Пять часов сорок минут утра. На небе ещё властвуют чернильные тени ночи, в квартире царит благословенная тишина, и я, словно дитя, погружён в объятия Морфея. И вдруг — взрыв. Апокалипсис. Конец света в отдельно взятой спальне.
Это первый аккорд симфонии пробуждения от Кати. Мелодия, если это можно так назвать, именуется «Радар» — квинтэссенция всей мерзости, на которую способно человеческое сознание. Звук, словно раскалённый бур, вгрызается в барабанные перепонки, проникает в мозг и выжигает там последние остатки разума.
Катя спит. Безмятежно, невинно, словно спящая красавица из старинной сказки. Она лежит рядом, не шелохнувшись, словно музыка ада её совершенно не касается. Телефон надрывается под подушкой, захлёбываясь в предсмертных хрипах, но Катя непроницаема. Ноль реакции. Только лёгкая улыбка блуждает на её губах, словно она видит во сне что-то прекрасное, далёкое от этого кошмара.
Я толкаю её в плечо, словно пытаюсь разбудить вулкан.
— Кать, будильник.
Ничего. Лишь лёгкий вздох, словно дуновение ветра в летнюю ночь.
— Катя!
Нечленораздельное мычание, словно далёкий отголосок из другого мира.
— КАТЯ, ВЫКЛЮЧИ БУДИЛЬНИК!
Словно сомнамбула, она начинает вслепую шарить рукой под подушкой, натыкаясь на предметы, словно ищет святой Грааль. Наконец, пальцы её находят телефон, и она, не открывая глаз, тыкает в экран. И вот — тишина. Блаженная, прекрасная, долгожданная тишина. Словно после грозы выглянуло солнце.
Я закрываю глаза, пытаясь вернуться в ускользающие объятия сна. Мне вставать в семь, впереди ещё целый час спасительного покоя.
Пять часов сорок пять минут. Второй раунд. Та же мелодия, та же чудовищная громкость, тот же эффект разорвавшейся гранаты в моём несчастном черепе.
Катя спит. Безмятежно. Непоколебимо.
— Катя.
Спит, словно проглотила снотворное.
— Катя!
Лишь лёгкий стон, словно жалоба на потревоженный покой.
Я, словно акробат, перегибаюсь через её спящее тело, и сам выключаю этот проклятый телефон. Она даже не просыпается. Ни малейшего признака сознания. Словно я — часть мебели, словно будильника не было, словно всё это — кошмарный сон.
Я, обессиленный, валюсь обратно на подушку. Сердце колотится в груди, как раненная птица, пытаясь вырваться на свободу. Засыпаю с трудом, проваливаясь в зыбкую, неспокойную дремоту.
Пять часов пятьдесят минут. Я хочу умереть. Прямо здесь и сейчас.
Мы с Катей вместе три года, живём под одной крышей — полтора. Когда решались на этот шаг, я был уверен, что знаю о ней всё. Ведь мы встречались, проводили ночи друг у друга, вроде как притёрлись. Я знал, что она любит поспать. Знал, что ей тяжело просыпаться. Но истинный масштаб катастрофы открылся мне лишь после переезда.
В первую неделю я наивно полагал, что это случайность. Ну, бывает — устала, крепко заснула, не услышала. Я с готовностью выключал её будильники, потом будил сам, когда мне казалось, что ей уже пора вставать. Она благодарила, целовала в щёку и, словно вихрь, убегала на работу.
На второй неделе я понял, что передо мной не случайность, а отлаженная система. Своеобразный ритуал, исполняемый ею каждое утро с маниакальным упорством.
Будильники стоят с интервалом в пять минут, начиная с пяти сорока. Десять штук. Десять пыток, десять кругов ада. Последний — в шесть тридцать. Теоретически, за это время любой нормальный человек должен проснуться. Практически — просыпаюсь только я.
Катя спит сквозь всё. Сквозь грохот, шум, вибрацию, сквозь все мыслимые и немыслимые звуковые раздражители.
