Владимир Врубель - современный российский писатель. Говорит о себе: "Родился в Севастополе в семье морского офицера. Окончил в Ленинграде Высшее военно-морское училище инженеров оружия, и в Москве – 1-й Московский государственный институт иностранных языков (факультет английского языка). Капитан 2 ранга в отставке, служил в Ракетных войсках стратегического назначения и в Военно-Морском флоте. Состоял в Географическом обществе СССР – отделении истории географических знаний. Много лет в свободное от службы время изучал в архивах документы по истории Военно-Морского флота России. С 2004 года живу в Германии. Печатался в различных журналах и газетах России и Германии, альманахе "Пилигрим".
В 2009 году в российском издательстве «Универсум» (г. Смоленск) вышла книга «Рыцари в морских мундирах» о моряках и их отважных спутницах.
В июне 2010 года в украинском издательстве Л.Ю. Кручинина (г. Севастополь) вышла книга "Жестокость и милосердие" (Крымская война 1853-1856, новый взгляд на старые истории)".
Книга "Жестокость и милосердие" произвела на меня глубокое впечатление. Кроме прочего, она дала большую пищу для размышлений, заставила взглянуть иначе на российские традиции, историю, ментальность в сравнении с европейскими. Это было очень полезное чтение, к тому же большей частью увлекательное.
Признаюсь, до этого авторского исследования у меня было несколько более романтическое представление о войнах, о русской армии, наших героических солдатах и офицерах, вообще государстве российском. Знал, конечно, про "воруют". И всё же начинал чтение с уверенности, что в русском человеке, несмотря на отношение к нему государства, начальства, часто скотское отношение, несмотря на неграмотность, худосочность и т.п., всё равно удивительным и странным образом жили некие идеи, заставлявшие его действовать не просто как тупого исполнителя приказов - идея принадлежности к великой стране, России, земле российской, как особой ценности; идея "царя-батюшки"; идея защиты Отечества (в том числе оставшихся где-то навсегда отца и матери, братьев и сестёр). Иначе трудно обосновать военные успехи, которые тоже были. По роду своей деятельности я прочёл десятки учебников по отечественной и всеобщей истории с описанием множества войн, сознаюсь, былинный эпос патриотики воспринимать куда приятнее, чем книгу Врубеля. Но слово писателя - честное слово, проникнутое глубочайшим гуманизмом, состраданием, милосердием, уважением к душевному состоянию, боли и ранам самого обыкновенного человека. Слово, опирающееся на тщательное изучение первоисточников, их критическое самостоятельное осмысление, обобщение, никак не агитка, не следование штампам, пусть общепризнанным, а откровенный разговор, располагающий к диалогу.
Строго говоря, ни научной монографией, ни исторической повестью с опорой на документализм "Жестокость и милосердие" не является. Писатель нашёл оригинальную форму рассказа о крупном историческом событии 19 столетия, обратив внимание на вневременные ценности, вольно или невольно заставляя думать об историческом развитии Запада и России, о положении человека в государстве, о поведении людей, как сейчас говорят, в экстремальных ситуациях, о б ужасах войны и приносимых ею страданиях; о долге, подвиге, чести и одновременно с этим - о подлости, трусости, лжи; о смысле истории и смысле человеческой жизни.
Лучшей аннотацией становятся слова самого писателя: «Увы, мир так устроен, что каждое государство готовится к будущей войне, и стремится воспитывать своё население, особенно молодое поколение, на примерах героизма своих воинов, проявленных в минувшие войны. Поэтому грохот барабанов и торжественные звуки фанфар заглушают в памяти вопли раненых и стоны умирающих людей. В мраморе, граните и бронзе воспеваются подвиги, но ничего не рассказывается о страданиях. Мне захотелось написать о некоторых эпизодах той далёкой войны без натужного патриотического пафоса». "И пока я жив, эта память навсегда останется со мной".
Будучи знаком с творчеством Владимира и с самим писателем, знаю присущий его стилю юмор. Однако серьёзность содержания данной книги лишь изредка позволяла вкраплять его: "Подавляющая часть российского населения, распределённого по огромной территории, имела смутное представление о происходящем или, можно сказать, не имела никакого. Да и чего было ожидать от людей, которым о международной обстановке известно было лишь то, что в Персии правит «Махнут персидский», а в Турции – «Махнут турецкий»?" Позор Крымской войны, горечь сдачи Севастополя и потери Черноморского флота, гибель многих тысяч соотечественников - тут не до улыбок и смеха.
