В Мурманской области есть место, которое не должно существовать. По всем законам природы такого быть не может. Но оно есть. И учёные до сих пор не могут до конца понять, как эта штука вообще работает.
Подходишь к вроде бы обычному озеру на острове. Небольшое, метров пятьсот шестьдесят в длину. Окружено тундрой, камышами. Зачерпываете воду ладонью — пресная. Чистая, холодная, приятная на вкус. Всё как в обычном северном озере.
Но стоит нырнуть поглубже — и вот уже на губах соль. Чистая морская вода, хотя море в десятках метров за перемычкой. Спускаетесь ещё ниже — и попадаете в ад. Сероводород. Яд. Смерть. Ни рыбы, ни растений, ни кислорода. Только бактерии, которым воздух не нужен, и зловонный газ, способный убить любое живое существо за минуты.
Это озеро Могильное на острове Кильдин. И это единственное место в российской Арктике, где в одном водоёме живут и морские, и пресноводные организмы. Больше того — там плавает рыба, которой нет больше нигде в мире. Рыба-мутант, которая за тысячу лет эволюции забыла, как быть обычной треской.
Название с душком
Начнём с того, что озеро называется Могильным не просто так. Название действительно жуткое, и история за ним — тоже.
1809 год. Англо-русская война в самом разгаре. К берегам острова Кильдин подходит британский фрегат Nyaden. На острове стоит рыбацкая деревушка — поселение Соловецкого монастыря. Семьи поморов занимаются рыбным промыслом, живут здесь круглый год.
Англичане не церемонятся. Поселение разрушено до основания. Людей убивают. А тела сбрасывают в ближайшее озеро.
С тех пор оно и зовётся Могильным. И правда, если посмотреть на озеро сверху, оно напоминает огромную овальную могильную яму. Природа будто заранее приготовила последнее пристанище для жертв той бойни.
Но это только легенда. Может быть, правдивая, может — нет. Документальных подтверждений нападения на поселение нет, хотя война действительно шла. Зато форма озера — факт. Длинная овальная чаша, словно кто-то вырыл гигантскую могилу посреди острова.
А остров Кильдин сам по себе место суровое. Семнадцать с половиной километров в длину, до семи в ширину. Чёрная каменная глыба без единого дерева. Холодная, угрюмая, продуваемая всеми ветрами Баренцева моря. В советское время тут стояла военная база — ракетный комплекс, который должен был защищать Кольский залив от вражеских кораблей. Потом военные ушли, оставив после себя горы металлолома и пустые бетонные коробки.
Сейчас на острове живут только маячники да редкие энтузиасты-учёные, которые приезжают изучать главное сокровище Кильдина — озеро, не похожее ни на одно другое.
Открытие, которое никто не понял
Первым озеро нанёс на карту голландец Виллем Баренц. Да, тот самый, в честь которого названо Баренцево море. Это было в конце XVI века — 1594 год. Баренц со своей командой искал северный путь в Индию, плыл вдоль берегов Новой Земли и попутно картировал всё, что видел.
Один из участников экспедиции, Ян Гюйген ван Линсхотен, зарисовал остров Кильдин и озеро на нём. Но тогда никто не придал этому значения. Ну озеро. Ну на острове. Таких на севере сотни.
Прошло больше двухсот лет. В 1804 году на Кильдин приезжает русский академик Николай Яковлевич Озерецковский. Известный естествоиспытатель, путешественник, человек любопытный и дотошный. Он обследует озеро и обнаруживает в нём… морскую рыбу.
Треску.
Все обалдели. Как? Озеро пресное! Оно от моря отделено земляным валом шириной метров семьдесят! Откуда там треска?
Озерецковский зафиксировал факт в своих записях: «В озере примечены морские рыбы». И этим ограничился. У него не было оборудования, чтобы разобраться, что происходит. Но семя сомнения было посеяно.
В следующие годы на озеро потянулись учёные. Русские, иностранные. В 1887-м приезжает сотрудник зоологического музея Академии наук С. М. Герценштейн. Собирает раковины моллюсков, берёт пробы воды. Выясняет: вода не совсем пресная. В ней тринадцать частей пресной воды на одну часть морской.
В 1889 году озеро изучает профессор зоологии Виктор Фаусек. Он обнаруживает, что в юго-восточной части озера живёт настоящая морская фауна и флора. Медузы, морские звёзды, актинии. Но Фаусек не может понять, как морская вода попадает в озеро. Приливов и отливов он не заметил. Перемычка вроде бы сплошная.
