— Ты что, совсем ополоумела?! — Виктор замер на пороге балкона, глядя на пустое пространство там, где ещё утром громоздились его коробки.
— А ты что, решил, что я буду вечно смотреть на этот бардак? — Галина Петровна вытирала руки о передник, но в её глазах полыхало что-то новое, чего Виктор раньше не видел.
— Где мои вещи?! Там были важные документы, инструменты! Ты вообще соображаешь, что наделала?
— Соображаю, милый. Как раз начала соображать. Вон, на лавочке возле подъезда сидят. Если поторопишься, может, бомжи ещё не растащили.
Виктор схватился за голову. Лицо его налилось краснотой, будто его сейчас хватит удар. Он рванулся к двери, но Галина преградила ему путь, скрестив руки на груди.
— Подожди-ка, герой. Я ещё не закончила.
— Ты что, издеваешься?! Там моя удочка! Электродрель! Запчасти к машине!
— Видишь ли, Витенька, — она присела на край дивана, словно собиралась на долгий разговор, — я тут вчера стояла на этом балконе. Хотела цветы полить, которые в углу чудом выжили. И поняла одну простую вещь.
— Какую ещё вещь? — он дёрнулся к двери снова, но остановился, услышав её следующие слова.
— Я живу в этой квартире тридцать два года. Тридцать два года, Виктор Семёнович! А балкон я видела в последний раз, наверное, лет пятнадцать назад. Там был пол. Представляешь? Обычный серый пол!
— При чём тут пол?! Мои вещи!
— Твои вещи, твои вещи, — передразнила она. — А моё терпение? Я сколько раз просила разобрать это всё? Сто? Двести?
Виктор попытался возразить, но Галина не дала ему вставить слово:
— Помнишь, как ты обещал на мой день рождения освободить балкон? Это было четыре года назад. Четыре! Я даже торт не стала печь в тот год, так расстроилась.
— Ты с ума сошла из-за какого-то балкона!
— Не из-за балкона, дурачок ты мой, — она покачала головой. — Из-за того, что ты даже не видишь, как я задыхаюсь в этой квартире. Мне некуда цветы поставить! Бельё сушить приходится на верёвках через всю комнату!
— Так купи сушилку!
— У меня был балкон! — голос её взлетел так высоко, что Виктор отступил на шаг. — У меня был нормальный, человеческий балкон, пока ты не превратил его в свою личную свалку!
— Хорошо, хорошо, я разберу! Завтра же начну!
— Завтра? — она засмеялась, но смех этот был колючим, как проволока. — Витя, миленький, ты это говоришь уже столько лет, что я перестала считать. Знаешь, что я поняла, стоя вчера на этом балконе?
— Что? — он сжал кулаки, явно пытаясь сдержаться.
— Что если я не сделаю это сама, никто за меня не сделает. Что я имею право дышать свежим воздухом в собственном доме. Что мои цветы важнее твоих сломанных удочек и ржавых гаечных ключей!
— Они не ржавые!
— Витя, там паутина толщиной с палец была! Пауки семьями жили в твоих коробках!
Виктор метнулся к окну, выглянул вниз. На лавочке действительно громоздилась гора его вещей. Какие-то пацаны уже копались в коробках.
— Галя, ну ты хоть подумай! Как ты вообще всё это вниз стаскивала?
— По частям, милый. Три часа работала. Знаешь, я такой лёгкости не чувствовала лет двадцать, наверное.
Она подошла к балконной двери и распахнула её настежь. Свежий воздух ворвался в комнату, и Виктор впервые за много лет увидел, что там действительно есть пространство. Пустое. Чистое.
— Ну всё, я пошёл забирать! — он рванул к выходу.
— Забирай, — спокойно кивнула Галина. — Только имей в виду: на балкон больше ничего не тащи. Я завтра стол там поставлю. Маленький такой, с двумя стульями. Буду по утрам кофе пить и на солнышко смотреть.
— А куда я дену вещи?!
— Не знаю, Витюнь. Может, в гараж? Или в голову придёт, наконец, что половина этого хлама тебе вообще не нужна?
Виктор застыл в дверях. Что-то в её тоне заставило его обернуться. Галина стояла у окна, и вечернее солнце золотило её седые волосы. Она казалась одновременно такой же, как всегда, и совершенно другой.
