Знаете, бывают в истории города не просто даты, а целые состояния души.
Вот скажите, каким словом описать Владивосток вашей юности — ну, или юности ваших родителей, а то и дедов?
Суровым?
Закрытым? Портовым, да.
А я вам так скажу: он был… свободным.
В самом что ни на есть прямом, колониальном, приключенческом смысле этого слова.
Представьте: молодой, пахнущий свежим тесом и морской солью пост на краю земли.
А в нём — можно всё. Вернее, можно привезти всё. Шёлк из Китая, консервы из Сан-Франциско, инструменты из Германии. Без пошлин, без лишних вопросов, под крики чаек и скрип якорных цепей.
Это не сказка.
Это ровно 60 лет нашей с вами истории.
С 1862 года Владивосток жил по особому уставу — порто-франко. Город-дверь, которую Российская империя распахнула настежь в Тихий океан.
И знаете, что самое удивительное?
Мы до сих пор ходим по улицам, которые вымостили теми самыми, беспошлинными капиталами.
Смотрим на здания, что выросли на этой «вольнице».
И даже в нашем, знаете ли, владивостокском характере — в этой развязной прямоте, готовности к риску, смеси мечтательности и практицизма — сидит генетическая память о тех временах.
Давайте на минуту отложим телефоны, отодвинем кружку с чаем и представим. Не мегаполис с мостами, а парусники в бухте.
Не супермаркеты, а склады, ломящиеся от заморского товара.
И попробуем разобраться: что это было — «золотой век» вольной торговли или красивая, но опасная сказка, которая в итоге надоела самому Петербургу?
Устраивайтесь поудобнее.
Сейчас будет история о том, как наш город на 60 лет стал «дальневосточным Сан-Франциско», а потом ему вежливо, но настойчиво предложили «повзрослеть».
История со взлётами, контрабандистами, чаем вместо пошлины и железной дорогой, которая всё изменила.
Часть 1: Рождение вольницы. «Привози всё, кроме чая и рома»
Это было время, когда главной валютой здесь были не рубли, а кирпич, соль и гвозди.
Молодой пост Владивосток, которому от роду было всего два года, голодал не в переносном, а в самом прямом смысле. Из центральной России везти товары — год пути, стоимость астрономическая.
Своё производство? Мечты.
И тогда государство сделало гениальный, почти отчаянный ход.
25 декабря 1862 года — да-да, под самый Новый год — Владивосток получил царский подарок: статус порто-франко. Проще говоря, стал «свободным портом».
Что это значило для обычного горожанина, солдата или первого предпринимателя?
А вот что:
- Ввози что угодно. Хоть швейную машинку из Англии, хоть плуг из Америки, хоть тонну гвоздей из Японии. Без. Всякой. Пошлины.
- Единственные табу: чай и крепкий алкоголь. Всё остальное — пожалуйста, флаг и якорь в руки.
Представьте этот хаос и восторг!
Бухта Золотой Рог превратилась в гигантский, шумный восточный базар.
У причалов теснились парусники под флагами десятка стран.
На складах, пахнущих морской сыростью и пенькой, громоздились ящики с диковинными товарами, которые ещё вчера здесь и не видели.
Американские консервы, немецкие инструменты, китайский шёлк и фаянс — всё это появлялось в лавках на Светланской почти так же быстро, как в Сан-Франциско или Иокогаме.
Цены рухнули. Цитата из дневника современника: «Здесь всякая вообще американская вещь стоит втрое дешевле, чем в самой Америке». Это не опечатка. Это магия беспошлинной торговли.
Но самое главное — сюда потянулись люди.
Не только авантюристы и торговцы, но и те, кто хотел строить.
Купец 1-й гильдии Отто Рейн, владелец «Торгового дома Кунст и Альберс» Адольф Даттан, лесопромышленник Михаил Суворов — их капиталы, заработанные на этой вольнице, стали тем самым первым кирпичом, из которого вырос не посёлок, а Город.
Владивосток перестал выживать.
Он начал жить.
Бурно, хаотично, с риском, но — жить. Он стал похож на своего ровесника, американский Сан-Франциско: такой же молодой, пахнущий океаном и свежей краской, открытый всему миру.
