— Я рядом с ней на кровать не сяду! Вы что, не видите? — молодой актер был красен от смущения и неподдельного ужаса. — На ней же ночнушка, сквозь нее всё видно!
Режиссер смотрел на него с изумлением. Перед ним стоял Леонид Куравлёв, уже звезда «Живёт такой парень» и «Вия», в простых спортивных штанах и майке.
В таком виде он и собирался играть постельную сцену с юной и прекрасной Евгенией Симоновой. Девятнадцатилетняя актриса, объект вздохов всей съёмочной группы, казалось, должна была вызывать восторг. Но у Лёни был на этот счет свой, особый взгляд.
— Ладно, — сдался в конце концов режиссер, — выдайте Жене что-нибудь… поплотнее.
Этот курьезный случай — не анекдот, а настоящая история со съемок легендарного «Афони». И в ней — весь Куравлёв. Актер, который на экране легко становился балагуром, пьяницей и сердцеедом, в жизни был человеком кристальной скромности, верности и какой-то по-детской чистоты.
Его путь — это история о том, как сына «врага народа», в которого не верил никто, даже родной отец, судьба вознесла на вершину славы. И о том, почему свою единственную любовь он 19 лет не мог назвать законной женой, а в конце жизни рассорился с семьей самого близкого друга.
Сын «врага»: детство в бараке за Полярным кругом
Лёня появился на свет в Москве в 1936-м, в самой обычной семье. Отец, Вячеслав Яковлевич, трудился на авиационном заводе, мать, Валентина Дмитриевна, стригла и завивала клиентов в парикмахерской.
Жили скромно, но не бедствовали. Война внесла свои коррективы: отца, как ценного специалиста, на фронт не взяли — спасла бронь. А вот матери не повезло куда больше.
История эта темна и до сих пор неясна. То ли недовольная клиентка так отомстила за неудачную стрижку, то ли соседи позавидовали… Кто-то пустил слух, что парикмахерша Куравлёва в разговорах позволяет себе критические слова о советской власти.
В те годы, чуть раньше, за такое могли и к стенке поставить. В 1943-м обошлось «мягче»: Валентину Дмитриевну, мать маленького Лёни, осудили и отправили в ссылку — на металлургический завод в далёком Казахстане. Работать «на благо родины».
Семилетний мальчик остался с отцом. А в 1948-м случилось долгожданное: маму частично реабилитировали и разрешили жить не в Москве, а на Кольском полуострове. И — забрать к себе сына. Так Лёня, 12-летний москвич, оказался в заполярном городке Мончегорск, в старом, продуваемом всеми ветрами бараке.
Но парадокс — именно эти суровые годы он позже будет вспоминать с теплотой.
— Рядом с мамой даже холод и нужда были не страшны, — рассказывал он много позже. — Мы жили душа в душу. Это, наверное, и было счастье.
В 1951 году справедливость восторжествовала окончательно: Валентину Дмитриевну полностью оправдали, сняли все обвинения и разрешили вернуться в Москву к мужу.
Вячеслав Яковлевич все эти восемь лет ждал. Семья воссоединилась. Но Лёня, прошедший через клеймо «сына врага народа» и суровую северную школу, уже был не тем мальчиком.
Провал во ВГИКе и приговор отца: «Бездельник!»
В школе учился он, мягко говоря, без блеска. Особенно не давались точные науки. Когда пришло время выбирать институт, Лёня откровенно искал заведения, где в программе не значилась ненавистная математика.
— Иди в театральный, — как-то в шутку бросила двоюродная сестра. — Там вообще арифметика не нужна!
Шутку он воспринял всерьез. И, набравшись смелости, отправился поступать во ВГИК. Успеха эта затея не имела. Члены приемной комиссии лишь покачивали головами, глядя на этого скованного, зажатого паренька без особых внешних данных и явного таланта.
— Приходите через годик, подрастите, — сказал председатель комиссии, будучи уверенным, что за это время юноша одумается.
Дома ждал еще больший холод. Отец, человек сугубо технический, воспринял выбор сына как личное оскорбление.
— Актер?! Да ты бездельником решил стать! — гремел Вячеслав Яковлевич. — Позор на всю семью!
Чтобы не прослыть окончательным тунеядцем, Лёня устроился на оптический завод. Год он трудился рабочим, но мысль о сцене не отпускала. Через год, в 1955-м, он снова стоял перед той же приемной комиссией.
