— Котлеты, Сережа. Я тут немного… на всякий.
Тетя Катя из сорок седьмой протянула мне пластиковый контейнер еще теплый. На лестничной клетке пахло жареной котлетой и старой краской. Это было на второй день. Она не спрашивала, что случилось. Её взгляд говорил: «Соседский телеграф работает без перебоев, сынок. Держись».
Я взял контейнер. Рука дрогнула. Взрослый мужик, а готов расплакаться из-за соседкиных котлет и одного-единственного взгляда.
Но давайте по порядку. Хотя какой там порядок.
За день до котлет, вечером понедельника, я замер на лестничной площадке, прислушиваясь. Сквозь дверь доносился смех. Ленин. Но не тот, что обычно. Как будто в нем добавили шипучки. И ещё один голос, басовитый, перебивающий.
Я так и не понял, почему не позвонил в дверь или не крикнул «Я дома!». Просто вставил ключ и повернул. Грохот упавшей связки прозвучал невероятно громко.
В прихожей всё было на своих местах. Только рядом с её замшевыми полусапожками стояли мужские кроссовки. Новые, с яркой синей вставкой. Я их узнал.
— Ну, как они? Не жмут? — спросил я вслух пустой прихожей.
Роман хвастался ими две недели назад. «Братан, это не просто кроссовки, это технология!» Мы тогда пили пиво у меня на кухне. Лена мыла посуду и ворчала, что мы опять о пустяках.
Из ванной шёл шум воды. И голоса.
Я скинул куртку, прошёл в гостиную. На столе — две пустые пивные бутылки, «Клинское», наше с Романом. И чашка от кофе с её розовой помадой на ободке.
Всё сложилось, как пазл, в одну уродливую картинку ещё до того, как я толкнул дверь в ванную.
Пар, матовое стекло душевой кабины, за которым мелькали силуэты. Он что-то говорил, она заливалась тем самым шипучим смехом.
Я не сорвал дверцу с петель. Я её аккуратно потянул на себя. Пластиковая ручка отломилась у меня в руке. Стекло, к счастью, не разбилось.
Они обернулись. Медленно. Как в замедленной съемке.
— Опа, — произнес Роман. В его голосе не было ни страха, ни даже удивления. Просто констатация: «опа».
Лена сначала зажмурилась, потом резко открыла глаза.
— Сергей… это…
— Не продолжай, — перебил я. — Пожалуйста. Не надо «это не то, что ты думаешь». Я думаю, что мой лучший друг моет спину моей жене в моем душе в понедельник вечером. Я прав?
Роман попытался прикрыться мочалкой. Выглядело это до смешного глупо.
— Братан, давай без сцен. Мы просто…
— Что? «Просто» что? Просто зашли вместе помыться, потому что вода дорогая? Экономите?
Лена вышла из кабины, хватая полотенце. Вода с неё текла на пол.
— Всё испортишь, — прошипела она. — Как всегда всё испортишь своим тоном.
— Мой тон? — я рассмеялся. — Лен, ты в своем уме? Я пришел домой, а у меня тут баня, пиво и развлечения. Какой, нафиг, тон должен быть? Благодарственный?
Роман, обернувшись вокруг бёдер полотенцем, сделал шаг вперёд.
— Давай успокоимся. Поговорим по-мужски.
— По-каким? — я посмотрел на него. — Ты сейчас не имеешь права произносить слово «мужской». Ты его дискредитировал. Одевайся и уходи. И ты, — кивнул я Лене.
Она вдруг расплакалась. Не театрально, а по-настоящему, с соплями и всхлипами.
— Я не знаю, как так вышло… Ты вечно на работе, вечно уставший…
— А он что, безработный? Он художник, Лен! Он в четыре часа дня уже свободен! Это что, теперь плюс?
Роман уже натягивал джинсы.
— Не надо на личности, Серёг.
— Молчи. Просто молчи и исчезни.
Они одевались в гробовом молчании, кроме её всхлипов. Лена, выходя, зацепилась взглядом за контейнер с тёплыми котлетами на полу в прихожей (тетя Катя принесла их позже, но в голове всё смешалось).
— А это что?
— Котлеты, — буркнул я. — От тёти Кати. Видимо, она уже знает, что у меня сегодня аппетит будет так себе.
Дверь закрылась. Я поднял с пола обломок пластиковой ручки от душа. Положил его на тумбочку. Первый артефакт новой эры.
---
Телефон начал трещать через час.
Лена: «Мы должны поговорить. Ты всё превращаешь в драму».