— Как ты это делаешь? — спросил я однажды, глядя на неё с изумлением. — Серьёзно, как? Там же децибелы, как на взлётной полосе!
— Не знаю, — пожала она плечами, словно речь шла о чём-то совершенно обыденном. — Я с детства такая. Мама говорила, меня пушкой не разбудишь.
— А зачем тогда десять будильников? Если ты их всё равно не слышишь?
— На всякий случай. Вдруг какой-нибудь услышу. Чудо ведь иногда случается, правда?
Логика железная. Ставим десять будильников, которые заведомо не слышим, и надеемся на авось. На чудо. На то, что все законы физики и здравого смысла внезапно перестанут действовать.
Я пытался адаптироваться. Первый месяц просто выключал её телефон и будил сам, когда ей действительно пора было вставать. Работало, в принципе, неплохо. Я всё равно просыпался от первого будильника, но хотя бы избавлялся от необходимости слушать следующие девять.
Но потом начались проблемы. Серьёзные, как оказалось, проблемы.
Однажды я тоже крепко заснул. Устал на работе, вымотался морально и физически, вырубился, как убитый. Первые три будильника выключил на автопилоте, даже не помню, как это произошло. Остальные, видимо, тоже — потому что проснулся я лишь в восемь утра. Отчаянно, безнадёжно опоздав на работу.
Катя проснулась вместе со мной. Взглянула на часы. Побледнела, словно увидела привидение.
— Артём, я опоздала!!!
Она носилась по квартире, как ураган, сметая всё на своём пути. Одевалась на бегу, краситься не стала, выскочила из дома, даже не позавтракав. Вернулась вечером злая, как фурия.
— Мне выговор влепили. Я на важное совещание опоздала. Из-за тебя!
— Мне жаль, — сказал я искренне, чувствуя себя виноватым. — Я сам отрубился, не услышал будильники. Честное слово.
— А ты должен был услышать! Ты же знаешь, что я не просыпаюсь! Это твоя обязанность!
Я замер, ошеломлённый.
— Подожди. То есть, теперь моя обязанность — тебя будить? Это входит в мои супружеские обязанности?
— Ну, а чья же ещё? Ты же всё равно просыпаешься первый!
— Потому что твои будильники орут с шести утра! Я бы с удовольствием спал до семи, но не могу! Ты лишаешь меня драгоценных часов сна!
— Ну, извини, что я не слышу! Я же не специально! Что я должна сделать?
— Я тоже не специально не услышал сегодня! Я устал и крепко заснул! Имею право!
— Но ты же взрослый человек! Мог завести свой будильник, чтобы меня разбудить! Это же так просто!
Я, ошеломлённый абсурдом ситуации, опустился на диван и попытался осмыслить происходящее.
— Катя, ты хочешь, чтобы я ставил будильник, чтобы будить тебя, потому что ты не слышишь свои десять будильников? Это звучит как сцена из комедии абсурда!
— А что такого? Это же нормально — помогать друг другу. Мы же семья! — Помогать — это когда ты хотя бы пытаешься что-то сделать. Ты ставишь десять будильников, не слышишь ни один, а виноват почему-то я! Где логика? Где справедливость?
Она обиделась. Надулась, словно мышь на крупу, ушла в спальню и демонстративно хлопнула дверью. Весь вечер не разговаривала, всем своим видом показывая, как глубоко я её ранил. А я чувствовал себя виноватым, хотя умом понимал, что это полный абсурд.
Ночью мы помирились. Как всегда. Она сказала, что погорячилась, что была не права. Я сказал, что понимаю, как ей тяжело, как она расстроилась из-за выговора. И мы договорились, что я буду стараться её будить, но она тоже попробует что-нибудь придумать со своим сном. Пойдёт к врачу, почитает статьи в интернете, поэкспериментирует с разными методами.
Она не придумала ничего. Абсолютно.