Председатель, увидев упрямца, даже брови поднял от удивления. И — о чудо! — на этот раз пропустил. Возможно, разглядел в этой настойчивости характер. Так Леонид Куравлёв стал студентом мастерской Владимира Белокурова.
Чудо третьего курса: как троечник стал звездой дипломников
Учеба давалась мучительно. Если с теорией он справлялся на «отлично», то на практических занятиях по мастерству актера превращался в деревянного, скованного робота. Педагоги разводили руками.
— И кто только его принял? — сокрушался мастер. — Ни пластики, ни свободы, одни зажимы!
К концу второго курса терпение лопнуло. Педагогический совет всерьез обсуждал вопрос об отчислении бесперспективного студента. Спасла его та самая «теория» — блестящие оценки по всем остальным предметам. Решили дать последний шанс.
И случилось необъяснимое. На третьем курсе будто прорвало плотину. Тот самый «деревянный» Куравлёв внезапно раскрылся. Он стал играть так ярко и органично, что на него обратили внимание лучшие студенты-режиссеры.
Первой ласточкой стала дипломная работа Александра Гордона и Андрея Тарковского «Сегодня увольнения не будет…». Они пригласили Лёню на роль сапера — и он был блестящ. А затем был Василий Шукшин, тоже дипломник. В его короткометражке «Из Лебяжьего сообщают» Куравлёв сыграл селькора. Шукшин, сам прошедший через множество профессий, разглядел в скромном парне что-то настоящее, неискусственное. Эта встреча станет судьбоносной.
Шукшин, Пашка Колокольников и роль, которую не хотели отдавать
В 1964 году Шукшин, уже признанный режиссер, взялся за свой второй полный метр — «Живет такой парень». История жизнерадостного шофера Пашки Колокольникова, который везет груз на Алтай.
На главную роль пробовались многие, включая Владимира Высоцкого. Помощники уговаривали Шукшина: «Вася, да кто, кроме Высоцкого, сможет так сыграть этого балагура? Посмотри на Куравлёва — он же тихоня, бука!»
Но Шукшин уперся. Он видел во Лёне не внешнюю характерность, а внутренний свет, ту самую искренность, которой не хватало другим.
— Это будет моя самая большая ошибка или моя победа, — говорил он. — Но снимать буду Куравлёва.
И не ошибся. Леонид, преодолев свою природную стеснительность, создал образ удивительной цельности и обаяния. Пашка Колокольников не был простаком — он был мудрецом в простой одежде, человеком, несущим людям радость просто потому, что не может иначе.
Фильм получил главный приз Венецианского кинофестиваля — «Золотого льва св. Марка». Куравлёв из неудачника-студента в одночасье стал звездой всесоюзного масштаба.
Именно после «Пашки» родители, наконец, сняли шляпы. Отец, глядя на сына с экрана, качал головой: «Ну надо же… А я-то думал…» Эта роль связала двух людей на всю жизнь. Шукшин стал для Куравлёва не просто другом, а братом, творческим наставником, которому он был безмерно благодарен. Эта благодарность сделала последующий разрыв еще более горьким.
«Вий», паниночка и гнев маститого режиссера
Пока Шукшин вынашивал новые замыслы, Куравлёв получил роль, которая навсегда вписала его в историю советского кино — философа и богослова Хомы Брута в «Вие». Первом советском фильме ужасов.
Интересна подоплека: изначально картину хотел ставить сам Иван Пырьев, мэтр советского кино, но из-за занятости передал проект своим ученикам — Константину Ершову и Георгию Кропачёву. Молодые режиссеры сами выбирали актеров. На роль Хомы пробовался Вячеслав Невинный, но выбор пал на Куравлёва. Панночку играла Наталья Варлей (первоначально — Александра Завьялова).
Когда Пырьев увидел первые отснятые материалы, его реакция была близка к ярости. Его видение было другим, а игра Завьяловой, по его мнению, была совершенно неубедительной. Последовал грандиозный разнос, многие сцены переснимали, а актрису на главную женскую роль заменили. Но Куравлёва Пырьев тронуть не посмел — тот был уже слишком хорош.