Однако у каждой сказки есть обратная сторона.
Пока город наедался заморскими товарами, в Петербурге уже чесали затылки умные головы в мундирах. Потому что у медали «порто-франко» обнаружилась и вторая сторона. Но об этом — в следующей главе.
Продолжение следует... Что стало «ахиллесовой пятой» вольного порта? Кто первым захотел закрыть эту райскую дверь?
А вы как думаете, что было главным плюсом того режима для простого человека? Дешёвый товар или сама возможность его купить? Пишите в комментариях — обсудим!
Часть 2: Золотой век и камень преткновения. Как дешёвый ситец душил русский станок
Итак, наш Владивосток расцвел, как мак под июльским солнцем. 1880-е годы. Вы уже представляете эту картину?
Грузооборот порта вырос в семь раз.
Не на семь процентов — в семь раз!
По Светланской гуляют дамы в платьях из французского кружева, в кабинетах купцов стрекочут американские арифмометры, а в домах поселенцев наконец-то появляются добротные железные печи — тоже, разумеется, заморские.
Казалось бы, живи да радуйся.
Ан нет.
В бочке с беспошлинным мёдом завелась первая ложка дёгтя. И звали эту ложку — отечественный производитель.
Представьте себя, к примеру, купцом из Иваново-Вознесенска.
Вы — ткацкий король, ваш ситец славится на всю Россию.
И вот вы узнаёте, что на далёкой окраине, в каком-то Владивостоке, британский ситец продаётся дешевле вашего. Причём в разы. А всё потому, что его привезли морем без пошлины. Ваши телеги, которые полгода тащатся через всю Сибирь, просто не могут конкурировать с пароходами.
Или вы — сахарозаводчик из Киева.
Зачем кому-то ваш сахар, если в том же порту грузят ящики с дешёвым тростниковым сахаром-сырцом из Китая и Манилы?
Вот он, главный парадокс порто-франко: оно кормило Владивосток, но душило экономику империи.
Край жил как отдельная, богатая колония, а метрополия не получала ни копейки таможенных сборов и теряла рынок сбыта.
И в Петербурге начали звучать первые, пока ещё робкие, голоса: «А не пора ли призвать этого дальневосточного подростка к порядку?»
Но тут судьба сделала свой ход.
В 1880 году открылось регулярное морское сообщение Одесса — Владивосток.
Это был переворот.
Теперь русский товар из европейской части страны мог попасть сюда не за год на телеге, а за пару месяцев на пароходе. И стоить это стало в разы дешевле.
Казалось, вот он, шанс для отечественного производителя!
Но не тут-то было.
Беспошлинный импорт по-прежнему был выгоднее.
Зачем покупать русский гвоздь, если немецкий — качественнее и всё ещё дешевле?
Порто-франко из лекарства для колонии медленно превращалось в наркотик, от которого было сложно отказаться.
Именно в этот момент на сцену истории выходит человек, который скажет этой вольнице решительное «нет».
Фигура масштабная, с бакенбардами и железной волей — Сергей Юльевич Витте, министр финансов Российской империи. Его довод был прост и грозен, как удар рынды:
«С постройкой Сибирской железной дороги… уединенная прежде окраина вошла в экономическое общение с остальной империей. Пора прекращать иждивенчество и становиться частью общего организма».
Железная дорога. Тот самый Транссиб, который уже стучал колесами по укладочным шпалам, приближаясь к берегам Тихого океана. Он-то и стал тем самым аргументом, который перевесил все «за» порто-франко.
Эпоха вольницы тихо доживала последние деньки.
Городу, научившемуся ходить на костылях беспошлинной торговли, предстояло сделать первый самостоятельный шаг в большую, суровую и полную пошлин жизнь империи.
Продолжение следует... Как проходило «расставание»? Что стало с городом, когда двери «свободного порта» захлопнулись? И главное — стоило ли оно того?
А вы как думаете, правильное ли решение приняли власти, отменяя порто-франко? Или нужно было его как-то модернизировать? Жду ваши мысли в комментариях!