Прошло три долгих, мучительных месяца. И каждое утро — одно и то же. Десять будильников, начиная с пяти сорока. Я просыпаюсь на первом, выключаю остальные, бужу Катю в нужное время. Моя жизнь превратилась в бесконечный день сурка. Замкнутый круг, из которого нет выхода.
Я отчаянно пытался предлагать решения. Искал компромиссы, готов был на любые жертвы, лишь бы вырваться из этого кошмара.
— Может, поставить телефон подальше от кровати? Чтобы тебе пришлось встать и выключить его? Это заставит тебя проснуться!
— Тогда ты тоже будешь вставать. И будешь ещё более злым!
— Да, но хотя бы и ты встанешь! Может, хоть иногда!
— Я всё равно не услышу. Ты встанешь, выключишь, а я буду спать.
— Откуда ты знаешь, если не пробовала? Может, всё получится?
— Знаю. Это бесполезно.
Я, не веря ей на слово, попробовал сам. Положил её телефон на комод, в другой конец комнаты. Будильник заорал, оглушая всё вокруг. Я, словно зомби, поднялся с кровати, выключил этот адский аппарат. Катя даже не шевельнулась. Спи, моя красавица, спи спокойно.
Следующим номером в программе спасения моего сна стал футуристический браслет, вибрирующий словно рой пчёл на запястье. Купил, словно надежду в красивой обёртке, подарил, как символ новой, тихой жизни. Но Катя поносила его всего два дня. Сказала, что неудобно, что мешает спать, что чувствует себя закованной в кандалы прогресса. Браслет был изгнан в ящик, где и покоится ныне, покрываясь пылью забвения, подобно мечтам, не сбывшимся.
Затем в моём воображении возник дерзкий образ — будильник-коврик, требующий жертву в виде утреннего подъёма. Я нашёл его в виртуальных лабиринтах интернета, мои пальцы уже тянулись к кнопке «Заказать», когда Катя произнесла: «Это унизительно! Я что, собака Павлова, чтобы реагировать на условные рефлексы?». И я отступил, испугавшись упрека в дрессировке любимой женщины.
Не обошлось и без высоких технологий. Я уговорил её установить приложение, где для отключения будильника нужно было решить математическую задачу. Но и здесь её мозг проявил чудеса изворотливости. Она решала примеры во сне, не просыпаясь, словно лунатик-математик, повинуясь тёмным законам подсознания. Я сам видел, как её рука, ведомая неведомой силой, тычет в экран, вычисляет квадратный корень из утренней лени и отправляет будильник в небытие, а она — обратно в объятия Морфея.
Перед лицом столь упорного сопротивления сна я призвал на помощь саму природу. Мы приобрели светобудильник, имитирующий восход солнца, надеясь обмануть её сонные рецепторы. Но Катя спала под этим искусственным рассветом, как под обычной лампой, не замечая ни нежных розовых оттенков, ни робких лучей, пробивающихся сквозь полумрак. Эффект был нулевым, словно мы пытались разбудить спящую красавицу электрической овцой.
Отчаяние заставило меня взяться за научные труды. Я погрузился в статьи о расстройствах сна, выискивая хоть какой-то диагноз, хоть какую-то зацепку. Может, это болезнь? Может, это лечится? Я робко предложил Кате посетить врача-сомнолога, надеясь на чудодейственную силу медицины.
— Артём, я не больная, — отрезала она, словно ставя точку в этом безнадёжном споре. — Я просто крепко сплю. Это моя особенность. Это нормально.
— Это не нормально, Катя, если ты не слышишь десять будильников! Это выходит за рамки приличий, за грань разумного!
— Ну, извини, — огрызнулась она, — что я не такая, как все обычные, нормальные люди. Что я не вписываюсь в твои рамки!
И снова обида. Мрачная туча, заслоняющая солнце наших отношений, с каждой минутой становясь все гуще и темнее.