Впрочем, к жертвам войн в нашей стране всегда относились спокойно. «Задавим количеством», – считал царь Николай I, начиная крымскую кампанию, и исключением в истории отнюдь не являлся.
В книге много интересных страниц, много прелюбопытных фактов. Особенное удивление после впитывания фолиантов распространённой у нас псевдопатриотической литературы вызывает состояние непобедимой русской армии, положение стойкого русского солдата и верноподданного российского населения, а также подача материала последующими поколениями отечественных историков. Остановлюсь лишь на фактах, на мой взгляд, поразительных, а то и умопомрачительных.
Пожалуй, самые горькие страницы произведения - о простом русском воине, определённом как "существо в высшей степени покорное, безответное и выносливое". Позволю себе большие цитаты, потому как важно:
"По Рекрутскому уставу 8 июня 1831 года, воинскую повинность отбывали крепостные крестьяне, они составляли абсолютное большинство, а также мещане, «казённые крестьяне разных наименований, крестьяне удельные, свободные хлебопашцы и другие». Срок службы нижних чинов составлял от 22 до 25 лет. Реально к началу Крымской войны он сократился до 15 лет, а увольняемые со службы нижние чины считались находящимися в запасе. Вся тяжесть службы в армии и на флоте приходилась на беднейшие слои населения. Слово «рекрутчина» наводило ужас на людей. С человеком, призываемым на службу, прощались, как с покойником. Помимо обязательного рекрутского набора, помещики имели право отправить в армию своего крепостного, который им чем-нибудь не угодил. Имел право послать в армию какого-либо особенно насолившего жителям деревни парня и сельский сход. Кроме того, в армию отправляли по приговору суда преступников и бродяг.
В России для самой бесправной части населения существовали два вида наказания, вызывавших ужас: отправка на каторгу и отдача в солдаты. Военная служба считалась не исполнением священного долга, а страшным наказанием, получаемым, как правило, без всякой вины. От военной службы стремились уклониться любыми способами. Членовредительство, побеги, дезертирство считались обычным делом. Те, кто располагали деньгами, могли найти вместо себя «охотников», за определённое вознаграждение соглашавшихся идти на службу. Представившему вместо себя «охотника» разрешалось купить рекрутскую зачётную квитанцию, освобождавшую от службы. Стоила она от 500 до 1000 рублей, сумма для обычной крестьянской семьи несусветная.
Грамотных среди рядовых насчитывались единицы. Даже унтер-офицеры в основном были неграмотными или малограмотными. Спустя четверть века после Крымской войны из 231 677 человек, призванных в армию, только 47 158 могли с грехом пополам читать и писать.
Можно не сомневаться, что отцы-командиры с первого дня службы внушали солдатам и матросам понятия о святом предназначении воина и великой любви к родине. А попутно выбивали зубы кулаками, драли линьками, пороли шпицрутенами за малейшую провинность. Иногда забивали до смерти. У англичан в армии допускалось по письменному приказу не свыше 50 ударов плетью. В русской – не скупились. Только 4 сентября 1856 года секретным указом ограничили наказание шпицрутенами с 3000 до 1000 ударов. Если человек после такого наказания и выживал, то навсегда оставался инвалидом.
В те годы сложилась поговорка: «Хлеб да вода – солдатская еда». От одежды нижних чинов всегда несло так называемым «казарменным запахом», а гнилые зубы и желудочные заболевания были поголовно у всех. О зубных щётках никто из русских солдат и матросов не имел даже понятия, чего не скажешь об англичанах и французах, с которыми им пришлось воевать. Периодические обследования личного состава показывали, что почти половина нижних чинов постоянно болела венерическими заболеваниями. Добавим сюда также хронических алкоголиков – результат регулярного употребления «винных порций» на флоте, а также «незаконногодных» (так называли рекрутов, имевших патологические недуги или такие физические недостатки, из-за которых они не подлежали призыву). Уездные рекрутские присутствия закрывали глаза на всё, лишь бы выполнить спущенный начальством план. Ни за что так не наказывали губернаторов, как за невыполнение плана призыва на военную службу. Когда новобранцы прибывали к месту службы, выяснялось, что некоторые из них по состоянию здоровья служить не могут и призваны незаконно. Не желая влезать в длительную переписку с губернскими властями, командиры махали рукой, и бедолагу оставляли служить.
