Алевтина жалела своего сына Владимира. Он сидел за кухонным столом, обхватив голову руками, и молчал. Перед ним стояла остывшая кружка чая, к которой он так и не притронулся. Обычно Володя приходил к матери бодрым, рассказывал про работу, про Артёмку, иногда жаловался на цены или начальство, но на жизнь не сетовал. А сегодня вошёл, не разуваясь толком, бросил куртку на стул и с порога сказал:
— Мам, я уже замучился. Дашка каждый день жалуется, что устает.
Алевтина даже со стула поднялась, будто её толкнули.
— С чего она устает? — возмущённо спросила она. — Ничего же не делает.
Она прошлась по кухне, поставила чайник на плиту, хотя тот был ещё горячим, и продолжала говорить, не дожидаясь ответа.
— Как ни приду к вам, так постоянный бардак. Вещи где попало, обувь у порога, игрушки по всей квартире разбросаны. А она лежит. Лежит, Володя! Ты сам Артёмку в садик возишь, сам забираешь. Продукты тоже на тебе. С работы сразу в магазин, из магазина голопом домой. А Дашке даже трудно что-нибудь сварить. Посадила семью на сосиски да макароны.
Владимир медленно убрал руки от лица, посмотрел на мать усталым взглядом.
— Мам, не начинай, — сказал он. — Я просто хотел выговориться.
— Так я и слушаю, — не унималась Алевтина. — Сын у меня один, и я не слепая. Я всё вижу. Мужик пашет, ребёнком занимается, а жена… будто квартирантка.
Она поставила перед ним свежую кружку, пододвинула ближе тарелку с печеньем.
— Ешь хоть что-нибудь. Ты же с утра, небось, на ногах.
Владимир покачал головой.
— Не хочу.
— Конечно не хочешь, — продолжала она. — Ты устаёшь, а тебя дома никто не жалеет. Раньше женщины всё успевали. И работали, и детей растили, и дома порядок был. А сейчас что? Устала она.
Алевтина села напротив, сложила руки на столе.
— Сынок, давай я с ней поговорю. Пристыжу. Может, хоть меня услышит.
Владимир вздохнул.
— Не надо, мам. Только хуже будет.
— Хуже? — переспросила она. — А сейчас, значит, хорошо? Ты на себя посмотри. Глаза впалые, плечи опущены. Ты ведь не такой был, когда женился.
Он промолчал. Алевтина поднялась, подошла к окну, отодвинула занавеску, глянула во двор, где на детской площадке бегали чужие дети.
— Я ведь не против Дашки была, — сказала она уже спокойнее. — Нормальная девчонка казалась. Тихая, работящая. А что получилось?
— Мам, она работает, — тихо сказал Володя. — Устаёт.
— Работает? — Алевтина резко повернулась. — Да я тоже работаю. И ничего, силы находятся. Дом — это тоже работа. Семья — это ответственность.
Она снова села, посмотрела на сына внимательно, будто стараясь разглядеть в нём что-то новое, незнакомое.
— Я тебе так скажу, Володя, — продолжила она. — Женился, значит, взял на себя заботы, но и жена должна понимать, что она теперь не одна живёт. Есть муж, есть ребёнок. А не так, что всё на тебе.
Он пристально посмотрел на мать, но ничего не ответил.
— Ладно, — сказала Алевтина, вставая. — Иди домой. Артёмка, небось, ждёт. А с этим… разберёмся. Только не сейчас.
Владимир поднялся, надел куртку.
— Мам, правда, не лезь, — повторил он у двери.
— Я и не лезу, — ответила она. — Я мать. Мне положено переживать.
Дверь за ним закрылась. Алевтина осталась одна. Она убрала со стола, вымыла кружки, выключила свет на кухне, но слова сына всё крутились в голове.
Алевтина долго собиралась к сыну. После работы она зашла в магазин, взяла хлеб, молоко и упаковку куриных голеней на всякий случай. Она не собиралась оставаться, просто хотела взглянуть, как они живут, и убедиться, что Володя не преувеличивает. Но чем ближе был дом сына, тем сильнее в ней нарастало раздражение.
Она сама ещё работала, хотя многие на её месте давно бы ушли на пенсию. С утра спешила на автобус, потом в офис, бумаги, звонки, отчёты. Вечером опять в спешке домой. И дома у неё всегда был порядок. Не потому что кто-то помогал, а потому что так заведено. Конечно, она осталась одна, готовила теперь реже, да и много ли ей было нужно: утром каша, вечером куриная лапша или супчик. Иногда отварная картошка, иногда салат из того, что есть. Но грязи и беспорядка она не терпела никогда.
