Воздух в маленьком кафе «У Анжелины» был густым от запаха свежемолотого кофе, ванили и тёплого круассана. За окном шумел весенний ливень, превращая улицы в блестящие зеркала, а Марина сидела за столиком у витрины и смотрела, как струи воды рисуют причудливые узоры на стекле. Она ждала подругу, но та застряла в пробке, отчаянно отзваниваясь смсками с извинениями. «Сиди, пей кофе, я через сорок минут», — гласило последнее сообщение.
Марина вздохнула и уже собиралась было заказать ещё один латте, когда в кафе вошёл он. Дождь заметно потрепал его — тёмные волосы блестели от капель, на плече куртки тёмное пятно от воды. Он огляделся, его взгляд скользнул по почти пустому залу и остановился на ней. Не на свободных столиках, а именно на ней. И в его глазах что-то мелькнуло — не уверенность, не наглость, а скорее решимость человека, который пересилил себя. Он направился к её столику.
«Нет, только не это», — подумала Марина с внутренним стоном. Одиночная девушка в кафе — магнит для нежелательных знакомств. Она уже приготовила вежливый, но холодный отказ.
— Простите за беспокойство, — сказал он, и голос у него оказался негромким, немного скрипучим, как будто от долгого молчания. — Все места у окна заняты, а я… я обожаю смотреть на дождь. Можно присесть? Я не буду мешать.
Она хотела сказать «нет», но в его тоне была такая искренняя, почти детская просьба, что она кивнула.
— Спасибо, — он снял мокрую куртку, повесил на спинку стула и сел.
Так они познакомились. Его звали Александр. Он оказался не назойливым кавалером, а молчаливым, но приятным собеседником. Разговор завязался случайно — она уронила салфетку, он поднял. Потом он спросил, не знает ли она, где поблизости можно купить хороший зонт, так как его собственный скончался героически, спасая его от потопа. Они разговорились о дожде, о книгах (он, как выяснилось, обожал того же самого малоизвестного фантаста, что и она), о том, как грустно, когда отменяются планы. Подруга Марины так и не приехала, извинившись окончательно. Они просидели в кафе два часа, а когда дождь стих, он проводил её до автобусной остановки под предлогом, что ему «по пути».
На следующий день он написал ей в социальной сети. Коротко, без панибратства: «Спасибо за компанию вчера. Не ожидал, что дождь может быть таким приятным событием». Они переписывались весь день. Оказалось, он работал инженером-проектировщиком в конструкторском бюро, жил в соседнем районе, любил старые фильмы и ненавидел оливки. Она, Марина, была учительницей младших классов, жила с мамой, обожала вышивать крестиком и терпеть не могла, когда чавкают.
Он пригласил её в кино. Не на блокбастер, а на чёрно-белую итальянскую комедию, которая шла в маленьком арт-зальчике. После сеанса они гуляли по ночному городу, и он рассказывал ей о принципах строительства мостов, а она — о смешных случаях из школьной жизни. Было легко, тепло и как-то по-домашнему. Казалось, знали друг друга сто лет.
На третий день, после ужина в пиццерии (он помнил, что она не любила оливки, и тщательно выбрал пиццу без них), они шли по тёмному, усыпанному звёздами скверу. Воздух пах сиренью и свежестью. Александр внезапно остановился, повернулся к ней. Лицо его было серьёзным, почти торжественным.
— Марина, — сказал он, и голос его звучал непривычно громко в ночной тишине. — Я понимаю, что это безумие. Что мы знаем друг друга всего ничего. Но я никогда в жизни не чувствовал ничего подобного. Ты… ты та самая. Та, которую я искал, даже не зная, что ищу. Выходи за меня замуж.
Марина застыла на месте. Секунду она думала, что это какая-то изощрённая шутка. Может, его друзья спрятались за кустами и сейчас выскочат с хохотом? Она огляделась. Никого.
— Александр, что ты такое говоришь? — наконец выдавила она из себя.
— Самую чистую правду. Я хочу жениться на тебе.
