Холодный чай темнел в кружке, словно отражение моих мрачных дум. Сын ушел час назад, оставив после себя лишь грохот двери и осевшую на пол штукатурку. «Я думал, ты мать. А ты…» — слова, что лучше бы остались несказанными, терзали меня. Неужели я воистину так ужасна, или просто не умею лгать себе?
Андрей, мой единственный сын, был моей вселенной. После развода я в одиночку поднимала его, трудилась не покладая рук, шила ночами, лишь бы он ни в чем не нуждался. Все для него, всегда.
Пять лет назад Катя вошла в его жизнь, не одна — с маленьким Никитой, чье детство рано омрачила трагедия, унеся отца. Тогда я не сдержалась, предостерегла Андрея:
— Сынок, хорошенько подумай. Чужой ребенок — это серьезно. Готов ли ты стать ему отцом?
Он взглянул на меня с укоризной, произнеся слова, полные юношеской горячности и надежды:
— Мама, я люблю Катю, а Никита — ее часть. Я принимаю их обоих.
На скромной свадьбе Никита, трогательно серьезный в своем крошечном костюмчике, нес кольца. Все умилялись, и я вместе со всеми улыбалась, хотя сердце грыз червь сомнения. Чужая кровь. Смогу ли я когда-нибудь почувствовать его своим?
Год спустя родилась Поленька, моя внучка, моя кровь. В тот миг, когда я впервые взяла ее на руки, что-то щелкнуло внутри. Связь, настоящая, кровная. Мои глаза, мой подбородок, даже родинка на шее — как у меня в детстве.
Никите тогда было пять. С любопытством он разглядывал сестренку, прикасался к ее крошечным пальчикам. Спокойный, хороший мальчик. Я старалась относиться к нему ровно — подарки, расспросы о садике, школе. Но он не мой, я это всегда чувствовала. Не могу пересилить себя. Наверное, это неправильно. Наверное, я плохая. Но я хотя бы честна с собой.
Три недели назад Катя ушла.
Андрей позвонил, голос словно выморожен:
— Мама, она уходит. Прямо сейчас собирает вещи.
Через полчаса я была у них, застав разгромленную квартиру, плачущую Поленьку, испуганного Никиту и молчаливую Катю, складывающую сумки.
— Катя, что случилось? — спросила я.
Она посмотрела на меня пустыми глазами:
— Я больше не могу, Валентина Сергеевна. Не могу так жить. Ухожу.
— Куда? А дети?
— Дети остаются с Андреем.
Я не сразу поняла. Оба ребенка? И Никита тоже?
Позже Андрей рассказал, что Катя влюбилась. Банальный служебный роман. Новый избранник звал ее в другой город, обещая красивую жизнь. Но дети в эту идиллию не вписывались.
— Она сказала, или забираю обоих, или оставляю обоих, — дрожал голос Андрея. — Говорит, нельзя разделять брата с сестрой. Если заберёт только Никиту — Полина будет страдать. Если только Полину — Никита не переживёт.
— Погоди, — я пыталась осмыслить услышанное. — Она хочет оставить тебе чужого ребенка?
— Мама, он мне не чужой. Я его воспитываю не первый год. Он называет меня папой!
— Но он не твой сын. Биологически не твой. У него есть мать, это ее ребенок.
— Его мать уезжает к любовнику и бросает обоих детей. Какая, к черту, разница, кто чей биологически?!
Он кричал на меня впервые. Я замолчала.
Катя уехала через неделю. Оставила детей, чемоданы, документы. Подписала бумаги, предоставив временную опеку. Сказала, что будет присылать деньги и приезжать на каникулах. Первых денег пока не было. И звонков тоже.
Андрей остался один с двумя детьми. Поленьке четыре, Никите — девять. Он работает допоздна. Детский сад и школа заканчиваются раньше, чем его рабочий день. Няню он не потянет. Продлёнка помогает, но не решает проблему полностью.
Он пришёл ко мне за помощью.
— Мама, я не справляюсь. Можешь забирать детей после школы и садика? Хотя бы три раза в неделю? Я буду платить за продукты, за всё. Просто мне больше не к кому обратиться.
Я молчала, обдумывая его просьбу.
Забирать Поленьку — конечно. Моя внучка, моя любовь, моя радость. Мы лепим пельмени, читаем сказки, гуляем в парке.
—Бабуля, я люблю тебя до луны и обратно, — говорит она, обнимая меня за шею. Это моё, родное.
Но Никита? Чужой ребенок, брошенный собственной матерью. Какое мне дело до него?
— Андрей, — начала я осторожно, — Поленьку я, конечно, возьму. Но Никита… Он же не мой внук. У него есть мать, есть, наверное, бабушка со стороны отца…
— Бабушка со стороны отца живёт в другой стране и не общается. Мать уехала к мужику. Я — единственный взрослый, который у него остался.
