27 декабря 1938 года в пересыльном лагере "Вторая Речка" оборвалась жизнь поэта Осипа Мандельштама. Ему было всего 47 лет. Он умер от истощения, голода и холода... он умер от сталинского режима, который перемалывал людей, как жернова. Это событие - не случайность, а методичное уничтожение человеческого достоинства. Сталинизм всегда боялся тех, кто мыслил не категориями партийных приказов. Поэт, живший культурой античности и Европы, оказался заперт в тесном бараке среди грязи и голода, превращённый системой в бесправную тень.
Мандельштам был сознательно уничтожен сталинистами. Его преступление - стихи. В ноябре 1933 года, потрясенный голодомором в Крыму и атмосферой всеобщего страха, Осип написал строки, которые стали приговором:
Мы живём, под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны,
А где хватит на полразговорца,
Там припомнят кремлёвского горца.
Его толстые пальцы, как черви, жирны,
И слова, как пудовые гири, верны,
Тараканьи смеются усища
И сияют его голенища.
А вокруг него сброд тонкошеих вождей,
Он играет услугами полулюдей.
Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,
Он один лишь бабачит и тычет,
Как подкову, дарит за указом указ:
Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.
Что ни казнь у него - то малина,
И широкая грудь осетина.
Это стихотворение, прочитанное в узком кругу друзей, дошло до ушей доносчиков. И Мандельштама впервые арестовали. Его отправили в ссылку. Там, в нищете и отчаянии, родились "Воронежские тетради" - шедевры, полные боли и света. Но в 1938 году, на пике Большого террора, поэт был арестован вновь. Секретарь Союза писателей Владимир Ставский написал донос Ежову, требуя "окончательно решить вопрос о Мандельштаме". Итог - пять лет лагерей и этап на Дальний Восток. Долгий путь в переполненном вагоне, голод, вши, тиф в бараках Владивостока. Последние свидетели вспоминали: Мандельштам лежал тихо, мужественно, не жалуясь... а 27 декабря его не стало. Тело бросили в братскую могилу - место захоронения неизвестно по сей день.
Репрессии той поры работали как гигантский пресс, дробивший кости всякому, кто выделялся из серой массы. Мандельштам был органически не способен вписаться в этот строй. Его стихи о кремлёвском правителе стали актом самоубийственной честности. В то время, когда страна онемела от страха, он зафиксировал приметы тирании с пугающей точностью. В ответ власть попыталась стереть само его имя. Сталинисты лишили человека даже последнего пристанища, растворили его останки в безвестности общей ямы. Но именно здесь машина террора дала сбой. Можно отобрать жизнь и закопать тело в безымянном рву, однако голос и стихи не поддаются аресту. Слово оказалось прочнее лагерных стен. Стихи Мандельштама пережили Сталина, пережили ГУЛАГ. Они живы до сих пор, как и память о поэте. Они остались как доказательство того, что насилие может убить тело, но не способно уничтожить смысл. Поэзия выстояла, пережив своих палачей. Свет разума всегда найдёт путь сквозь любой мрак, даже если этот путь пролегает через холодный лагерный барак.