В его глазах не было ни тени шутки. Была лишь сосредоточенная, почти отчаянная искренность. Это её не на шутку испугало.
— Это… это невозможно. Мы же только познакомились! Трое суток! Ты с ума сошёл!
— Я совершенно вменяем. И я прошу тебя стать моей женой.
Марина почувствовала, как её охватывает раздражение. Это было слишком. Слишком быстро, слишком странно, слишком похоже на какую-то плохую театральную постановку.
— Хватит, — сказала она холодно. — Если будешь так шутить, то я серьёзно обижусь и мы больше не увидимся. Домой я дойду сама.
Она развернулась и быстро пошла прочь, не оглядываясь. Сердце колотилось где-то в горле от смеси гнева, растерянности и какой-то нелепой жалости к нему. «Ненормальный», — думала она, почти бегом поднимаясь по ступенькам своего подъезда.
На следующий день от него не было ни звонка, ни сообщения. Марина, хоть и была уверена, что поступила правильно, чувствовала какую-то смутную тревогу и досаду. Может, она была слишком резка? Но что ещё можно было сделать в такой ситуации?
А вечером, когда она помогала маме, Галине Степановне, готовить ужин, раздался звонок в дверь.
— Кого это в девять-то? — удивилась мама, вытирая руки.
Открыла. На пороге стоял Александр. В той же куртке, с тем же серьёзным лицом. В руках он держал не цветы, а какую-то маленькую коробку.
— Здравствуйте, — сказал он, обращаясь к матери. — Вы Галина Степановна, мама Марины?
— Я, — настороженно ответила мама, оглядывая незнакомца. — А вы кто?
— Меня зовут Александр. Я хочу попросить у вас руки вашей дочери. Жениться на ней.
В кухне, где Марина мыла посуду, раздался оглушительный звон разбитой тарелки. Она стояла, уставившись в стену, не веря своим ушам. Это не может быть правдой. Он не мог прийти к её матери. Не мог!
— Что?! — послышался голос матери, в котором смешались изумление и начало гнева. — Вы о чём? Вы с ней знакомы?
— Да, познакомились три дня назад. И я понял, что хочу провести с ней всю жизнь. Поэтому пришёл к вам, как положено.
— Молодой человек, вы, наверное, нездоровы, — твёрдо сказала Галина Степановна. — Или это такая дурацкая шутка? Вам сначала надо с моей дочерью поговорить, решить всё между собой, а потом уже ко мне с такими разговорами являться!
Из кухни выскочила Марина, бледная как полотно.
— Мам, я всё объясню! Это он… — она не знала, что сказать.
— Я её вчера спрашивал, — невозмутимо, как будто докладывал о смете, заявил Александр, глядя на мать. — Она не против. Поэтому свадьба через три месяца. Я уже примерные даты прикинул. Нужно только ваше благословение.
В квартире повисла гробовая тишина. Марина смотрела на него, и у неё подкашивались ноги. «Он сумасшедший. Настоящий, клинический. Он сейчас достанет нож или наручники», — пронеслось в голове. Мать открыла рот, закрыла, снова открыла.
— Она… не против? — наконец прошептала Галина Степановна, переводя взгляд с Александра на дочь.
— Нет! Мама, это не правда! Я ему вчера отказала! Он делает вид, что не понимает! — закричала Марина.
— Ты сказала, что обидишься, если я буду шутить, — спокойно, как будто цитировал протокол, произнёс Александр. — Я не шучу. Я действую. Три месяца — оптимальный срок для подготовки.
Галина Степановна, женщина с твердым характером и железной логикой, вдруг неожиданно рассмеялась. Коротко, отрывисто.
— Ох, сынок, да ты… оригинальный. Ладно. Заходи в дом, раз уж пришёл с таким… деловым предложением. Но сначала вы с Мариной разберитесь. А я пока чайник поставлю.
И она, покачивая головой, ушла на кухню, оставив их вдвоём в прихожей.
Марина схватила Александра за рукав и оттащила в свою комнату, захлопнув дверь.