Разгадка пришла позже. Морская вода просачивается через перемычку. Медленно, по капле, сквозь песок и гальку. Как через природный фильтр. Во время приливов в Баренцевом море уровень воды поднимается, и соленая вода под давлением протискивается через поры в грунте, попадая на дно озера.
Кстати, в самом озере тоже есть приливы. Совсем крошечные — всего 68 миллиметров. Но они есть! И запаздывают по сравнению с морскими приливами на два с половиной часа. Вот вам и доказательство связи с океаном.
Озеро, которое умирало дважды
Но самое поразительное открылось, когда учёные начали изучать геологическую историю озера.
Оказалось: Могильному не тысяча лет. Ему три с половиной тысячи.
И за это время оно дважды исчезало.
Вот как это было. Примерно 3500 лет назад на месте озера был морской залив. Обычная лагуна, часть Баренцева моря. В ней плавала треска, жили медузы, ползали морские звёзды.
Потом случилось нечто. Возможно, землетрясение. Возможно, шторм намыл гальку и песок. А может, земная кора просто поднялась — такое на севере бывает, берега растут вверх по несколько миллиметров в год. Так или иначе, лагуну отрезало от моря перемычкой. Образовалось замкнутое озеро.
Треска и вся морская живность оказались в ловушке.
Дальше начался процесс опреснения. Дожди, снег, ручьи несли в озеро пресную воду. Постепенно соль вымывалась. Морские обитатели вымирали. Озеро становилось всё более пресным.
И примерно к началу нашей эры озеро стало полностью пресным. Вся морская фауна вымерла. Остались только пресноводные жители.
Но тут случилась вторая метаморфоза. Перемычку прорвало. Может быть, очередной шторм разрушил вал. Может, землетрясение. Озеро снова стало морской лагуной. Морская вода хлынула обратно. Вернулась треска, медузы, звёзды.
И так продолжалось до X века нашей эры. Примерно тысячу лет назад.
А потом перемычку снова намыло. И озеро в третий раз стало замкнутым. На этот раз — навсегда.
Вот только в этот раз процесс пошёл по-другому. Вместо того чтобы полностью опресниться, озеро зависло между двух состояний. Пресная вода сверху, солёная снизу. И не смешиваются. Тысячу лет не смешиваются!
Такого на планете почти нигде больше нет. Похожие озёра есть в Канаде, в Гренландии, в Исландии, на островах Палау в Тихом океане. Но в Арктике Могильное — единственное.
Коктейль, который не размешивается
Теперь о самом главном — о структуре воды в озере.
Представьте себе слоёный торт. Или коктейль в прозрачном стакане, где жидкости разной плотности лежат слоями, не смешиваясь. Так называемый коктейль «Б-52» или «Радуга». Вот именно так устроена вода в Могильном.
Учёные выделяют три основных слоя, хотя если быть точным, их пять. Но давайте по порядку.
Верхний слой — пресный. От поверхности до глубины примерно пять метров. Солёность почти нулевая — 0,2-0,5 промилле. Это меньше, чем в обычной пресной воде из-под крана. Откуда берётся пресная вода? Дожди, снег, талая вода с окрестных холмов — всё это стекает в озеро. Лежит сверху, потому что пресная вода легче солёной.
В этом слое живёт обычная пресноводная живность. Рачки-дафнии, коловратки, мелкие рыбки — трёхиглая колюшка. Ничего особенного. Как в любом северном озере.
Правда, есть одна деталь. Планктона тут в сто раз больше, чем в соседних пресных озёрах. В СТО РАЗ! Биомасса зашкаливает. Почему? Никто толком не знает. Возможно, из-за подпитки снизу — минералы и питательные вещества поднимаются из солёных слоёв. Возможно, из-за особого микроклимата. Так или иначе, пресная вода в Могильном — это суп, густой, насыщенный жизнью.
Переходный слой. Между пятью и восемью метрами глубины солёность резко подскакивает. Вода становится солоноватой, как в устье реки, где пресная вода встречается с морской. Тут живут организмы, которые могут терпеть и пресную, и солёную воду. Какие-то особые ракообразные, креветки.
Средний слой — морской. От восьми до тринадцати метров. Солёность как в море — 22-28 промилле. И тут начинается самое интересное.
Здесь обитают настоящие морские жители. Медузы. Морские звёзды. Актинии — те самые «морские анемоны», которые выглядят как подводные цветы. Губки. Мшанки. Многощетинковые черви. И, конечно, главная звезда озера — кильдинская треска.
Все эти существа — реликты. Потомки тех, кто остался в ловушке тысячу лет назад, когда озеро отрезали от моря. Они здесь уже сорок поколений. Они адаптировались. Мутировали. Изменились. Стали другими.