— Ты, Андрей. Ты, не я.
Он смотрел на меня так, словно видел впервые:
— Мама, ты понимаешь, что говоришь? Ты хочешь, чтобы я разделял детей? Полину отдавать тебе, а Никиту куда — на улицу?
— Есть продлёнка, есть секции.
— Ему девять лет! Его только что бросила мать! Он боится оставаться один, просыпается ночами, плачет! А ты хочешь, чтобы я говорил ему: «Прости, Никит, но бабушка забирает только сестру, а тебя — на продлёнку, потому что ты чужой?!»
— Я не говорю, что он чужой…
— Нет, мама, ты именно это говоришь. Ты это всегда говорила, просто раньше молчала, а теперь сказала вслух.
Я не нашлась что ответить. Он был прав. Я всегда так думала. Просто теперь это стало иметь значение.
— Андрей, я не молодая женщина. Мне пятьдесят семь. Двое детей каждый день — это тяжело. Я готова помогать с Полиной, потому что она моя внучка. Но брать на себя ответственность за чужого ребёнка…
— Он жил в нашей семье пять лет! Он называет меня папой! Он брат моей дочери! Как ты можешь говорить «чужой»?!
— Потому что он чужой, Андрей. Для тебя — может быть, нет. Для меня — да. Я не чувствую к нему того, что чувствую к Полине. И притворяться не хочу.
Он встал и ушел. Хлопнул дверью, не попрощавшись.
Сижу теперь и думаю.
Может, я монстр? Бессердечная старуха, делящая детей на своих и чужих? Мальчику девять лет, его бросила родная мать, а я отказываюсь помочь, потому что он «не моя кровь».
Но с другой стороны — разве я обязана? Я не выбирала этого ребенка. Не рожала, не воспитывала. Андрей женился на женщине с багажом — это был его выбор. Я предупреждала. Говорила: подумай. Он решил по-своему. И теперь его выбор должен стать моей проблемой?
Никита — хороший мальчик. Тихий, вежливый, неглупый. Когда приходит в гости — всегда говорит «спасибо за обед, Валентина Сергеевна». Не бабушка — Валентина Сергеевна. Он тоже чувствует эту границу. Дети всегда чувствуют.
Может, если бы я с самого начала приняла его как своего — было бы иначе? Может, я сама выстроила эту стену и теперь прячусь за ней?
Вечером позвонила подруга, выслушала мою исповедь, она ахнула, а потом сказала:
— Валя, а ты представь себя на месте этого мальчика. Мать бросила, отчим — единственный родной человек, а бабушка сестры говорит: ты чужой, я тебя знать не хочу.
— Я не говорила, что знать не хочу.
— Но подразумевала. Ребёнку девять лет, Валя. Он всё понимает. Если ты будешь забирать Полину и оставлять его — как думаешь, что он почувствует?
Я не ответила. Я знаю, что он почувствует. Что он ненужный. Что его можно выбросить, как сломанную игрушку. Сначала мать, теперь бабушка сестры.
Но я правда не чувствую к нему ничего особенного. Не могу заставить себя полюбить. Разве любовь может быть по принуждению?
Бессонная ночь, сумбурные мысли, ворочание в постели.
Вспоминала, как Никита на прошлый Новый год нарисовал мне открытку. Кривой домик, ёлка и подпись: «Балинтине Серевне с новым годом». Ошибки, детский почерк, старательные буквы. Я поблагодарила, убрала в ящик.
А Полина нарисовала открытку, так та висит на холодильнике.
Может, дело не в крови? Может, дело в том, что я сама решила, кого любить, а кого — держать на расстоянии? И теперь не могу переступить через это собственное решение?
Утром позвонил Андрей. Голос уставший, без вчерашней злости:
— Мама, прости, что накричал. Я понимаю, что ты не обязана. Никто не обязан. Просто я думал… неважно. Справлюсь сам.
— Андрей…
— Всё нормально. Найду няню, возьму кредит. Или попрошу сократить часы на работе. Что-нибудь придумаю. Ты не виновата.
Он положил трубку раньше, чем я успела ответить.
«Ты не виновата». Почему тогда я чувствую себя виноватой?
Снова сижу на кухне. Смотрю на телефон. Думаю.
Ладно Полина, а чужой ребенок мне зачем?
Может, затем, что он — часть семьи моего сына. Часть жизни моей внучки. Её брат, единственный брат.
Может, затем, что ему девять лет, и он ни в чём не виноват?
Может, затем, что любовь — это не только про кровь. Это про выбор.
Я пока не знаю, что сделаю. Правда не знаю.
Но открытка с «Балинтиной Серевной» всё ещё лежит в ящике. Может, пора повесить её рядом с Полининой?