Cлужба в армии и на флоте для полуголодных солдат и матросов в мирное время сводилась к постоянной борьбе за выживание. Русский солдат, хотя и получал хлеб или сухари, в одиночку попросту не смог бы выжить. Чтобы не умереть с голода, создавались солдатские артели, куда нижние чины сдавали свои жалкие копейки. Каждый знает, что закупка продуктов оптом всегда дешевле, чем в розницу. Артельных денег, если служба проходила в Европейской части, едва хватало на кашу. В Сибири, где продукты стоили дешевле, могли покупать иногда мясо. С 1848 года нижним чинам стали, наконец, выдавать по 20 фунтов соли на год, а с 1850 года – 7 фунтов мяса в месяц для строевого и 3,5 фунта для нестроевого солдата. Для сравнения: английские солдаты получали ежедневно 1 фунт галет, три четверти фунта солонины или 1 фунт свежего мяса, а также четверть бутылки рома. Помимо этого, им выдавались специи, кофе, сахар, а также овощи и фрукты. Русских матросов кормили несколько лучше, чем солдат, и ежедневно выдавали порцию спиртного. Понятно, почему: солдату не нужно было работать с парусами. Другие судовые работы и обслуживание артиллерии также требовали больших физических усилий. Если б матросов кормили так, как солдат, они и на мачту не смогли бы подняться. Прямым следствием отвратительного питания была цинга – неизменная спутница русских солдат и матросов, а в плаваниях – и офицеров. В 1830 году заболеваемость этой болезнью достигла фантастической цифры – 759 810 человек. Осенью и зимой 1854 года русская армия в Крыму находилась просто на грани вымирания. Интенданты слали в Севастопольский гарнизон и в войска муку, похожую на камень, и горелые заплесневелые сухари, в которых обнаруживались черви. Водку разбавляли водой так, что она могла быть причиной желудочных заболеваний. Солдаты толкли сухари и носили эту чёрную массу в мешочках на поясе в качестве запаса еды. Когда французский военный корреспондент впервые увидел эти мешочки у раненых и убитых русских солдат, он до слёз растрогался и написал в корреспонденции, что русские так любят свою родину, что носят на поясе в мешочке горсть родной земли. Только потом сентиментальный француз узнал, что в мешочках был трёхдневный солдатский рацион. Больше всего корреспондента поразило, что солдаты даже могли есть такую пищу.
К началу Крымской войны солдат получал в год 2 рубля 70 копеек серебром. О том, чтобы содержать на такое жалованье семью, вообще не могло быть и речи. В награду за кругосветное плавание, длившееся, как правило, три года, матросам в награду жаловали 1 (один!) рубль серебром. Во время службы нижние чины могли жениться только с разрешения своего начальника. Их дети мужского пола становились собственностью государства. Даже если солдатка рожала в многолетнее отсутствие мужа незаконнорожденного сына, он считался сыном солдата и его ждала общая участь. За тем, какого пола родился ребёнок в солдатской семье, следили полицейские. Если полицейский чин своевременно не доносил о рождении в солдатской семье сына, то за это его штрафовали на 10 рублей серебром. Можно не сомневаться, что все повивальные бабки во избежание неприятностей исправно «стучали» полицейским. Солдатских сыновей называли кантонистами. С малых лет их отправляли для обучения в специальные школы. По достижении призывного возраста кантонистов призывали на действительную военную службу в армию или на флот. Хуже участи не придумать: с малолетства – в казарме.
Выйдя замуж за рядового, женщина лишалась всяких прав. Известна история несчастной жены солдата, которую пешком по этапу отправили к новому месту службы мужа с севера европейской части России в Сибирь из-за ошибки нерадивого чиновника. Когда выяснилось, что муж как служил, так и продолжает служить на старом месте, таким же образом вернули обратно. Естественно, никто не понёс наказания за это издевательство. Несчастной (видел бы кто-нибудь её ноги!) в качестве компенсации, так сказать, морального ущерба, выдали двадцать пять рублей.