И живут они в тонкой прослойке воды толщиной всего четыре метра. Выше — пресная вода, в которой им смерть. Ниже — сероводород, в котором тоже смерть. Они зажаты между молотом и наковальней. Балансируют на лезвии ножа. Тысячу лет.
Представляете, каково это? Для рыбы, которая привыкла к морским просторам. А тут — четыре метра по вертикали. Это как если бы вас заперли в квартире и сказали: выходить нельзя. Никогда. И твоим детям нельзя. И детям твоих детей. Сорок поколений. Тысяча лет.
И ещё одна деталь. Между средним и нижним слоем есть тонкая розовая прослойка. Толщиной метр или два. Это не краска. Это бактерии. Миллиарды пурпурных серных бактерий, которые живут без кислорода, перерабатывают сероводород и не дают ему подняться наверх.
Они как живой щит. Стена между жизнью и смертью. Если они вдруг погибнут — сероводород хлынет вверх, и всё живое в озере задохнётся за считанные часы.
Нижний слой — мёртвая зона. От тринадцати метров до дна. Солёность максимальная — до 33 промилле, как в открытом океане. Но это не вода. Это яд.
Сероводород. Тот самый газ, который пахнет тухлыми яйцами и убивает быстрее цианида. Кислорода тут ноль. Абсолютный ноль. Ничто живое, кроме особых анаэробных бактерий, не может тут существовать.
Откуда сероводород? Со дна. Там гниют остатки умерших организмов. Водоросли, рачки, рыбы — всё падает вниз. И там, в темноте, бактерии разлагают органику, выделяя сероводород. Процесс идёт тысячу лет. Газ накапливается. Концентрация растёт.
Это как Чёрное море в миниатюре. У Чёрного моря тоже на дне сероводород — ниже глубины 150-200 метров жизни нет. Но там это огромный водоём, процессы медленные. А тут — крошечное озеро, и всё происходит в разы быстрее. Могильное — это Чёрное море на ускоренной перемотке.
Треска, которая забыла, как быть треской
Теперь поговорим о главной звезде озера. О кильдинской треске.
Это рыба, которой нет больше нигде в мире. Эндемик. Единственное место её обитания — озеро Могильное, площадью десять гектаров. Всё. Больше нигде.
В Канаде есть похожая история — там в озере Огак на Баффиновой земле живёт другой подвид озёрной трески. Но у них там льды, вечная мерзлота, добраться почти невозможно. А кильдинская треска — она вот, рядом, в каких-то ста километрах от Мурманска. Доплыть на лодке можно.
Как треска оказалась в озере? Очевидно — когда оно ещё было морской лагуной. Заплыла, жила себе спокойно. А потом хлоп — и выхода нет. Перемычка намылась, озеро замкнулось. Треска оказалась в западне.
Обычная треска — рыба придонная. Она живёт у дна, ищет там еду — крабов, креветок, мелкую рыбу. У неё большой рот, мощные челюсти, острые зубы. Она — хищник. Размер — до полутора метров, вес до сорока килограммов.
А кильдинская треска? Она меньше. Самые крупные экземпляры — около семидесяти сантиметров, вес до двух с половиной килограммов. Живёт семь-восемь лет, а не двадцать, как её морская родственница.
Но главное — она изменилась внешне.
Голова стала больше, непропорционально большая. Усы на подбородке — длиннее. Рот — меньше. Челюсти короче. Зубы слабее. Мускулатура, которая проталкивает добычу в глотку, атрофировалась.
Почему? Потому что еды мало. В озере нет крабов, нет крупных креветок, нет косяков мелкой рыбы. Треске приходится питаться тем, что есть — мелкими рачками, червячками. Ей просто не нужен большой рот и мощные челюсти. Эволюция убрала лишнее.
Плавательный пузырь изменил форму. Плавники стали другими. Тело — более стройное.
Окраска — совсем не такая, как у морской трески. Брюхо и низ головы — ярко-белые. По спине и бокам — огромные пятна буровато-коричневого цвета со светлыми краями. Молодые рыбки выглядят иначе — тёмно-коричневая спина без пятен, серые бока.
И ещё одна удивительная вещь. Обычная треска мечет икру у дна. Икра падает, прилипает к камням, из неё вылупляются мальки.
А кильдинская треска не может так делать. Потому что дно — это смерть. Там сероводород. Если икра упадёт на дно — она погибнет.
Поэтому кильдинская треска мечет икру прямо в толщу воды. Пелагическая икра. Она плавает, дрейфует, развивается прямо в воде. За тысячу лет треска научилась такому трюку. Эволюция заставила.
