Она шла вдоль берега прохладного декабрьского моря. Солнце заливало всё вокруг, а остров с монастырём наверху скрывался в его сиянии, словно озарённый самими небесами. Волны лишь намекали на своё присутствие, мелко бурля по песку, они шептали ей — БЕГИ... Она побежала, но тут же поняла, что это выглядит нелепо для старшей дочери одного из знатных неаполитанских родов, готовой в монашеский жизни на острове.
— Сядьте! Вернитесь и сядьте обратно! — скомандовал охрана и она подчинилась. Мать, провожая её, была надменна, хотя она ещё верила в то, что за восковым лицом пряталась жалость. А может, даже любовь. Отец выглядел счастливым — приличную партию он не нашёл, а отдавать деньги бесконечным гувернёрам, учителям и прочим проходимцам, чтобы потом отдать добрую долю с трудом не потерянного богатства с приданным желания не было, а тут такая удача — орден Клариссы открыл свои двери для таких, как она, его дочь.
Брат не пришёл. Она задевала его, когда он был маленьким, теперь он, кажется, мстил. Молча, невидимо, он мстил ей за все года побоев, когда он ещё бежал к матери жаловаться, но отец сразу же тогда отвёл в сторону и запретил плакать. Никогда! Плачут только крестьянские дети и монашки, гордому отпрыску не гоже опускаться до этого позорного проявления эмоций!
Но брат продолжал каждый раз бежать к матери и тихо рыдать у неё на коленях, получив только что от сестры очередной пинок, щипок в бок или удар по голове. Теперь брат торжествовал, его гадкая сестра получила то, чего она заслуживала, а всё наследство достанется только ему одному. Раньше отец защищал свою любимую дочурку, растя в сыне наследника и защитника, но со временем мелкая проказница выросла в некрасивую девицу, а нос, её нос стал напоминать ему этого мерзкого графа, что слишком назойливо гостил в их поместье задолго до рождения первенца. Этот граф... Отца передёрнуло, он был доволен своим решением отправить несносную дочь подальше, с глаз, с мыслей, ото всего.
Дорога была долгой. Вначале экипаж ехал мимо полей с пшеницей до порта. Потом по дороге сломалось колесо, охрана чинила его, но не слишком усердно, к тому же она постоянно ловила на себе из взгляды... В них были одновременно почтение, похоть и презрение. Она пыталась согреться, но пронизывающий декабрьский ветер, казалось, собирался вывернуть её наизнанку, выморозить и зашить обратно, уже околевшую. Влага пробиралась под одежду, она уже чувствовала, как мокрая ткань начинает прилипать к коже. Дома у неё жила черепаха, и даже у той был дом, нет, даже два дома, свой собственный и отцовский, а у неё уже не было ничего...
В порту они заночевали. Отец дал так мало денег, что она спала в одном доме с прислугой, ей лишь выделили комнату получше, такую же ледяную, как взгляд матери на прощание. Она знала, что мать стала стала такой не потому, что не любит её — тяжёлая рука отца стала чаще прикладываться не к бутылке, а к голове супруги, и та втайне надеялась, что убрав из дома копию участника той давней интрижки, она сможет изгладить из головы супруга морщины ревности. Ну, или в конце концов, тот просто сопьётся, свалится с обрыва и мать останется самой главной в семье, ведь своего сына она так и не выпустила со своих коленей, успокаивая и гладя по головке каждый раз, когда у того случался приступ паники.
На следующий день они вышли на корабле в сторону острова. Лазурный цвет воды контрастировал с её настроением. Вода спокойно лежала на своём месте, она же терзалась, ёрзала и не знала, что же ей делать. Может, и правда, сбежать? Но куда? Одна? Нет, надо смириться, ведь не может же быть всё так плохо, что в монастыре для аристократок с ней будут плохо обращаться? Верно?
Остров приближался, а вдалеке виднелся его маленький придаток, на котором высилась мрачная махина замка и монастыря. Это мой будущий дом, подумала она и вздрогнула, холод опять успел пробраться под её одежду, а морской воздух, влажный, солёный, горький, залезал внутрь её, обжигал и делал дыхание невыносимым. Она хотела заорать, но матрос рядом осклабился и спросил — Что, укачало неженку? Гы-гы-гы...
На острове из бухты её быстро доставили к монастырю, но внезапно остановились.
— Как мы поплывём туда, на лодке? — спросила она охрану, но та лишь презрительно отмахнулась.
Лодки действительно были у острова, но никто их брать не собирался. Вообще, никто ничего делать не собирался, все просто сели и стали ждать. Но чего? Прошло несколько часов, прежде чем она заметила, что из воды появилась тонкая полоска земли, она поднималась всё выше и выше, расширялась, росла, темнела... Что это? Чудо, дарованное монахиням, что молятся об этом бренном мире? — Нет, это просто отлив, обнаживший дорогу до острова. Охрана быстро собрала вещи, дёрнула её, и чуть не силой поволокла туда, к темнеющей громадине.
Надо было подниматься по горе вверх, обходя её по кругу. Мрачные стены монастыря оттенялись лазурной водой внизу, в которой темнели островки камней. Она прошла по узкому коридору, когда её носа коснулся отвратительный запах. Коснулся, и сразу исчез. Она остановилась, попробовала уловить его снова, но запах спрятался, оставив только мерзкое послевкусие, от которого её передёрнуло. Опять.