— Ты что, совсем рехнулся?! — зашипела она, стараясь не кричать. — Как ты мог прийти к моей маме и нести такую чушь?! Три месяца! Я тебе что, сказала вчера «да»?!
— Ты сказала, что обидишься на шутку. Я не шутил. Значит, ты не будешь обижаться на серьёзное намерение, — ответил он, и в его гладах не было ни капли безумия. Была лишь непоколебимая, граничащая с упрямством уверенность.
— Но я же отказала тебе!
— Ты отказала шутке. Я предлагаю не шутку. Я предлагаю тебе всё. Свою жизнь, своё будущее, свою квартиру, свою зарплату. Всё, что у меня есть и будет. Сразу. Без проб и тестового периода. Потому что я уверен. На все сто.
Марина села на кровать. Ей казалось, что она спит. Такого не бывает.
— Почему? Почему я? Мы же почти не знаем друг друга!
Тут он опустил глаза, и его уверенность дала первую трещину. Он помолчал.
— Потому что я знаю тебя уже два года, Марина. Просто ты не знала об этом.
И он рассказал. Оказалось, их пути пересекались давно. Он жил в соседнем доме и часто видел её, когда она выходила утром на работу или возвращалась из школы с папкой тетрадей. Он заметил её ещё тогда, весной, когда она кормила бездомного кота у подъезда. Потом видел, как она помогала занести тяжёлые сумки пожилой соседке. Как смеялась, болтая по телефону, сидя на скамейке в сквере. Он узнал, где она работает, иногда специально ходил мимо школы, чтобы хоть мельком её увидеть. Он собирал осколки информации, как мозаику: учительница, живёт с мамой, любит сирень, читает в транспорте, всегда улыбается детям.
— Я был влюблён, как мальчишка, — тихо сказал он. — Но я слишком боялся. Я не знал, как подойти, что сказать. Боялся, что спугну, что покажусь навязчивым или смешным. А потом я увидел тебя в том кафе. Один на один с дождём. И понял — это шанс. Мой единственный шанс. Если я сейчас не решусь, я потеряю его навсегда. Поэтому я подошёл. Поэтому я предложил тебе замужество сразу. Потому что два года я уже думал об этом. Для меня это не три дня. Для меня это семьсот тридцать дней ожидания.
Марина слушала, и мир переворачивался с ног на голову. Этот странный, порывистый, почти неадекватный поступок обрёл вдруг смысл. За ним стояла не спонтанность, а долгое, терпеливое, тайное чувство.
— И… поход к маме? — спросила она, уже без прежней злости.
— Стратегический ход, — признался он, снова обретая твёрдость. — Я понял, что прямой путь к тебе закрыт. Значит, нужен обходной манёвр. Заручиться поддержкой союзника. Я рассчитывал на её здравый смысл, но не ожидал, что она… отнесётся с юмором.
В этот момент дверь приоткрылась, и на пороге появилась Галина Степановна с подносом, на котором стояли три чашки чая и тарелка с печеньем.
— Ну что, разобрались? — спросила она, ставя поднос на стол. — История, я слышу, интересная. Два года, говоришь? Значит, не просто ветром надуло. Садись, Александр, чай пить. А ты, дочка, успокойся. Лицо белое, как мел.
За чаем Александр, уже без прежней напористости, а скорее с робостью, рассказал всё и маме. О своих наблюдениях, о страхе, о решимости. Галина Степановна слушала внимательно, изредка задавая уточняющие вопросы. Потом посмотрела на дочь.
— Ну, Маринка? Он, конечно, чудак. С методами у него… своеобразно. Но, по-моему, искренний. И, похоже, не трус — раз на такое решился. Два года ходить вокруг да около — это не каждый сможет. А ты как думаешь?
Марина думала. Она смотрела на этого странного человека, который за три дня перевернул её жизнь с ног на голову. Он был не похож на её представления о принце. Он был упрямым, прямолинейным, лишённым романтического флёра в привычном понимании. Но в его упрямстве была сила. В его прямолинейности — честность. А в этой безумной истории с предложением маме сквозила такая отчаянная, безрассудная смелость, что её сердце дрогнуло.
