Белые облака пастилы, томно таявшей во рту, воздух, густой от запахов дорогого парфюма и пирожных с заварным кремом. Идиллия. Или её тщательно срежиссированная иллюзия. Я стояла в легчайшем платье цвета слоновой кости, сотканном, кажется, из воздуха и обещаний, и улыбалась. Улыбка была отрепетирована до автоматизма: уголки губ на семь миллиметров вверх, глаза чуть прищурены, чтобы передать «лёгкое счастье». В руке — хрустальный фужер с шампанским, которое уже выдохлось, как и моё желание быть здесь.
Илья, мой жених, сиял. Он был прекрасен в своём идеально сидящем смокинге, с причёской, стоившей как мой месячный заработок. Он был центром вселенной, и сегодня все вращалось вокруг него. Вокруг нас. Его рука лежала на моей талии — властно, привычно. Сквозь тонкий шёлк я чувствовала тепло его пальцев, но мурашки бежали не от нежности.
Мы отходили от стола, где нас поздравляли очередные важные люди из мира отца Ильи. Я поймала взгляд ведущего — профессионального, подтянутого, с микрофоном, готового развлечь толпу. Его звали Артём, и я видела в его глазах ту же усталость от избыточной роскоши, что и в моей душе.
— Дорогие гости, — бархатный голос Артёма разнёсся по залу, заглушая джазовый квартет. — Молодожёны уже засыпаны лепестками роз, испили шампанского из одного бокала, но мы так и не услышали от жениха главного! Что он думает о своей прекрасной невесте в этот особенный день? Илья, поделитесь с нами! Одно слово, первое, что приходит в голову, когда вы смотрите на Настю!
Идиотская традиция. Я внутренне закатила глаза, но на лице сохранила всё ту же улыбку. Илья слегка повернулся ко мне, его взгляд скользнул по моему лицу, по платью, и в его глазах, обычно таких уверенных, мелькнуло что-то странное. Раздражение? Пресыщение? Он выпил много коньяка.
Он взял микрофон. Замолчал на секунду для драматизма. Потом громко, отчётливо, с той самой брезгливой интонацией, с которой он неделю назад отчитывал официанта за недостаточно охлаждённое вино, произнёс:
— Мерзкая, как дохлая селёдка!
Тишина. Абсолютная, звенящая. Джаз-бэнд замер на полаккорде. Кто-то на заднем ряду обронил вилку, и её звон прокатился по паркету, как сигнал тревоги. Я увидела, как лица гостей застыли в масках недоумения и ужаса. Мать Ильи, в норковом палантине, побледнела. Мой отец, скромный инженер, приглашённый из вежливости, опустил глаза.
А я… Я почувствовала, как внутри меня что-то щёлкнуло. Не сломалось. Не разбилось. Именно щёлкнуло. Как выключатель. Как отпирающийся замок на клетке, где томилось чтото дикое и терпеливое.
Илья, увидев реакцию зала, засмеялся — нервно, фальшиво.
— Шутка! Что вы, Боже правый, шутка же! Ну, ты же не обиделась, Насть? Она у меня с характером!
Он потянулся, чтобы обнять меня, но я сделала лёгкий шаг в сторону, к ведущему. Моя улыбка не дрогнула. Она даже стала шире, теплее, настоящей. Я смотрела прямо в широко раскрытые, полные паники глаза Артёма.
— Всё в порядке, — сказала я ему тихо, но микрофон у него был ещё включён, и мой шёпот разнёсся по всему залу. — Продолжайте, пожалуйста.
И кивнула. Твёрдо, одобрительно.
Артём, на автомате профессионала, который видел на свадьбах всё, но явно не это, заморгал.
— Э-э… Ну что ж… Оригинальное признание! — выдавил он. — А теперь… музыка!
Оркестр заиграл что-то бодрое и бессмысленное. Гости зашевелились, забормотали, начали делать вид, что ничего не произошло. Но атмосфера была отравлена. Илья схватил меня за локоть.
— Ты что, дура, не поняла, что это шутка? — прошипел он. — Ты сейчас всем видом показываешь, что обиделась! Испортила момент!
Я посмотрела на его пальцы, впившиеся мне в руку. Белые от напряжения костяшки.
— Отпусти, Илья. Ты мне платье помнёшь. Оно от кутюр, ты же сам выбирал.
Он отдернул руку, будто обжёгся. В его глазах вспыхнуло недоумение. Он привык к другому. К оправданиям, к слёзам, к моим попыткам «обсудить и понять». Не к этой ледяной, вежливой твёрдости.
Я отправилась в дамскую комнату — небесно-голубой будуар с хрустальными бра и диванами из розового бархата. Там уже сидели три подружки невесты, вернее, подруги Ильи, которые терпеть меня не могли. Они замолчали, когда я вошла.