Стены залило солнцем, оно принесло ей немного радости, и даже улыбку. Не так уж всё и страшно, и плохо, солнце здесь, всевышний следит за этим местом, а все здесь молятся для него, значит, такое место не может быть плохим...
Наверху их не ждали. Постучав в ворота, пришлось ждать самим, но она была и рада, отдышаться, передохнуть и немного встряхнуть затёкшие от подъёма ноги. С той стороны послышались шакрающие шаги и бренчание ключей, но никого так и не было. Шарканье продолжилось, ключи звенели в такт, но у ворот не было ни души. Прошло ещё некоторое время, пока в проёме не появилась фигура...
Она вздрогнула. Чёрная фигура с верёвкой на отсутствующем торсе вместо пояса, с белым головным убором, поверх которого было накинуть чёрное покрывало. Сухое лицо выглядывало из-под него, круги под глазами темнели, ещё больше оттеняя фигуру, взгляд был суров и не обещал ни единой поблажки в усиленном молении о спасении человечества.
Спустившаяся монахиня жестом отогнала сопровождающих от решётки. Девушка начала нервно дышать, грудь вздымались, она боялась упасть в обморок и стала пятиться, когда жёсткий взгляд монахини остановился на её лице. Во взоре читался приказ остановиться, и она послушалась. Монахиня жестом позвала к себе, она шагнула к ней, ключи лязгнули в замке, повернулись в нём, решётка распахнулась. Девушку почти что силой затащили внутрь, дёрнув за рукав, а решётка мгновенно закрылась.
Монахиня не удостоила больше ни взглядом охрану, и те, выдохнув, помчали вниз. От монахини разило чем-то страшным, мерзким, они не понимали чем, но явственно это чувствовали. Девушка же, оказавшись у самого лица монахини, чуть не поперхнулась от жуткой вони, словно та была живым ходячим разлагающимися трупом... Но нет, она говорила и двигалась, как живая, лишь запахом выдавая ужасы, которые начали плыть перед глазами вчерашней жительницы особняка где-то рядом с Неаполем.
Солнце над камнями монастырского замка оттеняли странный запах, который, как ей казалось, были везде, словно жуткая монахиня заполонила тут всё собой, подмяла под себя, окутала завесой и никогда, слышишь, никогда...
— Никогда, слышишь, никогда не думай о тех, кто остался там, за стенами — девушка вдруг поняла, что это монахиня с ней уже говорит — их для тебя больше нет! Есть только это место и твои сёстры... И картины прошлой красивой жизни ты тоже можешь забыть, для тебя должен остаться лишь чёрный цвет смирения и белый цвет надежды этого мира на спасение.
Когда её переодели и вывели к сёстрам, она уже почти привыкла к этому странному зловонию, что словно стекало тут со стен. Скромная трапеза, молитва до и после, снова молитва, и ещё. Монахиня передала её одной из сестёр, что выглядела измождённее других и сказала — Отведи.
Она захотела убежать, но куда? Внизу плескались волны, ключи от решётки были только у монахини, разве что спрыгнуть? Но такие мысли недостойны её нового звания послушницы...
Её отвели. Вниз по коридорам, вбок, прямо, ещё вбок, вверх и снова вниз, вбок и вдруг она поняла, что не может больше дышать. Хочет, но не может. Она пыталась вдохнуть, но нос и горло словно резало от невыносимого смрада. Её втолкнули внутрь тупикового помещения, в конце которого на каменном стуле сидела монахиня. Она смотрела вниз, себе под ноги, и не удостоила и взгляда вошедших.
Сопровождающая сестра посмотрела на девушку и сказала — Это сестра Беатрис. Она скончалась три дня назад, всевышний, наконец, забрал её к себе. Ты должна будешь проводить в молитвах рядом с ней каждый день, каждую свободную минуту. Ты должна преодолеть себя, усилить вой дух и презреть смерть. Я уже давно смирилась, более того, я чувствую, что скоро ты будешь приходить и ко мне — и сестра ушла, оставив девушку одну.
Нет, не одну. Вместе с ней в каменном мешке на каменной сидушке, напоминающей туалет, сидел мертвец, под «стулом» стояла ёмкость, в которую, только сейчас она это поняла, стекало мёртвое тело. Девушку скрутило, она захотела выбежать, но не смогла, дверь была закрыта. В окошке появилось лицо монахини, встретившей у решётки, оно не отражало ничего, кроме власти. Кивком она отправила её к телу и осталась следить. Девушку выворачивало, но взгляд монахини пугал её даже больше, чем то, что сидело в углу. Ноги не слушались, были ватные, в руках щипало, она медленно дошла до тела, села перед ним на колени, сложила ладони в молитве и...
Она очнулась на кровати. Ей приснился страшный сон, она зарыдала и захотела к матери — Мама!
Дверь открылась, в келью вошла сестра в чёрно-белых одеждах. Она поняла, что это не сон, а кошмарный запах всплыл в келью вслед за сестрой.
— Ты не сбежишь отсюда — сказала сестра ослабленным и больным голосом, поймав ужас в её взгляде — ты сможешь только следовать нашему пути, и ты уже знаешь, где он закончится. Вставай, иди на ужин и потом к ней, она ждёт твоих молитв... Мы все будем ждать.
============
Больше статей про путешествия здесь.
Подписывайтесь на канал – зарисовки выходят каждый день.
Ставьте лайк, если понравилось
#Путешествия
#Италия
#Искья
#монахиня
#клариссинки
#обряд