После выхода «Вия» в 1967 году на Куравлёва обрушилась настоящая народная любовь. Его цитировали, его Хома Брут стал культовым персонажем. Казалось, две такие разные роли — светлый Пашка и пьянчужка Хома — открыли в актере бездну возможностей. Режиссеры выстраивались в очередь.
Скандал на съемках: «Я с ней не лягу! Она в паутинке!»
Ирония судьбы: чем больше он играл разбитных и раскованных парней, тем более стеснительным и закрытым становился в жизни. Пиком этой истории стал съемочный процесс комедии «Афоня» в 1975 году.
По сценарию, его герой, сантехник Афанасий Борщов, должен был провести ночь с подругой, которую играла юная Евгения Симонова. Для большинства актеров постельная сцена, даже условная, — часть работы. Для Куравлёва — пытка.
— Я отказываюсь! — заявил он режиссеру Георгию Данелии. — Это же девчонка почти! И… и сорочка на ней такая, что ничего не скрывает!
Данелия, человек с тонким чувством юмора, сначала не поверил, что актер серьезен. Но Куравлёв стоял на своем. В итоге нашли компромисс, ставший легендой: Симоновой выдали плотную ситцевую ночнушку «в цветочек», а сам Леонид Вячеславович играл сцену, закутанный в спортивный костюм. Никакой эротики, один чистый, почти детский комизм. И именно эта сцена стала одной из самых запоминающихся в фильме.
После выхода «Афони» народное признание достигло апогея. Его узнавали на улицах, называли Афоней, хлопали по плечу. А он этого терпеть не мог.
— Не понимаю я этой любви, — сокрушался он в кругу семьи. — Герой-то — подлец и эгоист в сущности. А его обожают. Странно…
Любовь с первого курса: институт, гражданский брак и 19 лет ожидания
Пока на экране его жизнь бурлила страстями и приключениями, в реальности она текла тихо, мирно и… абсолютно безбрачно. Всю свою жизнь он любил одну женщину — Нину Васильевну. Они познакомились еще в студенческие годы. Она училась в пединституте на преподавателя иностранных языков, была умна, спокойна и красива. Лёня влюбился сразу и навсегда.
Они сошлись, стали жить вместе. Но оформить отношения официально Куравлёв не решался. Причины он называл разные: то вечная занятость и съемки, то нежелание пускать государство в свою личную жизнь. Но близкие знали: корень был в его глубочайшей, патологической скромности и даже робости. Он боялся самого факта шумной свадьбы, внимания к своей персоне, необходимости «играть» жениха. И Нина его понимала. Она не давила, не устраивала истерик. Она просто была рядом.
Так они прожили в гражданском браке девятнадцать лет. Родились дети: дочь Екатерина (1968) и сын Василий (1978), названный, конечно, в честь Шукшина. Только в 1978 году, после рождения сына, Леонид Вячеславович, наконец, преодолел себя и официально оформил отношения. Для Нины это не было принципиально — она и так была уверена в нем, как в скале.
Семейная крепость: почему Нине не было повода для ревности
В богемной среде, где браки рушатся от одного взгляда на новую партнершу, их союз казался аномалией. Коллеги Куравлёва меняли жен как перчатки, заводили романы на съемках. Он же был эталоном преданности.
— Нина знала: рабочий день закончится, и я вернусь домой, — так он сам объяснял отсутствие скандалов. — Не в ресторан, не в гости, а к ней и детям. Зачем ей ревновать?
Он ненавидел светские рауты и пустые тусовки. Всё его свободное время занимали семья, чтение и… тихие домашние вечера. Дочь Екатерина пошла по его стопам, окончила Щукинское училище, снялась в нескольких фильмах. Но быстро поняла, что актерство — не ее стезя, и нашла себя в психологии. Сын Василий и не пробовал штурмовать Олимп искусства, став серьезным экономистом и преподавателем РУДН.
Их дом был крепостью. Пока вокруг рушился Союз, а кинематограф переживал кризис, Куравлёв продолжал много сниматься, оставаясь востребованным даже в лихие 90-е. Но удовольствия от работы уже не было. Единственной отдушиной оставалась семья. До того рокового дня 2012 года, когда Нины Васильевны не стало.
Тень Шукшина: горькая ссора из-за денег в лихолетье
Отдельная, тёмная глава в его биографии — ссора с Лидией Федосеевой-Шукшиной, вдовой его лучшего друга. Они были почти родными людьми. Но в середине 90-х, во время съемок сериала «Личная жизнь королевы», где они играли супругов, случился непоправимый разрыв.