Я не ответил.
Роман (с неизвестного номера): «Это некрасиво получилось. Давай обсудим».
Я удалил.
Лена: «Ты хотя бы поешь?»
Лена: «Я приду за вещами завтра. Будет удобно?»
Я ответил на последнее: «После 18. Ключ под ковриком. Бери всё».
На следующий день, вернувшись с работы, я обнаружил в прихожей три опрятные коробки. И пустое место на вешалке, где висела её бежевая куртка. Больше ничего. Ключ лежал на коробке сверху.
Я не чувствовал ни опустошения, ни злорадства. Я почувствовал дикий голод. Разогрел те самые котлеты тёти Кати. Съел все. Они были пересоленные.
Началась странная жизнь. Я купил четыре одинаковые чёрные футболки, чтобы не думать, что надевать. Записался в качалку рядом с домом. Тренер, мужик с шеей, как у быка, глянул на меня на первой тренировке и сказал:
— С похмелья или с женой поругался?
— Со всем сразу, — ответил я.
— Жми. Двадцать раз. Не для меня, для себя.
Я жал. И думал не о них, а о том, что, оказывается, в нашем районе в семь утра уже открыт «Магнит» и там продают свежий хлеб. Я этого не знал.
---
Через неделю позвонила её мать, Галина.
— Сергей, что происходит? Лена ничего не объясняет.
— Галина Сергеевна, всё уже произошло. Ваша дочь и мой друг Роман теперь вместе. Моя часть истории закончилась.
Она тяжело вздохнула в трубку.
— Он же… этот художник… У него же нет…
— Постоянной работы? Квартиры? Чувства такта? Да, — закончил я за неё. — Зато есть время мыть спины по понедельникам.
Она бросила трубку. Больше звонков не было.
Ещё через неделю, в субботу, тётя Катя позвонила в дверь.
— Она внизу. На лавочке. Плачет. Может…
— Нет, — сказал я. — Не может.
Но всё равно вышел. Она сидела на ржавой лавочке у подъезда, курила. Бросила, увидев меня.
— Привет.
— Привет.
— Он… сволочь.
— Кто? Роман? Ну, что ты, — я саркастически удивился. — А я-то думал, он образец джентльмена.
— У него другая была. Оказалось.
Я сел на другом конце лавочки. Между нами лежала выщербленная надпись «Лена + Коля».
— И что ты хочешь? Сообщить новость? Я не выписываю газету «Скандалы нашего городка».
— Я хочу вернуться.
Я посмотрел на неё. На тушь, размазанную под глазами, на знакомую родинку над губой.
— А я — нет.
— Почему?! — она крикнула так, что спугнула ворону.
— Потому что я уже привык к своим четырём футболкам. Потому что тётя Катя учит меня готовить мясные тефтели. Потому что когда я сейчас прихожу домой, там тихо. И я это тишину, оказывается, очень люблю.
— Это всё ерунда! Мы же…
— Что «мы же»? — голос мой срывался, но я взял себя в руки. — Мы же ничего. Кончилось. В тот момент, когда ты зашла с ним в душ и не сказала «Роман, убирайся к чёрту». В этот самый момент. Понимаешь?
Она смотрела на меня, и я видел, что она наконец поняла. Не про ошибку, а про точку невозврата. Её глаза стали пустыми.
— И что теперь?
— Теперь иди к маме. Или снимай квартиру. Или к другой его девушке — у вас теперь много общего. А мне пора, у меня тефтели на плите.
Я встал и ушёл. Не оглядываясь. На этот раз по-настоящему.
---
Вчера встретил в «Магните» тренера из качалки.
— Как житуха? — спросил он, разглядывая упаковку гречки.
— Нормально. Тефтели научился делать.
— Молодец. Завтра на ноги делаем акцент. Без опозданий.
Я кивнул. Пошёл на кассу. В телефоне висел один новый пропущенный вызов с неизвестного номера. Я его стёр. Вместо этого написал Игорю с работы: «Про то пиво, которое предлагал. Завтра после восьми?»
Он ответил почти сразу: «Да. Только я теперь на велобайке катаюсь, так что не больше двух кружек».
«Договорились», — отписал я.
Дома разогрел свои тефтели. Сел есть. Из окна было видно, как та самая ржавая лавочка пустует. Просто кусок железа и дерева. И всё.
---
А у вас был в жизни момент, после которого вы вдруг поняли, что не хотите даже выяснять «почему»? Просто взяли и выключили звук в целой истории. Как это было?