— Ты серьёзно?
— Более чем, — она улыбнулась, но в этой улыбке не было ни капли уступчивости. — Беги, пока твои сокровища совсем не растащили.
Виктор сбежал по лестнице так быстро, что чуть не сбил соседку тётю Зину с третьего этажа.
— Куда торопишься-то, Витёк? Пожар, что ли? — она прижала к груди авоську с хлебом.
— Хуже, Зинаида Ивановна, хуже, — пролетел он мимо, оставив её в недоумении.
У подъезда его ждала картина, от которой хотелось выть. Двое пацанов лет пятнадцати уже успели растащить по карманам всякую мелочь. Старая удочка валялась в луже. Коробка с инструментами была распотрошена.
— Эй, пацаны, это моё! Верните!
— Да ладно, дядь, тут одна рухлядь, — огрызнулся один из них, но всё-таки высыпал из карманов горсть гаек и шурупов.
Виктор начал лихорадочно собирать вещи обратно в коробки. Соседи, возвращавшиеся с работы, косились на него с любопытством. Кто-то хмыкал, кто-то качал головой.
— Виктор Семёнович, это что же такое? — подошла та самая тётя Зина, которую он чуть не сбил на лестнице.
— Галка решила генеральную уборку устроить, — буркнул он, запихивая в коробку какие-то ржавые петли.
— Ох, батюшки, — Зина присела на край лавочки. — Знаешь, я её вчера встретила у магазина. Она мне и говорит: "Зина, а вы свой балкон как используете?" Я ей рассказала, что у меня там и помидоры растут, и цветочки. А она так вздохнула... Я тогда ещё подумала: неспроста это.
Виктор поднял голову:
— Вы знали?
— Ну, так, предполагала. Галя у тебя женщина тихая, но когда терпение лопается... Помню, как моя Нинка однажды вещи мужа в окно выкинула. Правда, там ещё другая история была, — она махнула рукой. — Но смысл тот же: довели человека.
— Да какое "довели"! Я же работаю! Деньги в дом приношу!
— Витёк, миленький, — Зина наклонилась ближе, — а ты Галю-то когда последний раз цветами баловал? Или в кино сводил?
Виктор открыл рот, но слова застряли где-то в горле. Действительно, когда? Три года назад на восьмое марта? Или четыре?
— То-то же, — кивнула Зина. — Женщине внимание нужно. А не коробки с барахлом на балконе.
— Там не барахло! Там нужные вещи!
— Угу, вижу, как нужные, — она ткнула пальцем в сломанный велосипедный насос. — Этому агрегату лет двадцать, наверное. И он даже не работает.
Виктор почувствовал, как злость начинает уступать место чему-то другому. Неловкости? Стыду?
Тем временем наверху Галина стояла на балконе и смотрела вниз. Сердце колотилось так, будто она пробежала марафон. Руки всё ещё дрожали от адреналина.
— Господи, что я наделала, — прошептала она, но тут же выпрямилась. — Нет. Всё правильно. Я сделала всё правильно.
Она прошла в комнату, достала из шкафа старый альбом с фотографиями. Вот она, совсем молодая, стоит на этом же балконе. В руках горшок с геранью. Улыбается. А вот Виктор, ещё с тёмными волосами, что-то мастерит у стены.
— Когда же всё пошло не так? — она провела пальцем по фотографии.
Телефон зазвонил. Дочка.
— Мам, ты чего такого сделала? Папа мне уже три раза звонил, орёт, что ты с ума сошла!
— Алёнка, доченька, — Галина присела на диван, — я просто балкон освободила.
— Мама, он говорит, ты все его вещи выбросила!
— Не выбросила. Вынесла к подъезду. Пусть сам решает, что ему нужно, а что нет.
Дочь на том конце провода замолчала, потом рассмеялась:
— Мам, ты крутая. Я двадцать лет тебе говорила этот балкон разобрать!
— Знаю, доченька. Просто должен был наступить момент, когда я сама это решу.
Виктор поднимался по лестнице с коробками в третий раз. Спина ныла, руки отваливались, но гордость не позволяла остановиться. На площадке его поджидала Галина.
— Куда это ты тащишь?
— В квартиру, куда же ещё!
— А конкретнее?
— Пока в прихожую поставлю, потом разберусь.
