Бывает так: всю жизнь споришь с близким человеком о какой-то ерунде, а потом выясняется, никогда это не было пустяком. Вот вроде знакомая всем история: есть у меня сестра, зовут её Наташа.
С младенчества мы с ней чуть что, в разные стороны. Если мне нравился борщ, ей непременно нужна была окрошка, если я приезжала на дачу, она тут же убегала на речку. Так и жила наша несогласная семья: вечно воевали в мирное время.
А всё закрутилось из-за сервиза. Того самого, бабушкиного, с тонкими зелёными листьями по краю и крошечными трещинками на блюдцах. Этот сервиз был у нас семейной реликвией не потому, что особенный, таких в советское время в каждом доме были целые полки.
Но бабушка почему-то отнеслась к нему особенно: пыль сдувала, каждый раз после гостей пересчитывала, словно дети могли тайком уволочь блюдце в портфель.
После бабушкиного ухода начались у нас с Наташей препирательства. Собрались у мамы, полотенца делить, старые фотографии смотреть. Мама тогда сказала: «Этот сервиз бабушка завещала вам обеим, храните на радость». Так вот, решили мы: год Жене, год Наташе. Дальше началось самое интересное.
— Ты унесла две чашки! — язвительно вспоминала Наташа каждый раз, когда сервиз выпадал ей по очереди.
— А кто его поцарапал ложкой? — возмущалась я.
Мама смотрела на нас с недоумением:
— Девочки, ну что вы? Всё равно ведь одной посудой живёте.
Но у нас с сестрой была своя логика: именно в этот раз, казалось, решается что-то очень важное. Дошло до того, что когда я нашла лишнюю сахарницу, Наташа всерьёз предложила распилить её пополам.
Один раз я устроила показательный обыск: пришла к сестре на чай и при ней пересчитала все тарелки.
— Ну что, довольна? — она хлопнула дверцей буфета.
— Мне спокойнее. Вечно ты что-то теряешь.
— Лучше терять посуду, чем терпение! — огрызнулась Наташа и с силой поставила чашку на стол.
Так мы жили: год у меня сервиз, год у сестры. Всё по расписанию. Смеялись друзья: «Вы хоть сопроводительную записку в коробке оставьте: где налип чай, где сахар».
Однажды я всерьёз принялась вести дневник передач: «Четыре чашки, шесть блюдец, две сахарницы». Наташа писала на обороте цифры и сердечки.
Кажется, вся наша взрослая жизнь прошла под знаком этого вечного обмена. Даже на праздники, бывало, соберёмся и сидим, как разведённые родители: каждая осторожно наблюдает, сколько гостей пьёт чай из её любимой чашки.
Сначала друзья посмеивались над нашей борьбой, но потом свыклись, у всех, думается, свои странности есть. Мы не сердились по-настоящему, втайне обе знали: спорим потому, что делить что-то значит быть рядом.
А как убрать эту точку соприкосновения, когда всё кажется привычным, понятным?
Однажды мама, готовя очередной семейный ужин, шепнула мне:
— Ты не думаешь, что в этой вашей борьбе есть что-то большее, чем посуда?
Я отмахнулась:
— Да ладно, мам. Просто традиция такая.
Мама улыбнулась тихо и добавила:
— Бабушка ведь никогда не рассказывала вам про свою жизнь до войны... Сервиз у неё появился не случайно.
После ужина я долго не могла уснуть. Вспоминала, как с сестрой годами перетаскиваем одну и ту же коробку, спорим о тарелках, не замечая главного, мама и бабушка давно ушли, нам самим пора взрослеть.
На следующий день я позвонила Наташе:
— Давай чай попьём. Есть разговор.
Она сразу согласилась и это было странно, обычно у нас недоразумения затягивались на недели.
Когда она пришла, я выставила сервиз на стол. Осмотрелись, помолчали. Потом Наташа неожиданно сказала:
— Может, хватит уже делить? Давай вместе хранить.
— А если гости придут? — по привычке возразила я.
— Пусть пьют. Может, и детям нашим что-то достанется.
