.
Что-то держало меня в этой машине. Может, его слёзы. Может, иконка на зеркале заднего вида, маленькая, потемневшая от времени. Жена повесила, наверное. А он не снял.
- Пойдёмте вместе, - сказала я.
Он наконец обернулся. Мужчина лет пятидесяти. Лицо обычное, уставшее. Глаза красные.
- Что?
- Вы к жене. Я к маме. Одним тяжелее.
Он смотрел на меня несколько секунд. Потом кивнул.
***
Мы шли по главной аллее молча. Гравий хрустел под ногами. Пахло сырой землёй и палой листвой. Где-то каркала ворона.
Его звали Виктор. Это я узнала, когда он запирал машину. Увидела бейджик на приборной панели.
Виктор. Пятьдесят лет. Таксист. Вдовец.
А я Нина. Сорок пять. Финансовый аналитик. Одна.
Мамина могила была в старой части кладбища. Простой памятник, серый гранит, фотография в овальной рамке. Мама улыбается. Эту фотографию я выбрала сама. На ней маме пятьдесят три, она счастливая, загорелая, только вернулась из санатория.
Через год после этого снимка её не стало. Сердце.
Я положила цветы. Хризантемы, белые. Мама их любила.
- Привет, - сказала я тихо. - Я пришла.
Виктор остановился в нескольких шагах позади. Потом молча кивнул и пошёл дальше по аллее. К своей жене.
Я осталась одна.
Год. Триста шестьдесят пять дней без её голоса в телефоне. Без её советов. Без её «доченька, ты поела?» и «береги себя». Без всего того, что казалось вечным.
Я стояла и молчала. Говорить было нечего. Всё, что хотела сказать, я не сказала, пока она была жива. А теперь уже поздно.
Прости, мама. За то, что уехала. За то, что звонила раз в неделю и думала, что этого достаточно. За то, что собиралась приехать на следующие выходные, а их не случилось.
Я посмотрела на часы. Мамины часы. Тикают.
«Живи, дочка, - говорила она. - Не застревай».
Я застряла. На целый год.
***
Виктор сидел на скамейке у старой берёзы. Я увидела его, когда шла обратно к воротам. Он не плакал больше. Просто сидел и смотрел куда-то в сторону. Руки сложены на коленях.
Я могла пройти мимо. Сказать «спасибо» и вызвать другое такси. Вернуться в свою пустую квартиру, к своей пустой жизни.
Но я остановилась.
- Можно? - спросила я, кивнув на скамейку.
- Конечно.
Я села рядом. Между нами было сантиметров тридцать. Два чужих человека на кладбищенской скамейке.
Мы молчали.
Минуту. Пять. Десять.
Странно, но это молчание не было тяжёлым. Оно было как пауза между вдохом и выдохом. Как тишина после долгого шума.
- Лена, - сказал он наконец. - Её звали Лена. Мы познакомились на заводе. Я был инженером, она работала в бухгалтерии. Двадцать пять лет вместе прожили.
Я слушала.
- Она заболела четыре года назад. Онкология. Два года лечились. Я возил её на химиотерапию каждый вторник. На этой самой машине. Она шутила: «Ты мой личный таксист».
Он замолчал. Потёр лицо ладонями.
- После того как она ушла, я не смог продать машину. Думал, буду сидеть дома и сходить с ума. А так хоть еду куда-то. Вижу людей. Разговариваю иногда.
- Но не сегодня, - сказала я.
- Что?
- Сегодня вы молчали всю дорогу.
Он усмехнулся. Горько.
- Я увидел адрес. И понял, что опять еду сюда. Каждый раз, когда везу кого-то на это кладбище, я как будто везу себя. К ней.
Я поняла. Я тоже так жила этот год. Каждый день как будто шла к маме. И не могла дойти.
- Меня зовут Нина, - сказала я. - Мама умерла год назад. Сегодня годовщина.
- Соболезную.
- И я вам.
Мы снова замолчали. Но теперь молчание было другим. Мы уже не были чужими.
***
Я не знаю, сколько мы просидели на той скамейке. Часа три, наверное. Может, больше. Небо потемнело, стало холоднее. Но мы не уходили.
Виктор рассказывал про жену. Как она пекла пироги с капустой. Как смеялась. Как до последнего дня говорила, что всё будет хорошо.