— Настенька, не переживай, — сказала одна, Алина, с фальшивым сочувствием. — Илюша просто выпил лишнего. Он же тебя обожает.
— Конечно, — улыбнулась я, поправляя в зеркале идеально лежащую прядь. — Просто шутка. Я ведь не похожа на дохлую селёдку, правда?
Они захихикали. Я повернулась к ним, всё с той же улыбкой.
— Вы знаете, я тут вспомнила один интересный момент. Алина, помнишь, как ты в прошлом году пыталась продать Илье акции того своего провального стартапа? Он же тебя тогда, кажется, «жадной акулой» назвал? При всех. В ресторане. Это тоже была шутка?
Алина побледнела. Две другие девушки тут же уткнулись в телефоны.
— И ты, Катя, — я перевела взгляд на другую, — Ты же так хотела попасть на ту выставку в Гараже. Илья пообещал тебя провести, ведь его отец спонсор. А потом просто «забыл». Сказал, что ты всё равно «не потянешь уровень». Шутил, наверное?
Я не ждала ответа. Я вышла, оставив их в гробовой тишине, куда более настоящей, чем та, что была в зале.
Вернувшись, я увидела, что Илья уже успокоил самых важных гостей, пошутил с отцом, и атмосфера понемногу разрядилась. Начались танцы. Он подошёл ко мне, лицо его было напряжённым, но он старался казаться небрежным.
— Потанцуем, жена? — он произнёс это слово с вызовом.
— Конечно, муж, — ответила я сладко.
Мы вышли на паркет. Он притянул меня к себе грубо, не в такт музыке.
— Кончай это шоу, — прошипел он мне на ухо. — Ты ведёшь себя как стерва. Извинись перед гостями за свою истерику.
— Какая истерика, милый? — я откинула голову, глядя ему в глаза. — Я просто думала о нашей совместной жизни. О том, как ты будешь приходить с работы уставший. Как я буду готовить тебе ужин. Допустим, селёдку под шубой.
Он фыркнул, но в глазах промелькнула тревога.
— О чём ты?
— Ни о чём. Мечтаю. Я же теперь твоя жена. Всё, что твоё — моё, верно? Включая твои секреты. Все эти милые папочкины схемы с офшорами. И твои личные… увлечения. Тот чат в телеграме, например. «Рыбки в аквариуме». У тебя там такой милый ник — «Акула». И фотографии… некоторые просто как с выставки современного искусства.
Он замер. Руки его ослабли на моей талии. Мы почти остановились посреди танцпола.
— Ты… как ты… — он не мог вымолвить слово.
— Я твоя невеста, Илюш. У нас не должно быть секретов. Я просто интересовалась твоей жизнью. Очень, очень глубоко. Ещё с тех пор, как ты в первый раз назвал меня «дурой» при твоих друзьях. Помнишь? Я тогда так смеялась. А потом пошла и наняла очень хорошего специалиста. За твои же деньги, кстати. С того твоего секретного счёта, о котором папочка не знает.
Лицо его стало землистым. Капли пота выступили на висках.
— Ты шантажируешь меня? На нашей же свадьбе?
— Шантажирую? Боже упаси! — я сделала круглые глаза. — Я делюсь планами на будущее. И знаешь, я передумала насчёт медового месяца на Мальдивах. Думаю, нам стоит поехать куда-то ближе. И скромнее. А то вдруг у твоего папы начнутся проблемы с налоговой… или с той женщиной-прокурором, с которой он так «дружен». Столько совпадений может внезапно произойти.
В этот момент к нам подкатился на инвалидной коляске дедушка Ильи, старый, глуховатый, но важный глава клана. Он махнул Илье, чтобы тот наклонился.
— Что она тебе сказала? — рявкнул старик, не стесняясь. — У тебя лицо, как у этой её селёдки!
Я рассмеялась — звонко, искренне, так, чтобы слышали все вокруг.
— Дедуля, мы просто мечтаем вслух! Илья говорит, что хочет заняться благотворительностью! Основать фонд помощи… морякам, кажется! Правда, дорогой?
Илья смотрел на меня, как кролик на удава. Он кивнул, не в силах вымолвить ни слова.
— Молодец! — проревел дед и откатился прочь.
— Что ты творишь? — выдохнул Илья, когда мы снова остались одни. Его бравада испарилась. Остался лишь животный страх.
— Я просто становлюсь той женой, которую ты заслуживаешь, — сказала я спокойно. — Той, которая всегда будет рядом. Которая знает всё. Которая будет напоминать тебе каждый день, кто ты есть на самом деле. Мерзкая дохлая селёдка — это, знаешь ли, про тебя. Ты давно протух изнутри, Илья. А я… я просто научилась плавать в твоей грязной воде. И чувствую себя там, как рыба.