Из школьного и вузовского курсов истории всем известна персона "главного виновника" крымских поражений - Меншикова. О нём если и говорится, то исключительно в негативном ключе, как фигуре одиозной, бездарной, отталкивающей. И не упоминается история, приведённая Врубелем. Оказывается, Меншиков спас севастопольский гарнизон, дезинформировав противника и направив его к Южной стороне крепости. "Достоверно известно, что в руки противника после Альминского сражения попала повозка, в которой находились переписка и документы русского главнокомандующего. Сопровождавший её офицер был взят в плен. Помимо малозначащих бумаг и трёх тысяч полуимпериалов (золотая российская монета весом примерно 6,5 г), принадлежавших лично Меншикову, в документах находился черновик донесения главнокомандующего императору. А вот дальше никаких документальных подтверждений нет. Но, по рассказам компетентных людей из окружения Меншикова, адмирал написал в черновике, что он не беспокоится за хорошо укреплённую Северную сторону Севастополя, однако опасается удара союзников с Южной стороны, совершенно не укреплённой. На самом деле всё было наоборот и черновик письма, которое главнокомандующий никогда и не собирался отправлять царю, представлял собой блестящий ход Меншикова, продуманную дезинформацию противника. Собственными деньгами Меншиков пожертвовал для большей убедительности. Он один на один проинструктировал выбранного им офицера, который немало изумился, узнав, что его задача – попасть в плен к союзникам, да так, чтобы все обстоятельства пленения выглядели совершенно случайными". Согласитесь, что такой поступок несколько меняет сложившуюся оценку Меншикова если не как полководца, то как человека.
Владимир Врубель открывает много неизвестных широкому кругу читателей страниц отечественной истории.
Подходы к Севастополю с моря к началу военных действий не прикрывали минные заграждения. "Почему в Севастополе к началу войны не оказалось ни одной подводной мины, сказать трудно". Хотя, как поясняет автор, мины были изобретены Б.С. Якоби, и 947 пиротехнических и 309 гальванических мин, например, в 1854 году прикрывали Кронштадт.
Забота начальства о подчинённых часто у нас носит однобокий, порою дикий характер. Чем это объяснить, кроме некомпетентности, глупости? Вот и "Началось ещё на Альме, а продолжилось в Инкерманском сражении. Там за неприятеля приняли солдат Московского и Бутырского полков. Дело в том, что заботливый командир дивизии генерал Хомутов, желая уберечь своих воинов от солнечных ударов, распорядился нарядить их в суконные колпаки, которые так и остались на головах солдат до глубокой осени: команда снять колпаки не поступила, наверно генерал о них просто забыл. Вид солдат в дурацких колпаках был, разумеется, тоже дурацкий. Немудрено, что солдаты из других дивизий сочли их за иноземцев и открыли по ним огонь." Или "Опасаясь штурма, командиры подтягивали пехотинцев поближе к бастионам. Казалось бы, правильно делали. Но на корабле окопы и убежища не роют, а поэтому никто и не подумал об укрытиях. Бомбы союзников рвали на куски русских солдат, которым было негде укрыться от обстрела. Люди гибли, не вступив в бой".
И при этих образцах "трогательной заботы" наблюдалась следующая картина.
"У русских солдат отсутствовали тёплая одежда и тёплое бельё. Грязный, до изумления выношенный мундир и такая же шинель – единственная защита от холода. Вместо постелей солдатам выдали рогожные кули. Пытаясь спастись от холодного, как лёд, дождя с ветром, солдаты разрезали рогожу пополам и надевали на голову, получалось что-то вроде плаща, который создавал иллюзию защиты. Но и рогожи доставались не всем, поэтому солдатам приходилось их покупать... Бань и мыла в русских войсках не было. Не мылись и не стирали бельё месяцами. Жили в грязных, неотапливаемых, душных и сырых землянках, похожих на норы. В них с трудом могли забраться два человека". "Носилки, которые были употребляемы у нас при Севастопольской осаде, были самого первобытного устройства, шесты с парусиной не были скреплены поперечными перекладинами, так что они постоянно сближались и расходились во время переноски раненого. Они не имели ножек, и носильщики, останавливаясь на отдых, ставили их, как попало».
По мнению писателя, "самые откровенные воспоминания написал о Крымской войне Николай Иванович Пирогов. Вот какими он видел госпитали: «Можно себе представить, каково было с отрезанными ногами лежать на земле по трое и по четверо вместе; матрацы почти плавали в грязи, все – и под ними, и около них – было насквозь промочено; оставалось сухим только то место, на котором они лежали, не трогаясь, но при малейшем движении им приходилось попасть в лужи. Больные дрожали, стуча зуб о зуб от холода и сотрясательных ознобов; у некоторых показались последовательные кровотечения из ран; врачи и сестры могли помогать не иначе как стоя на коленях в грязи… А когда кто-нибудь входил в эти палатки-лазареты, то все вопили о помощи и со всех сторон громко раздавались раздирающие пронзительные стоны и крики, и зубной скрежет, и тот особенный стук зубами, от которого бьет дрожь».