Часть 3: Последний акт. Как Транссиб «закрыл» вольную гавань
Вы слышите этот гул? Нет, не шторм в Золотом Роге. Это — гудок первого паровоза, показавшегося со стороны Никольска-Уссурийского. 1891-1916 годы. Транссибирская магистраль, эта «стальная пуповина», медленно, но неотвратимо связывала Владивосток с Москвой.
С каждым новым километром рельсов «порто-франко» теряло свой смысл.
Представьте: теперь паровоз мог доставить товар из центра России во Владивосток быстрее парохода и, что главное, регулярно, вне зависимости от сезона штормов. Зачем кормить заморского купца, если свой, родной, уже стучит колёсами в двери?
Аргументы «против» вольницы складывались, как кирпичи в мощную стену:
- Бюджетный голод. Государственная казна истосковалась по таможенным сборам. Миллионы рублей утекали мимо.
- Голос отечественного производителя из центра России становился всё громче и настойчивее. «Освоили край нашими силами — теперь дайте нам его рынок!»
- Стратегический расчёт. Негоже главной военно-морской крепости на Тихом океане зависеть от капризов иностранных поставщиков. Нужна была своя, управляемая экономическая база.
В 1900 году грянул первый, предупредительный залп — закон об обложении пошлиной иностранных товаров в Приамурье.
Вольнице сделали строгое внушение. Но настоящий финал наступил 1 марта 1909 года.
Государственная Дума приняла, а император утвердил закон о полной отмене порто-франко в Приамурском крае.
Как встретил это город?
Историки пишут о тихом ропоте торговой элиты, привыкшей к старым, вольготным порядкам.
Но для большинства горожан, уже обжившихся, обстроившихся, это не было катастрофой.
Жизнь, которую они успели создать за 60 лет «свободного порта», уже не зависела от него целиком. Появились свои магазины, мастерские, пароходства.
Так что же в сухом остатке? Чего было больше — пользы или вреда?
Польза (неоспоримая):
- Вырастили город из ничего. Дали ему ускоренный старт, капитал, связи, население.
- Сформировали особый генетический код — открытость миру, предприимчивость, космополитизм.
- Насытили край товарами в самый трудный период, предотвратили вымирание.
Вред (очевидный):
- Заморозили местную промышленность. Зачем строить завод, если всё можно выгодно привезти?
- Лишили бюджет доходов на десятилетия.
- Создали опасную зависимость от иностранного рынка.
А что осталось в городе? Пройдитесь по центру:
- Взгляните на здание ГУМа (бывший «Кунст и Альберс»). Его величие — на капиталы, сколоченные в ту эпоху.
- Проведите рукой по кирпичной кладке доходных домов на Светланской. Эти кирпичи тоже куплены на беспошлинные прибыли.
- Вспомните, глядя на порт, что его первые современные причалы строили, ориентируясь на тот самый международный грузопоток.
Порто-франко не исчезло бесследно.
Оно окаменело — в архитектуре, в планировке улиц, в самой характерной владивостокской жилке — умении находить выход, договариваться, видеть возможность там, где другие видят тупик.
Эпоха закрылась. Но её дух, будто норд-ост, навсегда остался в проулках между сопок. А спустя век он напомнил о себе вновь — но это уже совсем другая история.
Дорогие читатели!
Эта история — не просто даты и указы.
Это про ваших прадедов, которые, возможно, открывали здесь первые лавки. Про ваших бабушек, которые носили платья из того самого заморского ситца. Может, в вашем доме хранится фарфоровая чашка с клеймом «Made in…», купленная ещё в те времена? Или семейная легенда о том, как предок привёз на продажу первый велосипед?
Поделитесь в комментариях. Давайте вместе соберём эту мозаику живых воспоминаний. Что для вас лично значит та эпоха «вольного порта» — далёкая сказка или часть семейной истории?
А напоследок вопрос на подумать:
Как вы считаете, если бы порто-франко сохранилось дольше, стал бы Владивосток другим? Более «азиатским» Гонконгом? Или это была неизбежная и правильная мера для его интеграции в страну?
Пишите! Обещаю, всё прочитаю. Ведь история — это не то, что в книгах. Это то, что живёт в нас.
И помните: наш город у моря всегда был немного вольным. Даже когда все двери, казалось бы, закрыты.
А откровенно поговорить можно в нашем ТГ канале Жить во Владивостоке.