Нерест проходит в апреле-июне. Самка вымётывает больше миллиона икринок. Из них выживают единицы. Потому что еды мало, конкуренция огромная, а вокруг — пресная вода сверху и яд снизу.
Сколько трески в озере? Точно никто не знает. Оценки разнятся — от четырёхсот штук до четырёх тысяч. Последние подсчёты при помощи эхолота в 2017 году показали около 400-500 взрослых особей.
Это мало. Очень мало. Один неурожайный год, одна эпидемия, один залп сероводорода наверх — и всё. Вид исчезнет навсегда.
Поэтому кильдинская треска занесена в Красную книгу России. Категория 1 — находящийся под угрозой исчезновения.
Проекты, которые могли убить чудо
Самое обидное, что люди несколько раз чуть не уничтожили это чудо природы. Намеренно или по глупости.
Первый случай — XVI век. Немецкий авантюрист Генрих Штаден, служивший в опричнине Ивана Грозного, после бегства из России составил план захвата Руси через северные земли. План включал размещение на острове Кильдин военного гарнизона. Для водоснабжения солдат планировалось использовать озеро в восточной части острова.
То есть Могильное.
К счастью, этот безумный план никто не реализовал.
Второй случай — 1916 год. Первая мировая война. Инженер Валериан Евгеньевич Ляхницкий, руководивший изыскательскими работами на Мурманском побережье, предложил превратить озеро Могильное в… военную гавань.
Идея простая: прорыть канал через перемычку, соединить озеро с морем. Получится защищённая от штормов гавань, где могут прятаться военные корабли.
Если бы это сделали — уникальная экосистема была бы уничтожена мгновенно. Морская вода хлынула бы в озеро, все слои смешались, пресноводная фауна умерла, морская фауна вернулась к обычному состоянию. Никакой уникальности. Обычная морская лагуна.
Но, к счастью, проект не реализовали. Слава богу, что у военных не дошли руки. Или денег не хватило. Или здравый смысл победил.
Третий случай — советское время. На острове стояла военная база. Ракетный комплекс. Сотни солдат. И весь их мусор, отходы, нефтепродукты, химия — всё это годами сбрасывалось где попало. В том числе — в озеро и вокруг него.
В работах учёных 1980-90-х годов упоминается: озеро загрязнено нефтепродуктами, моющими средствами, металлолом валяется на берегах. Треску ловили местные жители — для еды. Просто кидали сети, вытаскивали, жарили.
Понимаете? Уникальную рыбу, которой нет больше нигде в мире, занесённую в Красную книгу, — просто ловили и ели.
Только в 1985 году озеро наконец получило статус памятника природы. Стало охраняться. Но было уже поздно — ущерб нанесён.
Катастрофа в режиме slow motion
И вот мы подошли к самому страшному.
Озеро умирает.
Учёные бьют тревогу уже лет десять. С каждой экспедицией новости всё хуже и хуже.
Началось всё с того, что верхний пресный слой стал истончаться. Раньше он был толщиной пять метров. Потом четыре. Потом три. А в 2018 году учёные обнаружили: пресный слой практически исчез. Он существует только весной, когда тает снег. А летом исчезает. Вся поверхность озера стала солоноватой.
Почему? Глобальное потепление. Осадков стало меньше. Снега зимой меньше. Весной меньше талой воды. Пресная «подушка» сверху тает как мороженое на солнце.
А морская вода просачивается снизу постоянно. И постепенно вытесняет пресную.
Результат? Пресноводный планктон вымирает. Его место занимают морские виды. Колюшка уходит — ей некуда деться, для неё солёная вода смертельна.
Баланс, державшийся тысячу лет, рушится.
Но это ещё не всё. Вторая проблема страшнее.
Перемычка, через которую просачивается морская вода, забивается. Свежая морская вода заходит всё хуже и хуже. Озеро задыхается. Кислорода в воде становится меньше.
И сероводородный слой начинает расти.
В 1970-х годах сероводород начинался с глубины 13 метров. В 2000-х — с 11 метров. В 2018 году — с 9 метров.
Он поднимается. Мёртвая зона растёт. Она уже захватила почти половину глубины озера.
Розовая бактериальная плёнка — тот самый защитный барьер — не справляется. Сероводород прорывается выше. Он давит на морской слой снизу. Выжимает кислород. Душит рыбу.
Треске становится тесно. Раньше у неё было четыре метра по вертикали. Сейчас — два. Завтра будет метр. Послезавтра — ничего.
Учёные в 2019 году говорили: популяция трески пока держится. Они видели рыбу, сфотографировали, подсчитали — около 400 особей. Но жить им становится всё теснее.