— Нет уж, милый, — она прислонилась к дверному косяку, перекрывая проход. — Сразу определяйся. В прихожей и так шкаф еле помещается.
— Галя, отойди!
— Не отойду. Ты думаешь, я всё это обратно в квартиру пущу? Как же!
— А что мне делать?! На помойку всё выкинуть?!
— Вот именно! — она ткнула пальцем ему в грудь. — Половину этого добра дорога одна — на свалку!
— Ты вообще понимаешь, сколько это всё стоит?!
— Стоило, Витя. Лет двадцать назад. А сейчас это просто место занимает!
Виктор поставил коробку на пол с таким грохотом, что соседи напротив распахнули дверь.
— Что тут происходит? — высунулся дед Михалыч.
— Семейные разборки, Михалыч, не лезьте, — буркнул Виктор.
— Так я и не лезу. Просто любопытно. Галя, ты чего мужика-то довела? Он уже третий час коробками туда-сюда носится.
— А вы, Михал Петрович, жену свою спросите, сколько она вас просила лоджию разобрать? — парировала Галина.
Дед почесал затылок:
— Ну, это... другое дело.
— То-то же!
Виктор сгрёб коробку обратно и поволок её вниз. На улице уже стемнело. Вещи на лавочке отсырели от вечерней росы. Он присел рядом, закурил. Руки тряслись.
— Ничего себе денёк, — пробормотал он.
Через десять минут спустилась Галина. Села рядом, не говоря ни слова. Молчали минуты три, может, больше.
— Помнишь, как мы эту квартиру получали? — наконец заговорила она.
— Ещё бы. Я целый год в очереди стоял.
— И как я радовалась балкону. Говорила, что посажу там цветы, помидоры. Летом чай пить будем, на закат смотреть.
Виктор затянулся:
— Галь, ну я же не специально...
— Знаю. Ты всегда собирался. Завтра, послезавтра, на выходных. А потом как-то само собой...
— Я думал, тебе не так важно.
Она повернулась к нему:
— Витя, мне шестьдесят три года. Шестьдесят три! Я всю жизнь на других работала. На тебя, на детей, на внуков. И вот теперь хочу хоть что-то для себя. Понимаешь? Просто балкон. С цветами. И стульчиком, чтобы посидеть.
— Я понял, — он затушил сигарету. — Просто не знаю, куда всё это деть.
— В гараж. У тебя же есть гараж!
— Там тоже всё забито.
— Тогда выбрасывай. Витюнь, ну посмотри сам, — она полезла в ближайшую коробку. — Вот это что? Запчасти от "Жигулей". А машину ты продал пять лет назад!
— Может, ещё пригодятся...
— Кому?! — она достала ещё какую-то железяку. — А это? Дрель, у которой шнур оборван! У тебя в кладовке новая лежит!
Виктор смотрел, как она перебирает его вещи, и вдруг понял: она права. Абсолютно права. Он годами складировал всё подряд, думая, что когда-нибудь это пригодится. А на деле просто захламлял жизнь. Свою и её.
— Ладно, — он поднялся. — Завтра возьму грузовичок. Половину на свалку, половину в гараж. А гараж тоже разберу.
— Серьёзно?
— Серьёзно. Только ты мне помоги выбрать, что оставить, а что выкинуть. А то я сам не разберусь.
Галина встала, отряхнула юбку:
— Договорились. А на балкон завтра с утра стол занесём?
— Занесём. Только сначала его помыть надо. Там, наверное, слой грязи...
— Вдвоём отмоем, — она взяла его за руку. — Пошли наверх. Чай попьём. А эти коробки пока под лестницей оставим. Дождь вроде не обещают.
Они поднялись в квартиру. Виктор первым делом прошёл на балкон. Действительно, пространство. Самое обычное пространство. Он даже забыл, каким большим был этот балкон.
— Ничего себе, — присвистнул он. — Тут же стол поместится. И стулья. И ещё цветов штук десять.
— Пятнадцать, — поправила Галина, входя со шваброй. — Я уже всё рассчитала.
Утро началось с грохота. Виктор уронил ведро с водой прямо на кафель балкона.
— Ну что ты как слон! — Галина выскочила из кухни с тряпкой.
— Извини, не удержал. Руки скользкие.
Они с шести утра отмывали балкон. Виктор скрёб пол железной щёткой, Галина протирала перила. Работали молча, сосредоточенно.
