Жара стояла такая, что асфальт, казалось, плавился под колёсами. Кондиционер в машине работал на полную, но внутри салона атмосфера была душной, натянутой до предела. Мы с Андреем ехали на дачу. Это было не просто место, где растут огурцы, а наша мечта, которую мы строили пять лет. Каждый кирпич, каждая доска в заборе — всё это прошло через наши руки и кошельки. Я, главный бухгалтер, брала подработки, забыла про море, чтобы превратить заросший пустырь в наш личный рай.
Андрей вел машину молча, щурясь от слепящего солнца. Я знала, о чём он думает. О том, что сейчас мы приедем, а там — она. Валентина Ивановна. Его мама и мой личный кошмар.
— Оль, ну может, обойдётся? — нарушил он тишину. — Она обещала просто цветы полить. Жара ведь, засохнут.
Я тяжело вздохнула, глядя на выжженные солнцем поля.
— Андрей, ты сам в это веришь? В прошлый раз «просто полить» закончилось перестановкой мебели по фэн-шую. А позапрошлый? Она выбросила мои кеды, потому что они «портили вид крыльца».
Муж поморщился. Ему было трудно: с одной стороны жена, с другой — мама, которая мастерски манипулировала давлением и сердечными каплями.
Мы свернули на просёлочную дорогу. Из-за засухи пыль стояла столбом. Я увидела наши ворота, и сердце пропустило удар. Калитка была распахнута. На нашем идеально выстриженном газоне, который я поливала по таймеру, высилась гора гнилых досок, старых рам и кусков шифера.
— Это что такое? — прошептала я, чувствуя, как внутри закипает ярость.
Андрей припарковался.
— Не знаю. Может, соседи ремонт делают?
Мы вышли в раскаленный воздух. Пахло дымом — из трубы бани валил черный дым.
На крыльцо вышла Валентина Ивановна. В моем фартуке и галошах на босу ногу. Она улыбалась так, будто это мы приехали в гости.
— Ой, детки, приехали! — закричала она. — А я тут хозяйничаю! Смотрите, какой подарок! Дядя Вася сарай ломал, хотел на свалку, а я гляжу — доски добрые. Попросила завезти. Будем парник строить, а то ваш хлипкий.
Я смотрела на кучу мусора посреди газона. Под этими досками трава уже начала желтеть.
— Валентина Ивановна, — начала я спокойно. — Зачем нам гнилье? Мы газон рулонный стелили месяц назад. Вы понимаете, что вы его убили?
Свекровь махнула рукой.
— Ой, Оля, трава не зубы, отрастёт. Зато материал даром! Ты цены на дерево видела? Андрюша ошкурит, покрасит — конфетка будет.
Андрей смотрел на «подарок» с ужасом, но молчал.
— И потом, — тараторила она, — я порядок навела. Кастрюли ваши неудобно стоят, я переставила наверх. И шторы эти серые сняла, тоска зелёная. Повесила свои, с розочками. Сразу уютно!
Я почувствовала, как земля уходит из-под ног. Мои шторы блэкаут, спасающие от утреннего солнца, она заменила на синтетические тряпки в цветочек.
— Мам, зачем? — выдавил Андрей. — Мы просили ничего не трогать.
Лицо Валентины Ивановны мгновенно скривилось.
— Вот как? Я старалась, спину надорвала, вешая гардины... А мне — «зачем»? Я же мать! Я добра хочу!
Она схватилась за сердце. Андрей тут же подхватил её под локоть.
— Мам, ну не начинай. Пойдём в дом, тебе надо прилечь.
Они ушли. Я осталась одна под палящим солнцем, глядя на кучу хлама. Мне хотелось заорать. Но я сжала кулаки и пошла следом.
В доме было душно и пахло жареным луком. Кондиционер был выключен («продует же!»), окна настежь, но розовые занавески не давали тени. На моей чистой кухне громоздились банки и пакеты.
Валентина Ивановна лежала на диване, Андрей мерил ей давление.
— Сто сорок на девяносто. Довели.
Я прошла на кухню выпить воды. Открыла шкаф за стаканом — там стояли тяжелые чугунные сковородки. Полка прогнулась. Крупы были внизу. Моя система была уничтожена.
— Оля! — позвала свекровь. — Разогрей котлеты, я нажарила. Андрюше поесть надо.
Ужин прошел в тишине. Свекровь, «исцелившись» после еды, начала вещать.
— Кстати, — сказала она, отпивая чай из моей коллекционной чашки. — В городе дышать нечем, асфальт плавится. Врачи говорят, нужен воздух. Я решила пожить у вас месяцок-другой. Вы на работе, а я присмотрю.
Вилка в моей руке звякнула.
— Андрей? — спросила я.
Он поднял взгляд мученика.