Любовь правителей нашего государства к военным парадам насчитывает многовековую историю. Порою это играет злую шутку, как случилось в крымскую кампанию. "Стрелковое оружие было низкого качества, русские солдаты сами приводили его в негодность: расшатывали винты, чтобы ружейные приёмы делать с лязгом. Это нравилось зрителям на парадах. Стволы, чтобы они блестели, скребли кирпичом так, что те становились тонкими, как жестяной лист. Такое оружие можно использовать только на парадах – воевать им нельзя".
Русская армия нередко голодала. "У русских солдат, участников Крымской войны, основу питания составляли сухари. Их заготавливали в южных причерноморских губерниях. Только на пожертвования дворян (а на самом деле за счёт крепостных и государственных крестьян) собрали сухарей такое количество, что для их перевозки потребовалось около тысячи подвод. Во время транспортировки мешки с сухарями неоднократно мокли под дождями. Когда их привезли на место, все сухари заплесневели и зачервивели".
Ну а те, кто после войны более не мог участвовать в парадах в виду ранения, инвалидности, списывались как отработанный материал. "Русским солдатам полагалось только разовое пособие, а жить без ампутированных конечностей он мог только на подаяние, если это, конечно, можно называть жизнью. После войны по южным губерниям разбрелись с костылями или на деревянных тележках калеки в грязной и рваной военной форме, с медалями и с солдатскими Георгиями за оборону Севастополя. Они просили подаяние около церквей или кабаков. Первое время после войны им подавали".
Кстати, всячески прославляемое ныне благородное дворянство проявило себя в середине 19 века не слишком ярко. Добровольцев, желавших идти в армию, оказалось слишком мало. А те, кого таковыми назначили, были описаны генералом Залесовым так: «Нельзя также сказать, чтоб среди дворян не было истинных патриотов, готовых за отечество на всевозможные пожертвования и видящих в унижении России личное, собственное унижение. Но таких весьма немного. Чувство патриотизма нераздельно с чувственным развитием и образованием, чем, к сожалению, большинство дворян наших похвалиться не может. В ополчениях, по единогласному отзыву всех начальников их, большая часть офицеров – пьяницы и негодяи. Значит, не патриотизм подвинул их, а нищета, крайность. Богатые дали деньги, а бедные облачились в серые кафтаны. К ним присоединились чиновники мелкие и недоросли из дворян, нигде не служащие, но числящиеся по какому-либо ведомству в звании XIV класса. Этих заманили эполеты и офицерский военный чин. Но самая большая часть пошла оттого, что у неё сапог не было. Каждый из этих получил около 300 руб. на сапоги, при том оклад по чину, весьма достаточный, чтоб круглый год напиваться водкою».
О пропасти, пролёгшей между николаевской империей, захлебывавшейся в потугах самовосхваления, и западными державами сами за себя говорят следующие факты: "Из Петербурга в Севастополь и обратно без конца скакали по непроезжим дорогам фельдъегери с указаниями, приказами, донесениями. Это занимало дни и недели. А союзники из Крыма проложили по дну Чёрного моря из Георгиевского монастыря в Варну кабель электрического телеграфа, установили телеграфную связь со столицами своих государств. Все главные позиции союзных войск связали электрическим телеграфом со штабами главнокомандующих английской и французской армиями. Лондон и Париж своевременно получали информацию, а командующие союзными войсками – указания своих правительств. Да что там говорить о правительстве, рядовой лондонский и парижский обыватель из газет, в которых печатались переданные по телеграфу корреспонденции, узнавал всё события войны быстрее русского царя. К слову сказать, даже о смерти Николая I защитники Севастополя сначала узнали не из Петербурга, а от французского парламентёра, когда обменивались убитыми. Русские солдаты и матросы, впрягаясь по сто человек, таскали на себе пушки по горам в непролазной грязи. Все тяжести также носили только на себе. В лучшем случае, если позволяли условия, иногда грузы везли на подводах.
У союзников от места выгрузки с судов в Балаклаве проложили железную дорогу и перевозили по ней не только военные припасы, но и раненых".