— Слушай, а помнишь, как мы тут в девяностые картошку сушили? — вдруг сказал Виктор.
— Ещё бы не помнить. Вонь на весь дом стояла.
— Зато зимой своя картошка была, — он выпрямился, потёр поясницу. — Эх, молодые были.
Телефон Галины зазвонил. Дочь.
— Мам, у вас как там? Не поубивали друг друга?
— Живы пока. Балкон моем.
— Вместе?
— А ты как думала? Я что, одна такую махину отдраю?
— Мама, это прогресс! Вчера ты его вещи выкидывала, а сегодня вместе балкон моете!
— Алён, не радуйся раньше времени. Мы ещё даже не начали вещи разбирать.
Как по заказу, снизу раздался крик тёти Зины:
— Галя! Виктор! У вас там коробки под дождь попадают!
Они выглянули. Небо затянуло тучами, первые капли уже стучали по асфальту.
— Быстро вниз! — Галина сорвалась с места.
Они неслись по лестнице вдвоём, но было поздно. Коробки промокли насквозь. Бумаги расползлись в кашу. Виктор присел на корточки, начал судорожно вытаскивать содержимое.
— Фотографии! Галь, тут же фотографии!
Она замерла. В руках у него была размокшая коробка, из которой выпадали старые снимки. Их свадьба. Рождение Алёны. Первая машина. Рыбалка с друзьями.
— Я... я не знала, что они там, — голос её дрогнул.
— Как не знала?! Ты всё подряд выкидывала, да?!
— Витя, прости, я правда не смотрела, что в коробках...
— А надо было смотреть! — он схватил промокшие снимки, пытаясь спасти хоть что-то. — Вот это моя мать! Она десять лет как умерла, и это последняя фотография! А это мы с отцом на рыбалке, за год до его смерти!
Галина опустилась рядом с ним на мокрый асфальт:
— Господи, Витюнь, ну прости меня. Я дура старая. Надо было сначала всё проверить.
— Надо было вообще не выкидывать!
— Но ты же сам обещал разобрать! Двадцать лет обещал!
— Я бы разобрал! Не сегодня, так завтра!
— Завтра, которое никогда не наступает! — она вскочила. — Витя, да сколько можно?! Я уже старуха! Мне сколько осталось? Десять лет? Пятнадцать? Я хочу их прожить нормально! С чистым балконом! С цветами! А не копаться в твоих коробках!
— А я хочу, чтобы ты хоть раз подумала не только о себе! — он тоже поднялся, размахивая мокрой фотографией. — Вот это моя жизнь! Моя память! И ты её в помойку!
Дождь усилился. Они стояли под ливнем, промокшие, и кричали друг на друга. Соседи выглядывали из окон.
— Знаешь что, — Галина вытерла лицо, то ли от дождя, то ли от слёз, — может, тебе и правда лучше все свои коробки забрать. И меня заодно выкинуть. Освободишь себе всю квартиру под склад!
— Может, и правда! Хоть не будешь мне мозги выносить!
Она развернулась и пошла к подъезду. Виктор остался стоять под дождём, сжимая в руках размокшие фотографии.
Тётя Зина подошла с зонтом:
— Витя, чего стоишь? Простынешь ведь.
— Зинаида Ивановна, я же не хотел её обидеть, — голос его сорвался. — Просто фотографии... Это же память.
— Понимаю, милый. Но и Галю пойми. Она вчера мне рассказывала, как мечтала на балконе посидеть. Говорила, что иногда просыпается ночью и думает: вот сейчас встану, выйду на балкон, подышу. А потом вспоминает про коробки и снова засыпает.
— Я не знал...
— А откуда знать, если вы друг с другом не разговариваете? Вот вы тридцать лет живёте, а так и не научились слушать друг друга.
Виктор собрал фотографии в охапку и побрёл к подъезду. На площадке сидела Галина, обхватив колени руками.
— Прости, — сказали они одновременно.
Помолчали.
— Я правда не знала про фотографии, — первой заговорила она.
— А я не знал, что тебе так важен этот балкон.
— Витюнь, давай договоримся. Я помогу тебе фотографии высушить. Мы их в альбомы переложим, нормальные. А коробки... ну, действительно, большая часть — хлам же?