Поговорили, посмеялись. Вдруг она подняла одну из чашек, посмотрела на дно и заметила маленькую трещинку, раньше я не видела.
— Слушай, а это что? — спросила сестра и бережно поводила пальцем по фарфору.
— Трещина, наверное, давно появилась. Бабушка переживала, говорила, что с этим сервизом ей повезло, — сказала я и вдруг вспомнила: когда-то ещё в детстве, играя под столом, я уронила одну чашку и изо всех сил старалась приклеить осколок.
Никто тогда не заметил, но бабушка как-то очень строго посмотрела на меня потом, обняла и сказала: «Главное, не что разбилось, а кто рядом».
Сестра откинулась на спинку стула:
— Смешно, что мы столько лет ругались.
Я молчала, перебирала в руках чашки. И тут заметила, что в сахарнице что-то звякнуло, тонкий звук, не похожий на фарфор. Я осторожно встряхнула и на донышке показалась крошечная трещина, через которую что-то отсвечивало.
— Наташа, а ну-ка посмотри… — подала я ей сахарницу.
Сестра осторожно заглянула внутрь. Сначала просто посветила через стенку фонариком телефона, потом вдруг осторожно потянула за маленькую пробку, не сразу заметную среди рельефа.
— Здесь что-то есть! — воскликнула Наташа, вытаскивая на свет божий крошечный, завёрнутый в кусочек бумаги пакетик.
У нас обеих задрожали руки. Аккуратно развернули пакетик и на ладони у сестры заблестел небольшой, но явно настоящий камень. Вместо восторга на секунду повисло неловкое молчание.
Потом мы обе рассмеялись, как могли бы смеяться только люди, прошедшие через сорок лет совместного упрямства.
— Да ты шутишь, вот оно что! — Наташа все никак не могла поверить.
— Вот так бабушка, — только и сказала я.
Нам стало как-то не по себе. Словно вдруг внутри всего знакомого отозвался звон старых часов и стало ясно: вся наша война имела смысл только потому, что в ней была любовь.
Мы потом долго обсуждали: камень ли это действительно ценный, почему бабушка ничего не рассказала, что случилось с ней до войны…
Но выяснили главное: все эти годы мы не только спорили, но и были необходимы друг другу.
Наши потери и ссоры вдруг оказались не важнее того факта, что мы смогли пронести эту историю через всю жизнь, не разбить, не потерять.
Через неделю мы снова встретились у меня. Я накрыла стол, сестра принесла варенье. Мы уже не вспоминали о том, кому сейчас достанется сервиз, он просто стоял на полке, как память обо всём, что было.
С того дня мы с Наташей стали чаще звонить друг другу без повода: просто спросить, как дела, рассказать что-то о детях, вспомнить старое. Временами она подшучивает: «Ну что, алмаз твой или мой?» Я отвечаю, как раньше:
— Пусть будет общий. Главное, не где лежит, а кто рядом.
Ведь всё, что по-настоящему ценно, всегда было не на дне сахарницы, а между нами — и не важно, сколько лет пройдёт, этот сервиз всегда будет напоминать нам о самом важном: хранить друг друга, даже если кажется, воюешь просто из-за посуды.
Историй о том, как сёстры спорят из-за пустяков, много. Я была уверена, наша закончится ничем, просто постареем и будем все такие же упрямые. Оказалось иначе.
Иногда для перемирия и нужно, всего лишь сесть за стол вдвоём, вспомнить прошлое и услышать этот щемящий звон: не алмаз отозвался внутри сахарницы, а наша собственная жизнь, наполненная ссорами, прощениями, встречами и радостью, что у тебя есть сестра, с которой можно спорить хоть всю жизнь, главное, чтобы было о чём.
Кажется, впервые за много лет я перестала думать о сервизе как о предмете. В нём оказалась спрятана не ценная вещица, а целая история нашей семьи, со всеми её недосказанностями, пылкими обидами и совсем не фарфоровой, но настоящей любовью.
И пусть чашки кое-где покрыты трещинами, сахарница с секретом, а тарелки иногда вспоминают старую ссору фаянсовым призвуком, наша семейная война наконец-то закончилась миром за простым кухонным столом.