Причина была банальна и страшна в своей будничности — деньги. В голодные для кинематографа годы гонорары были мизерными, и каждый рубль был на счету. Федосеева-Шукшина случайно узнала, что Куравлёв за свою работу получил сумму, значительно превышающую ее гонорар.
Для нее, вдовы великого Шукшина, это стало ударом и оскорблением. Она посчитала, что Леонид, пользуясь своим статусом и именем, сознательно «упрятал» деньги, проявил неуважение к памяти Василия Макаровича. Разразился скандал.
Все попытки Куравлёва объясниться, что он не принимал финансовых решений, наталкивались на глухую стену обиды. Они перестали общаться. Эта размолвка больно ранила Куравлёва, который до самого конца жизни хранил в сердце образ Шукшина как брата.
Жизнь после Нины: памятник от Сафронова и дом престарелых
Со смертью жены в нем что-то сломалось окончательно. Жизнерадостный, пусть и сдержанный человек, он превратился в тень. Перестал сниматься, почти не выходил из дома, замкнулся в своем горе.
— Без нее жизнь не мила, — говорил он редким гостям.
Он стал часто бывать на Ваганьковском кладбище. И вскоре совершил поступок, который многих шокировал: на могиле Нины Васильевны установили памятник, где было высечено два имени: «Куравлёва Нина Васильевна» и «Куравлёв Леонид Вячеславович». Даты его жизни, конечно, не стояли. Но посыл был ясен: здесь его место, рядом с ней.
Он даже заказал эскиз будущего памятника у самого Никаса Сафронова, который в то время писал его портрет. Лучшие скульпторы предлагали свои услуги бесплатно. Но тут вновь проявился характер скромняги Куравлёва. Однажды, придя на кладбище, он долго смотрел на соседние могилы.
— Я тут был, у Нины, — сказал он позже Сафронову. — Рядом лежат генералы, герои… У всех памятники простые, скромные. А у меня что получается? Целый мавзолей. Нехорошо. Не по-людски. Давайте как у всех, попроще.
Здоровье его, тем временем, неуклонно ухудшалось. Дети, сами уже немолодые люди с семьями, делали всё возможное. Но он отказывался от сиделки, сердился, когда его опекали. Ситуация становилась критической: проживать одному в большой квартире больному старику было опасно.
После долгих мучительных раздумий Екатерина и Василий приняли тяжелое решение — перевезти отца в хороший частный пансионат, где ему могли бы обеспечить круглосуточный профессиональный уход и медицинское наблюдение.
Когда об этом стало известно, на детей обрушился шквал осуждения: «Сдали отца!», «Выкинули, как ненужную вещь!». Руководство пансионата, желая привлечь внимание, заявило, что «актер поступил к ним в запущенном состоянии». Это была полуправда, вырванная из контекста горя и беспомощности родных.
«Нехорошо получается...»: последняя воля скромного гения
Леонид Вячеславович Куравлёв ушел из жизни 30 января 2022 года, не дожив нескольких месяцев до 86 лет. Его не стало тихо, как он и жил.
Можно осуждать детей за их решение или понимать его. Но ясно одно: этот удивительный, талантливый и бесконечно стеснительный человек прожил жизнь по своим, внутренним законам. Он не гнался за славой, хотя она сама его настигла. Он не играл в любовь, потому что носил ее в сердце полвека. Он боялся быть нескромным даже в памятнике на могиле.
От сына «врага народа» до народного любимца. От неудачника, которого хотели отчислить, — до обладателя звания Народного артиста РСФСР. От стеснительного юноши, боявшегося постельной сцены, — до символа целой эпохи в кино. Его история — не про блеск софитов, а про тихую, несгибаемую внутреннюю силу. Про верность. Про скромность, которая в нашем мире шума и показухи кажется теперь самой редкой и самой настоящей суперсилой.
P.S. Дорогие читатели, а как вы думаете, в чем был главный секрет невероятной искренности Куравлёва на экране? В таланте, в школе или в этой самой, его уникальной человеческой скромности? Делитесь вашим мнением в комментариях, ставьте лайки, если история тронула вас, и подписывайтесь на канал — впереди еще много судеб, о которых стоит помнить.