Я начал срываться. Недосып накапливался, раздражение росло, подобно дрожжам в тесте. Каждое утро я просыпался в пять сорок — хотя мне вставать в семь — и больше не мог заснуть, обречённый на бесплодное ожидание следующей пытки. Лежал, словно приговорённый к вечному бдению, ждал следующего будильника, выключал его, словно совершал ритуальное убийство, и снова лежал, проклиная свою судьбу. К семи часам я был уже измотан, выжат, как лимон, лишённый всякой энергии.
На работе я превратился в тень самого себя, тупил и ошибался, словно разучился думать. Коллеги, обеспокоенные моим состоянием, участливо спрашивали, всё ли в порядке. А я засыпал за монитором, словно наркоман в притоне, проваливаясь в короткие, мучительные сны. Однажды я чуть не попал в аварию по дороге домой — вырубился на секунду за рулём, ощутив ледяное дыхание смерти.
— Катя, так больше нельзя, — взмолился я, глядя на неё с отчаянием. — Я не высыпаюсь. Совсем. Я превращаюсь в зомби, в тень человека!
— А что я могу сделать? Я же не могу контролировать свой сон!
— Встать по первому будильнику! Или хотя бы по второму! Или хотя бы не ставить их с шести утра! Не превращать мою жизнь в ад!
— Если я поставлю позже — я просплю! Я не успею на работу, меня уволят!
— Ты и так просыпаешь! Тебя всё равно бужу я! В чём смысл?!
— Тогда буди! Раз тебе так нравится играть роль будильника!
— Я не твой личный будильник, Катя! Я твой парень, твой партнёр, а не электронный гаджет!
И тут она расплакалась. Залилась горькими слезами, словно маленькая девочка, потерявшая любимую игрушку. Сказала, что я на неё ору, что я не понимаю, как ей тяжело, что она сама страдает от этой проблемы, а я только критикую её, не предлагая ни малейшей поддержки.
Мне стало стыдно. За свою несдержанность, за свою злость, за свою эгоистичную заботу о собственном комфорте. Я обнял её, извинился, поклялся в вечной любви и преданности. Опять.
Но проблема, как злобный дух, никуда не делась. Она лишь затаилась, чтобы в самый неожиданный момент нанести очередной удар.
Последняя капля упала вчера.
Я заболел. Свалился с температурой, горло драло, голова раскалывалась — вся классика жанра. Лежал пластом, словно выброшенный на берег кит, выпил таблетки и провалился в болезненный, тревожный сон, полный кошмаров и зыбких видений. Но хотя бы сон.
В пять сорок — будильник.
Я был в таком состоянии, что еле понимал, где нахожусь. Мир вокруг плыл и качался, словно я находился на борту корабля, попавшего в шторм. С трудом, с температурой под сорок, я дотянулся до её телефона, выключил его и провалился обратно в горячечный бред.
Пять сорок пять. Ещё будильник. Выключил, словно машина, запрограммированная на выполнение одной и той же мучительной задачи.
Пять пятьдесят. Ещё. Выключил, чувствуя, как силы покидают меня, оставляя лишь пустоту и изнеможение.
И так — десять раз. Десять раз я выныривал из бездны болезни, чтобы совершить этот странный ритуал, десять раз боролся с жаром и слабостью, чтобы обеспечить ей возможность спокойно спать.
Потом отрубился окончательно, провалившись в беспамятство. Проснулся лишь в десять утра от оглушительного крика.
— Артём! Почему ты меня не разбудил?!
Катя стояла над кроватью, уже одетая, словно воин, готовый к бою, с бешеным огнём в глазах. Видимо, проснулась сама, когда выспалась, и обнаружила, что безнадёжно опоздала на работу.
— Я… болею… — прохрипел я, словно из преисподней. Голос скрипел, как старая дверь, давно не знавшая смазки.
— И что?! — вскричала она, словно я совершил тягчайшее преступление. — Ты не мог меня разбудить?! Я опоздала на три часа! Три часа, Артём! Три часа моей жизни вычеркнуты из-за тебя!
