Лежал у нас в больнице одинокий пожилой мужик, дядя Коля. Слепой, как крот, глаза бельмами затянуты. Но веселый мужик, весь персонал его любил. Сидел целыми днями на лавке у корпуса, курил «Приму» и слушал радио.
Только была у него странная особенность. Иногда он просил отвести его в самый дальний угол сада, к старому забору. «Мне, — говорит, — подумать надо». И сидел там часами, качался, как маятник.
А еще он людей насквозь видел. Не глазами, понятно. Подойдет к нему медсестра новенькая, а он ей: «Ты, дочка, аборт зря сделала, теперь теперь детишек у тебя никогда не будет». Девка в слезы, убегает. Откуда только узнал?
У меня тогда мама сильно болела. Рак, четвертая стадия, врачи сказали ничего уже сделать нельзя, отправили домой умирать. Я ходил опустошенный, на работе все из рук валилось. Дядя Коля меня как-то подзывает:
— Сядь, — говорит. — Знаю, беда у тебя. Мама умирает?
Я опешил. Никому не рассказывал, чтоб не жалели.
— Да, — говорю, — плохо все.
— Помогу, — хрипит он. — Только ты меня потом не спрашивай ни о чем. И никому ничего не говори.
Вечером, когда начальство разъехалось, он попросил вывести его на задний двор, к мусорным бакам.
— Давай руку, — говорит.
Схватил меня за запястье. Хватка железная, пальцы ледяные. И начал что-то бубнить. Меня в жар бросило, пот градом, в ушах звон.
А потом дядю Колю скрутило. Он согнулся пополам, захрипел, будто воздуха ему не хватает. И начал рвать. Изо рта полилась черная жижа, густая, как мазут. Вонь стояла такая, что у меня глаза заслезились. Он кашлял, давился этой дрянью, его трясло, как эпилептика. Несколько минут это продолжалось. Потом он рот рукавом вытер, лицо серое, губы синие.
— Иди, — говорит. — Иди домой.
Я пришел домой, а мама на кухне сидит, чай пьет. Впервые за полгода сама встала! Доктора потом говорили — чудо, у мам ремиссия началась. А дядя Коля сильно сдал.
Буквально за неделю. Перестал ходить, говорить, только лежал и смотрел своими невидящими глазами в стену. И кожа у него стала... темная. Будто негр, честное слово. Почернел весь.
Умер он тихо. Когда санитары тело выносили, я заметил, что простыня под ним вся черная. От той самой жижи, которая теперь сочилась изо всех пор кожи. Такое ощущение, что он забрал на себя то, что должно было убить мою маму.
Оплатил его похороны. Всегда в церкви упоминаю его, свечку за упокой души ставлю.
Ведь он маму спас.