— Большая, — признался он. — Я просто... не мог выбросить. Думал, пригодится.
— А фотографии мы сохраним. Все. И память твою сохраним. Просто не в коробках на балконе, а как положено.
Он кивнул, потом вдруг обнял её:
— Прости, что кричал.
— И ты прости. За фотографии. И за то, что не поговорила с тобой сначала.
Они сидели на холодной площадке, промокшие и уставшие.
— Пошли чай пить? — предложила Галина.
— Пошли. Только давай фотографии сначала разложим сушиться.
Они поднялись в квартиру и начали аккуратно раскладывать снимки на газетах. Некоторые были безнадёжно испорчены, но большинство можно было спасти.
Прошла неделя. Виктор вернулся с работы и замер на пороге. На балконе стоял маленький столик. Два плетёных кресла. Вдоль перил выстроились горшки с геранью, петуниями, какими-то ещё цветами, названий которых он не знал.
— Галь?
— На балконе!
Она сидела в одном из кресел, держала в руках чашку с чаем. На столе лежала раскрытая книга.
— Ну как? — она оглянулась с улыбкой.
— Красиво, — он присел во второе кресло. — Очень красиво.
— Алёнка помогла. Мы вчера с ней цветы выбирали. Она говорит, что у меня теперь балкон круче, чем в дизайнерских журналах.
Виктор огляделся. Действительно, балкон преобразился до неузнаваемости. Чистый пол, свежевыкрашенные перила, цветы, создающие ощущение маленького сада.
— А вещи я в гараж свёз. Почти все.
— Почти?
— Ну, часть пришлось выкинуть. Ты была права — хлама было процентов восемьдесят, — он потянулся за её чашкой. — Дашь глоток?
— На кухне заварник. Налей себе.
Он вернулся со своей чашкой, сел обратно. Они сидели молча, слушая городской шум внизу, наблюдая, как садится солнце.
— Знаешь, — наконец сказал Виктор, — я тут подумал. Может, на выходных в кино сходим? Или в тот ресторан, где мы раньше бывали?
Галина посмотрела на него удивлённо:
— В "Старую мельницу"? Она ещё работает?
— Работает. Звонил узнавал. Столик на субботу заказал.
— Витюнь, да что с тобой? — она рассмеялась. — Балкон на тебя так подействовал?
— Не балкон. Ты. Я понял, что мы с тобой лет десять нормально не разговаривали. Всё мимо друг друга.
— Ну, это я тоже виновата.
— Оба виноваты. Поэтому давай исправляться.
Она протянула руку, он взял её в свою.
— Смотри, какой закат, — она кивнула на небо, которое окрасилось в оранжево-розовые тона.
— Красивый.
— Тридцать два года я в этой квартире живу. И вот только сейчас вижу, какие у нас тут закаты.
Виктор поднялся, подошёл к перилам:
— А знаешь, что я понял, пока вещи разбирал?
— Что?
— Что вся эта моя коллекция железяк — просто способ цепляться за прошлое. За молодость. За время, когда всё было впереди.
— И что теперь?
Он обернулся:
— А теперь я понял, что впереди ещё много чего. Надо только захотеть увидеть.
Галина встала, подошла к нему. Они стояли вдвоём на этом маленьком балконе, который стал причиной скандала, слёз, примирения.
— Спасибо, — сказал он.
— За что?
— За то, что выкинула мои коробки. Правда. Если бы не ты, я бы так и жил среди этого хлама.
Она обняла его:
— А мне спасибо, что не послал меня куда подальше вместе с балконом.
Снизу донёсся голос тёти Зины:
— Галя! Виктор! Какая красота у вас! Я из окна вижу — загляденье просто!
— Спасибо, Зинаид Ивановна! — откликнулась Галина.
— Теперь к вам в гости напрашиваться буду! На балконе посидеть!
Виктор и Галина переглянулись и рассмеялись.
— Пошли внутрь? — предложил он. — Ужин готовить надо.
— Подожди, — она задержала его. — Давай ещё пять минут посидим. Солнце совсем садится. Красиво же.
Они вернулись в кресла. И сидели, держась за руки, глядя, как день уступает место вечеру. А на столике между ними стояли две чашки с остывающим чаем и раскрытая книга, которую Галина так и не дочитала, потому что закат оказался интереснее любого сюжета.