— Я еле живой… — простонал я, чувствуя, как жар лихорадки сжирает меня изнутри.
— Ты мог хотя бы меня толкнуть! Одно движение! Тебе что, сложно руку протянуть?
— Я выключил десять твоих будильников! С температурой! Десять раз просыпался, чтобы ты могла спать! Десять раз я умирал и воскресал ради твоего сна!
— Но ты же не разбудил меня! — повторила она упрямо, словно заезженная пластинка.
Я попытался сесть, но голова кружилась, как юла, а в горле пылал огонь. Внутри поднималась волна, горячая и обжигающая. Не температура — злость. Злость, копившаяся долгими месяцами.
— Катя, послушай меня внимательно, — произнёс я, стараясь унять дрожь в голосе. — Я полтора года не высыпаюсь. Полтора года встаю в пять сорок, хотя мне надо в семь. Полтора года работаю твоим будильником, потому что ты не слышишь свои. Я покупал браслеты, коврики, приложения — ты всё отвергла. Я предлагал врача — ты отказалась. Что ещё я должен сделать, чтобы ты услышала меня? Я делаю всё, а ты обвиняешь меня, когда я один раз — больной, с температурой — не смог тебя разбудить?
— Я не виновата, что не слышу будильники! Это не моя вина! Это проклятье!
— А я виноват, что заболел?! — вырвалось у меня, словно крик души. — Я что, сам захотел свалиться с температурой?
Она внезапно замолчала. Стояла, оцепенев, смотрела на меня долгим, пристальным взглядом. В её глазах мелькнуло что-то, похожее на осознание, но тут же исчезло, словно мираж в пустыне. Потом она произнесла, словно вынесла приговор:
— Ты эгоист.
И ушла на работу, гордо подняв голову. Опоздавшая на три часа, злая, словно преисподняя, хлопнув дверью так, что стены содрогнулись.
Я остался лежать, беспомощный и разбитый. Смотрел в потолок, словно в бездонный колодец, полный вопросов, на которые не было ответа. Думал.
Я эгоист. Потому что один раз не смог её разбудить. Потому что полтора года жертвовал своим сном ради неё — но, оказывается, этого недостаточно. Нужно жертвовать всегда. Даже больным. Даже, вероятно, умирающим.
Вечером она вернулась. Молчала весь вечер, словно между нами выросла невидимая стена. Я тоже молчал, погружённый в свои мысли, в свою боль.
Ночью она поставила будильники. Десять штук. Я видел, как её пальцы, словно зачарованные, тыкают в экран телефона, программируя адскую симфонию.
— Катя, — сказал я, чувствуя, как надежда покидает меня. — Может, поживёшь пока у подруги? Или я у друга. Пока я болею хотя бы. Чтобы я мог спокойно выспаться и прийти в себя.
— Ты хочешь, чтобы я съехала? Выгоняешь меня из дома?
— Я хочу выспаться. Хотя бы пока болею. Это мольба о пощаде!
— Это ультиматум? — спросила она, глядя на меня с вызовом.
— Это просьба. Я правда больше не могу. Я на грани, Катя.
Она долго смотрела на меня, словно пыталась разглядеть мою душу. Потом молча взяла подушку и ушла на диван в гостиную.
Я подумал: может, без телефона под ухом будет тише. Может, из гостиной не так слышно эту какофонию ада.
В пять сорок я проснулся от будильника.
Из гостиной.
Она поставила его на максимальную громкость. Наверное, чтобы наверняка разбудить не только себя, но и всех соседей.
Сейчас шесть утра. Я не сплю. Я не знаю, что делать.
Я люблю её. Правда люблю. Но я не могу так больше жить.
Может, я и правда эгоист? Может, я должен пожертвовать собой ради её счастья? Но что останется от меня, если я продолжу так жить? Я превращусь в тень, в пустую оболочку, в послушного раба её сна. И будет ли это любовью? Или безумием?