Подошёл отец Ильи, могучий, седовласый, с взглядом бульдога.
— Илья, что происходит? Ты плохо выглядишь.
Илья открыл рот, но я опередила его.
— Всё прекрасно, папа! Илья просто тронут. Он только что признался, что хочет больше участвовать в жизни семьи. Говорит, пора становиться ответственным. И, кажется, он хочет кое-что пересмотреть в своих… инвестициях. Чтобы всё было чисто и прозрачно. Для безопасности семьи.
Взгляд отца Ильи стал пристальным, изучающим. Он посмотрел на сына, потом на меня.
— Прозрачность… — произнёс он медленно. — Интересная идея. Мы поговорим об этом завтра.
Когда он отошёл, Илья схватился за край стола, чтобы не упасть. Его пальцы побелели. Он смотрел на меня не с ненавистью, а с ужасом, с тем самым осознанием, что почва уходит из-под ног, а спасательного круга нет и не будет.
— Чего ты хочешь? — прошептал он. — Денег? Уходи. Бери что угодно. Только уходи.
— Уйти? — я сделала удивлённое лицо. — Но мы же только что поженились! У нас вся жизнь впереди. Я уже представила, как мы живём в твоей квартире на Патриарших. Как ты каждый день отчитываешься мне, где был. Как я буду проверять твои телефоны. Как мы будем ходить на семейные ужины, и я буду рассказывать твоей матери такие трогательные истории… о тебе. У меня их много накопилось.
Он просто стоял, тяжело дыша. Я подошла к нему вплотную, на цыпочках, и прошептала на ухо:
— Ты думал, я буду твоей вещью? Твоей красивой, послушной рыбкой в золотом аквариуме? Но я не рыбка, Илья. Я — рыбак. И я только что вытащила тебя на берег. Тебе осталось только захлебнуться.
Я отошла от него, подошла к Артёму, ведущему, который наблюдал за этой немой сценой с откровенным ужасом.
— Кажется, жениху нужно немного воздуха. Объявите, пожалуйста, торт.
Я пошла к выходу на террасу. За спиной услышала взволнованный голос ведущего, взрыв фальшиво-радостных аплодисментов и дикий, сдавленный крик Ильи, который наконец сорвался с места, снося по пути стул, и схватился за стол, чтобы удержаться. Стекло задребезжало, кто-то вскрикнул.
Я вышла в прохладный вечерний воздух. С террасы открывался вид на ночной город, на миллиарды огней. Где-то там была моя старая жизнь: крохотная квартирка, работа, которую я ненавидела, отец, сжавшийся от унижения на этой свадьбе. Где-то там была я — та, которую можно было безнаказанно оскорблять, использовать, считать пустым местом.
Я достала из складки платья маленький, тонкий, как бритва, телефон. Отправила одно заранее заготовленное сообщение: «Всё по плану. Можно начинать потихоньку. Пока только намёки».
Ответ пришёл мгновенно: «Понял. Первый пакет документов уже у „нужных“ людей. Приятного вечера, миссис Соколова».
Я выдохнула. Дымка от дыхания повисла в холодном воздухе и растворилась. Я больше не была Настей, невестой-селедкой. Я была Анастасией Соколовой. Женой. Хозяйкой положения. Той, у кого в руках оказались все карты. И все козыри.
Сзади скрипнула дверь. Вышел мой отец. Он выглядел постаревшим на десять лет.
— Настенька… что происходит? Я не понимаю…
Я обняла его, прижалась к его грубой, дешёвой рубашке.
— Всё нормально, пап. Всё только начинается. Теперь всё будет по-другому. Я обещаю.
Я посмотрела в зал, сквозь стеклянную стену. Илья стоял, окружённый роднёй, и что-то безумно, истерично объяснял. Он жестикулировал, тыкал пальцем в мою сторону. Его мать пыталась его успокоить. Отец смотрел на него с холодным, каменным лицом.
Они не знали ещё и десятой доли того, что их ждёт. А я знала. Я всё спланировала.
Я повернулась к отцу.
— Пойдём, пап. Пора заказывать такси. Нам здесь больше делать нечего.
— А твои вещи? Твоя… жизнь?
— Моя жизнь, — сказала я, снимая с головы фату и бросив её на мраморный парапет, — только начинается. И она будет совсем другой.
Мы ушли со свадьбы тихо, через служебный выход. Никто не заметил. Они были слишком заняты своим внезапно рушащимся миром.
А я смотрела в окно такси на убегающие огни чужого благополучия и впервые за долгие годы чувствовала не тяжесть, а лёгкость. Лёгкость хищницы, наконец-то выпущенной на свободу. Хищницы, которая пахла не селёдкой, а холодной водой, сталью и грозой.
И это был только первый акт.