Дверь в квартиру сына была не заперта. Алевтина вошла без звонка, как делала всегда. В прихожей стояли ботинки, рядом — детские сапожки, небрежно брошенные. Коврик был сдвинут, на полу виднелись засохшие следы.
Из комнаты доносился тихий голос Володи и радостный смех Артёмки. Алевтина прошла дальше. В гостиной сын сидел на полу, рядом с ним мальчик, они собирали пазлы. Перед ними была разложена коробка, детали рассыпаны по ковру.
— Бабушка! — обрадовался Артёмка и бросился к ней.
Алевтина наклонилась, обняла внука, погладила его по голове.
— Здравствуй, мой хороший.
В это время в коридоре тихо гудел робот-пылесос, упираясь в ножку тумбы и безуспешно пытаясь её объехать. Алевтина огляделась. На журнальном столике стояли кружки, на диване валялся плед, рядом с ним телефон.
Дарья лежала на диване, отвернувшись к стене, прикрыв голову подушкой. Она даже не повернулась.
— Здравствуйте, — сказала Алевтина громко.
Дарья что-то пробормотала в ответ, не поднимаясь.
Алевтина поставила пакет на пол, подошла ближе и резким движением сняла подушку с лица снохи.
— Пошли на кухню, — сказала она приказным тоном. — Надо поговорить.
Дарья поморщилась.
— Говорите здесь.
— Ты хочешь, чтоб это слышали муж и сын? — холодно спросила Алевтина.
Дарья нехотя поднялась, поправила волосы и пошла на кухню. Алевтина последовала за ней, плотно закрыв дверь.
— Я молчать больше не буду, — начала она. — Как тебе не стыдно? В квартире беспорядок. Гладильная доска вечно завалена вещами, обувь грязная у порога, посуда стоит. Ты дома лежишь, а Володя и работает, и ребёнка тянет.
Дарья скрестила руки на груди.
— Я тоже работаю, — сказала она. — Я кладовщик. У меня не всегда есть рабочие. Часто приходится самой таскать коробки.
— И что? — перебила Алевтина. — У всех работа. Но дом от этого сам себя не уберёт.
Она оглядела кухню. На столе крошки, раковина полна посуды, на плите пустая кастрюля.
— У тебя вся техника есть, — продолжала она. — Стиральная машина-автомат, посудомойка, робот-пылесос. Да сиди себе, погладь, свари супчик своим мужчинам, побалуй чем-нибудь печёным.
— Я не железная, — ответила Дарья. — Я прихожу и падаю.
— Падают от лени, — резко сказала Алевтина. — А от работы люди устают, но делают.
Дарья отвернулась к окну.
— Вы меня не слышите, — сказала она. — Вам легко говорить.
— Это мне легко? — Алевтина повысила голос. — Я всю жизнь работала и дом тянула. И никто за меня ничего не делал.
— Конечно, — ответила Дарья. — Вы пришли, легли перед телевизором и смотрите свои сериалы. А работа у вас какая? Сиди и принимай заказы.
Алевтина побледнела.
— Ах вот как ты заговорила, — сказала она медленно. — Если ты и дальше будешь ныть, собирай вещи. Володя не для того женился, чтобы быть тебе нянькой.
Дарья резко повернулась.
— А я соберу, — вспылила она.
На кухне повисла тишина. Из комнаты доносился голос Артёмки и спокойные ответы Володи. Алевтина посмотрела на сноху и вышла, ничего больше не сказав.
Алевтина шла домой быстрым шагом. В подъезде было душно, лампочка на площадке тускло мигала, но она не остановилась, чтобы перевести дух. Дома она долго не разувалась, прошла в комнату в пальто, поставила сумку на стул. Слова Дарьи всё ещё звенели в ушах, и злость не отпускала.
На следующий день Алевтина не стала предупреждать сына о своём визите. Поднялась на их этаж, нажала на звонок. Дверь открыл Владимир, удивлённо посмотрел на мать.
— Мам? Ты что так рано?
— Зашла, — коротко ответила Алевтина и прошла внутрь.
В квартире было тихо. Артёмки не было, Владимир сказал, что его забрала из сада теща, они договорились, что мальчик побудет у неё до вечера. Дарья снова лежала на диване, на этот раз без подушки, но с телефоном в руках.
Алевтина даже не поздоровалась. Она молча сняла пальто, повесила его в прихожей и прошла на кухню. Там всё было так же, как и накануне: немытая посуда, крошки на столе, пустая хлебница. Она открыла шкаф, достала фартук, повязала его и принялась за дело.