— Я не знаю, — честно сказала она. — Всё это слишком быстро и слишком странно. Я не могу сказать «да» на свадьбу через три месяца.
Александр помрачнел, но кивнул.
— Понимаю. Но могу ли я… просто остаться в твоей жизни? Без сроков и ультиматумов. Как человек, который очень хочет быть рядом.
— Это… наверное, можно, — сказала Марина.
Так начались их отношения. Невесть как, невероятно, но начались. Александр не отступал, но и не давил. Он был рядом. Помогал по хозяйству (оказалось, он прекрасно готовит и чинит абсолютно всё), сопровождал её с работы, слушал её рассказы о школьных буднях. Он был надёжным, как скала, и при этом с ним никогда не было скучно. У него был свой, очень странный и очень тёплый юмор. Он мог внезапно принести ей не букет роз, а горшок с цветущей геранью, потому что «роза завянет, а это будет жить». Мог среди недели вытащить её на ночную прогулку, чтобы посмотреть, как тает последний снег.
Прошло пять месяцев. Пять месяцев, в течение которых Марина то верила в происходящее, то снова думала, что всё это сон. Но чувства, вопреки всем законам логики, росли. Она привыкла к его спокойной уверенности, к его заботе, к тому, как он смотрел на неё, будто она — самое большое чудо на свете.
Однажды вечером, когда они мыли посуду на кухне её дома (он мыл, она вытирала), он снова заговорил.
— Ты помнишь, я говорил о трёх месяцах?
— Помню, — улыбнулась Марина. — Твой знаменитый стратегический просчёт.
— Он оказался неточным. Потому что я не учёл главного — твоё собственное время. Твоё право привыкнуть, принять решение. Теперь я понимаю, что был неправ, давя на тебя. Но вопрос мой… он всё ещё в силе. Только уже без глупых сроков. Марина, выйдешь за меня?
На этот раз в его глазах не было отчаянной решимости первого раза. Была тихая надежда и огромная любовь. И Марина, к собственному удивлению, не испугалась. Не засмеялась. Она почувствовала, как что-то внутри щёлкнуло, встало на место.
— Да, — сказала она просто. — Выйду.
Свадьба была через месяц. Не пышная, но очень душевная. Галина Степановна, ставшая к тому времени главной союзницей Александра, плакала от счастья. На празднике он рассказал историю их знакомства гостям, и все смеялись до слёз. Особенно над эпизодом с визитом к маме.
— А ты не боялся, что она тебя за такое выставит? — спросил кто-то из друзей.
— Боялся, — честно признался Александр. — Но я рассчитал, что риск оправдан. Потому что я знал — если я не использую все шансы, даже самые безумные, то потом буду жалеть об этом всю жизнь. А с Мариной я не хотел жить в сожалениях. Я хотел жить в счастье.
Сейчас, спустя пятнадцать лет, они сидят на своей кухне. За окном — опять весна, опять пахнет сиренью. На столе — альбом со свадебными фотографиями. Их двое детей уже спят.
— До сих пор не верится иногда, — говорит Марина, перелистывая страницу. — Как это ты решился на такое.
— Любовь — она как инженерный проект, — философски замечает Александр, поправляя очки. — Иногда для достижения цели нужен нестандартный подход. Даже если он выглядит полным безумием для стороннего наблюдателя. Главное — чтобы расчёт был верным. А мой расчёт был на тебя. На твоё доброе сердце, которое не сможет долго сердиться на того, кто любит его так сильно и так нелепо.
Она смеётся и обнимает его. Их история не была похожа на сказку. Она была похожа на добрую, немного абсурдную комедию с очень счастливым концом. Концом, который длится уже пятнадцать лет и, они оба уверены, продлится ещё очень-очень долго. Потому что построен он был не на мимолётном чувстве, а на фундаменте двух лет тайного восхищения, трёх дней отчаянной смелости и одного, самого невероятного и самого правильного решения — сказать «да» безумцу, который однажды пришёл к твоей маме объявлять о свадьбе.