— Мам, мы планировали здесь отдыхать вдвоём. У нас отпуск.
— Ну и отдыхайте! — обрадовалась она. — Я не помешаю. Комната наверху свободная, я туда переберусь.
— Там кабинет, — отрезала я. — Там нет кровати.
— Ой, да мы диванчик из прихожей поднимем! А стол твой сдвинем, всё равно ты там ерундой занимаешься. Рисуешь мазню, лучше бы носки вязала.
— Валентина Ивановна, — мой голос стал твердым. — Нет. Неделю — пока жара. Не больше.
Свекровь прищурилась.
— Ты меня выгоняешь? Из дома сына?
— Это наш общий дом.
— Андрюша! Ты слышишь? Я, старая женщина, прошу угол от жары, а меня гонят!
Андрей отложил вилку.
— Оль, ну правда... Куда ей в пекло в бетонной коробке? Пусть поживёт.
Я поняла: если уступлю, она останется навсегда. Она перевезёт сюда свои порядки и свои розовые шторы.
Я встала.
— Я иду спать. Разговор окончен.
Утром меня разбудил грохот. Я спустилась вниз. Дверь нараспашку. На пороге двое местных мужиков, явно «с бодуна».
— Куда нести, хозяйка? — спросил один, дыхнув перегаром.
Валентина Ивановна командовала:
— Наверх, в комнату с окном. Диванчик берите. Я вам потом еще бутылочку поставлю, у сына в баре есть.
Она не только распоряжалась мебелью, она еще и бар наш вскрыла, чтобы расплатиться с грузчиками!
Я прошла мимо них на крыльцо, вдохнула горячий воздух. Вернулась.
— Стоять, — сказала я тихо.
Мужики замерли.
— Поставьте диван. И уходите. Спиртного не будет.
— Оля, ты чего? — возмутилась свекровь. — Я обещала!
— Вон, — повторила я.
Мужики, почуяв неладное и увидев мое лицо, бросили диван и поспешно ретировались.
— Ну знаешь! — взвизгнула свекровь. — Андрей! Сделай что-нибудь! Твоя жена меня унижает!
Я подошла к вешалке. Там висела связка ключей, которую мама повесила, войдя в дом.
Я сняла их.
— Андрей, — сказала я. — Помнишь, кто настоял на стройке? Кто продал наследство ради фундамента? Кто вел стройку? Я. Я строила этот дом для нас. Не для склада гнилых досок и не для санатория имени Валентины Ивановны.
Я повернулась к свекрови.
— Валентина Ивановна, собирайте вещи.
— Что?
— Собирайте вещи. Андрей отвезёт вас в город. Прямо сейчас.
— Ты... выгоняешь?
— Да. Вы нарушили границы. Вы привезли мусор, испортили газон, переставили мебель без спроса. И решили оккупировать мой кабинет.
Она схватилась за сердце.
— Ой, умираю... Скорую...
— Не надо скорую. В машине кондиционер. А давление у вас от злости.
Она выпрямилась. Взгляд стал злым.
— Андрей, если ты меня увезешь, я перепишу завещание! Квартиру отдам племяннице из Сызрани, которую ты в глаза не видел!
Андрей посмотрел на мать. На меня. На розовые шторы и бардак.
Он подошел ко мне и взял за руку.
— Мам, — сказал он тихо. — Хватит. Оля права. Поехали домой.
— Что?! Предатель!
— Мам, это моя семья. И мой дом. Я не хочу, чтобы жена плакала из-за старых досок. Собирайся.
Она кричала и проклинала, пока собирала сумки. Сорвала свои шторы, швырнула в пакет. Забрала даже банки с крупой.
На крыльце я подошла к ней.
— Ты пожалеешь, — прошипела она. — Он бросит тебя.
Я подняла руку с ключами.
— Ключи у меня. А дубликата у вас больше не будет. Хотите в гости — звоните.
Она фыркнула и села в машину.
Андрей виновато посмотрел на меня.
— Я быстро. Прости, Оль. Я был дураком.
— Был. Езжай. Я пока приберусь.
Машина уехала, подняв клуб пыли. Я осталась одна. Первым делом я вернула кастрюли на место. Сняла остатки тюля. Вышла в сад и пнула гнилую доску. Завтра вывезу этот хлам.
Я тщательно вымыла свою любимую чашку, налила чай и села на крыльцо. Солнце палило нещадно, но мне было легко.
Андрей вернулся через три часа. Сказал, что мама молчала всю дорогу.
— Ничего, — сказала я. — Отойдёт.
Прошло полгода. Валентина Ивановна держит оборону и не звонит. Но в нашем доме мир. Мы убрали мусор, достроили баню. И никто не трогает мои кастрюли. Мир в семье стоит дорого, но покой — бесценно.