Она мыла посуду, вытирала стол, расставляла чашки, не оглядываясь. Потом достала из пакета продукты, поставила кастрюлю на плиту, начала чистить картошку. Дарья несколько раз заглядывала на кухню, но ничего не говорила и снова уходила в комнату.
— Мам, — осторожно сказал Владимир, — может, не надо?
— Надо, — ответила Алевтина. — Кто-то же должен.
Она говорила спокойно, будто всё происходящее было для неё привычным и правильным. Она включила стиральную машину, разложила на гладильной доске рубашки Володи, провела по ним утюгом. Дом наполнялся привычными звуками: плеск воды, щелчок кнопок, шипение утюга.
Дарья так и лежала. Она не вышла ни помочь, ни спросить, что нужно. Алевтина видела это и только сильнее убеждалась в своём.
— Вот так всегда, — сказала она вслух, не обращаясь ни к кому конкретно. — Всё на других перекладывает.
Владимир молчал. Он сидел на краю стула, смотрел в пол, иногда вставал, чтобы убрать игрушки, но тут же снова садился.
— Мам, — наконец сказал он, — ты же понимаешь, что так долго не будет.
Алевтина выключила плиту, накрыла кастрюлю крышкой.
— Я всё понимаю, — ответила она. — Дашку уже не исправить.
Она сняла фартук, аккуратно повесила его на крючок.
— Уходить? — продолжила она. — Артёмке отец нужен. Да и ты без него не проживёшь. Я знаю.
Она посмотрела на сына внимательно, будто взвешивая каждое слово.
— Живи, сколько хватит терпения, — сказала она. — Только потом не говори, что я не предупреждала.
Дарья так и не вышла из комнаты. Алевтина надела пальто, обулась.
— Подумай сам, сынок, — сказала она уже у двери.
Она вышла, аккуратно закрыв за собой дверь.
Алевтина пришла домой. В квартире было тихо, пахло вчерашним супом. Она не стала разогревать ужин, поставила чайник, села за стол и долго смотрела в окно. Во дворе уже зажглись фонари, редкие прохожие спешили по своим делам. Она думала о сыне и понимала, что пришла к нему не затем, чтобы рассорить его с женой. Её задача была другой: напомнить невестке, что раз вышла замуж, родила ребёнка, то обязанностей стало больше. Семья — это не только права, но и труд.
Ночью Алевтина спала плохо. Утром встала раньше будильника, собралась и пошла на работу, как обычно. День прошёл в делах, звонках, бумагах. Коллеги что-то обсуждали, смеялись, но Алевтина держалась в стороне. К вечеру она окончательно решила, что оставить всё как есть не может.
На следующий день после работы она снова зашла к сыну. Дверь открылась сразу. Владимир был дома, на кухне гремела посуда. Дарья лежала на диване, глядя в потолок. Алевтина прошла мимо неё, не сказав ни слова, сняла пальто и сразу принялась за дела.
Она открыла окна, проветрила комнаты, собрала разбросанные вещи, сложила детскую одежду, вытерла пыль. На кухне поставила вариться суп, достала из холодильника мясо, занялась ужином. Всё делала молча, быстро, привычно. Дарья, как лежала, так и лежала, иногда переворачивалась с боку на бок, но не вставала.
Алевтина несколько раз посмотрела в сторону дивана. Ни просьбы, ни попытки помочь она не увидела. Володя ходил из комнаты в комнату, путался под ногами, хотел что-то сказать, но так и не решался.
— Мам, может, хватит? — наконец произнёс он.
— Хватит, — ответила Алевтина. — Я не для себя стараюсь.
Она закончила готовить, накрыла на стол, убрала за собой. Дарья так и не подошла. Алевтина поняла, что надеяться больше не на что. Если бы Дарья гуляла или пила, она бы давно вышвырнула её из дома. Но с виду же порядочная женщина. А переступишь порог и сразу видно: лентяйка, прикрывающаяся усталостью.
Перед уходом Алевтина поговорила с сыном. Они стояли в прихожей, Дарья осталась в комнате.
— Сынок, думай сам, — сказала она. — Дашку уже не исправить.
Владимир молчал.
— Уходить? — продолжила Алевтина. — Артёмке отец нужен. Да я знаю, что ты без него не проживёшь. Терпи, если можешь. Живи, на сколько хватит терпения.
Она поправила шарф, взяла сумку.
— Я больше вмешиваться не буду, — добавила она. — Своё я сказала.
Алевтина вышла и закрыла за собой дверь. В подъезде было тихо. Она спустилась по лестнице медленно, чувствуя усталость. На улице уже стемнело. Алевтина пошла домой, зная, что жизнь сына ей больше не подвластна, и всё, что могла, она уже сделала.