А ещё появилась новая проблема. В озере начали бурно разрастаться сине-зелёные водоросли. Они вытесняют красные водоросли, меняют химический состав воды, забирают кислород.
Откуда они взялись? Возможно, азот, фосфор, сера попали в озеро с Большой земли. На Кольском полуострове идёт активное строительство, промышленность работает, удобрения используются. Всё это стекает в реки, в море, просачивается в озеро. В море такое загрязнение незаметно — объём огромный. А в замкнутой системе озера каждая лишняя молекула имеет значение.
Представьте себе аквариум. Вы бросили туда лишнюю щепотку корма. В большом аквариуме это ничего. А в маленьком — вода зацветёт, рыбы задохнутся.
Озеро Могильное — это маленький аквариум. И мы бросили туда лишнюю щепотку.
Учёные не знают, сколько времени осталось у озера.
Может, десять лет. Может, двадцать. Может, пятьдесят. Но процесс запущен. И он ускоряется.
Если так пойдёт и дальше, сероводород прорвёт розовую оборону, поднимется к поверхности, и всё живое в озере погибнет. Треска, медузы, морские звёзды, рачки — всё задохнётся.
И вместо уникального природного аквариума у нас останется мёртвая, вонючая лужа, которая оправдает своё название на сто процентов.
Можно ли что-то сделать? Теоретически да. Расчистить перемычку, улучшить приток свежей морской воды. Углубить дно, убрать часть ила, в котором образуется сероводород. Запретить любую хозяйственную деятельность в радиусе нескольких километров от озера.
Но это всё стоит денег. Больших денег. Нужны экспедиции, оборудование, специалисты. Нужна политическая воля.
Есть предложение законсервировать геном трески — заморозить образцы ДНК, чтобы в будущем можно было восстановить вид. Но это слабое утешение. Это как сказать: ничего, если озеро умрёт, мы хоть ДНК сохраним.
Константин Михайлович Дерюгин, знаменитый русский гидробиолог, ещё в 1920-х годах писал об озере: «В современном состоянии оз. Могильное представляет настоящее чудо природы; оно требует тщательной охраны как истинный памятник природы и дальнейшего детального изучения».
Могильное — это не просто озеро. Это живая лаборатория. Здесь можно изучать процессы, которые происходят в Мировом океане, но в миниатюре, в ускоренном темпе. Здесь можно наблюдать эволюцию в реальном времени — треска за тысячу лет изменилась настолько, что стала отдельным подвидом. Здесь можно увидеть, как меняется климат — озеро реагирует на глобальное потепление мгновенно.
Это окно в прошлое и будущее одновременно. Прошлое — потому что треска и морская фауна тут реликты, замкнутые тысячу лет назад. Будущее — потому что то, что происходит с озером сейчас, происходит и с океаном, просто медленнее.
И мы теряем это окно. Прямо сейчас. На наших глазах.
Если хотите увидеть озеро Могильное своими глазами — поторопитесь. Добраться туда непросто: нужно сначала доехать до Мурманска, потом найти лодку до Кильдина, потом пройти несколько километров по тундре. На острове нет никакой инфраструктуры. Только ветер, камни, чайки и ржавые остатки военной базы.
Но озеро того стоит.
Стоять на его берегу — странное ощущение. С виду обычный водоём. Холодная вода плещется у берега. Камыши шелестят. Тишина.
Но ты знаешь: под поверхностью там другие миры. Слой за слоем. Жизнь за жизнью. Пресная вода, солёная вода, бактерии, яд. Треска плавает где-то там, на глубине восьми метров, в тонкой прослойке, балансируя между смертью сверху и смертью снизу.
И ты понимаешь: это не должно существовать. Но оно есть. Пока есть.
А вопрос остаётся открытым: что делать? Спасать искусственно — рискуя сломать хрупкий баланс? Или оставить природу в покое — и смотреть, как уникальная экосистема исчезает?
Учёные спорят. Экологи спорят. Чиновники молчат.
А озеро продолжает умирать. Медленно. Неотвратимо.
Может, это естественный процесс. Может, все такие озёра рано или поздно умирают — одни опресняются полностью, другие высыхают, третьи становятся мёртвыми лужами сероводорода. Может, Могильное просто прожило отпущенные ему тысячу лет, и теперь пришло время уходить.
А может, это мы его убиваем. Потеплением. Загрязнением. Равнодушием.
И вопрос не в том, сколько ему осталось. Вопрос в том, захотим ли мы что-то сделать. Или просто будем смотреть, как исчезает чудо, которому три с половиной тысячи лет.
Как исчезает озеро, которое дважды умирало и воскресало.
И, похоже, умирает в третий раз. Окончательно.