- В тот день она попросила: посиди со мной. А у меня был заказ. Хороший. Аэропорт. Я сказал, вернусь через два часа.
Он замолчал.
- Вернулся через три. Она уже не дышала.
Я почувствовала, как сжалось горло. Я знала это чувство. Я сама его пережила.
- Я тоже не успела, - сказала я. - Мама позвонила в четверг. Сказала, что-то сердце побаливает. Я ответила: мам, сходи к врачу, я приеду на выходных, поговорим. Выходных не случилось. В пятницу её не стало.
Виктор молча кивнул.
- Я так и не сказала ей «прости», - продолжила я. - За то, что уехала в Москву двадцать лет назад. За то, что она старела одна. За то, что я всё откладывала на потом. А потом не наступило.
Он повернулся ко мне.
- Знаете, что самое страшное?
- Что?
- Не то, что они ушли. А то, что мы остались. И не знаем зачем.
Я посмотрела на него. На его уставшее лицо, на красные глаза, на руки, которые больше не дрожали. Два чужих человека, которых свело горе.
- Может, затем, чтобы найти зачем, - сказала я.
Он не ответил. Только смотрел на меня долго, внимательно. Потом еле заметно улыбнулся. В первый раз за весь день.
***
Стемнело. Пора было уходить.
Мы шли к воротам вместе. Шаг в шаг. Как будто знали друг друга годами.
- Я подвезу вас, - сказал Виктор. - Бесплатно. Не спорьте.
- Я и не спорю.
Он открыл мне дверь. Я села на заднее сиденье. Как и час назад. Но всё изменилось.
Иконка на зеркале качнулась, когда машина тронулась. Лена. Его Лена. Интересно, она бы одобрила этот разговор? Наверное, да. Жёны всегда хотят, чтобы мужья жили дальше.
Виктор включил радио. Тихая музыка заполнила салон. Какая-то старая песня, из тех, что пели в девяностые.
Я вдруг поняла: он не включал радио два года. С тех пор как её не стало. А сейчас включил.
Мы ехали по вечернему городу. Фонари зажигались один за другим. Люди спешили по домам. Обычный осенний вечер. Обычная жизнь.
Только для нас обоих этот вечер был необычным.
- Вы сказали, что едете к маме на годовщину, - произнёс Виктор, глядя на дорогу. - А когда у неё день рождения? Если не секрет.
- Двадцать третьего ноября.
- Через месяц.
- Да.
Он помолчал.
- Я мог бы вас отвезти. Если захотите. Мне всё равно надо ехать к Лене. Одним тяжелее, как вы сказали.
Я посмотрела в зеркало заднего вида. Наши глаза встретились.
- Я бы хотела.
Он кивнул. Серьёзно, без улыбки. Но я видела, что ему стало легче. И мне тоже.
- Тогда дайте ваш номер. Я позвоню накануне.
Я продиктовала цифры. Он повторил вслух, запоминая.
- Двадцать третьего, - сказал он. - Я запомнил.
***
Мы остановились у моего дома. Обычная панельная девятиэтажка, каких тысячи в Москве. Окна моей квартиры на седьмом этаже. Тёмные. Меня никто не ждёт.
Развелась пять лет назад. Детей так и не родила. Мама была последним близким человеком.
Но почему-то сегодня это не казалось таким страшным.
- Спасибо, - сказала я. - За всё.
- Это вам спасибо. Я давно ни с кем так не разговаривал.
- Я тоже.
Он протянул руку. Рукопожатие было крепким, тёплым.
- До встречи, Нина.
- До встречи, Виктор.
Я вышла из машины. Захлопнула дверь. Сделала несколько шагов к подъезду.
И обернулась.
Жёлтое такси стояло у бордюра. Виктор смотрел на меня через лобовое стекло. Поднял руку. Прощальный жест.
Я помахала в ответ.
Машина тронулась. Красные огни габаритов растворились в потоке машин.
Я стояла и смотрела им вслед. В голове звучали мамины слова: «Живи, дочка. Не застревай».
Я посмотрела на часы. Мамины часы. Секундная стрелка тикала ровно, уверенно. Как и должна.
Он вёз меня к мёртвым. А привёз к живому.
Двадцать третьего ноября. Через месяц. Он позвонит.
Я улыбнулась. Впервые за этот год по-настоящему.
И пошла домой.