Лимузин остановился.
Я поправила фату. Сердце билось как птица.
Вот он. Ресторан "Версаль". Золотые колонны, мраморные ступени. Место, о котором я мечтала с пяти лет.
Мы копили на этот банкет два года. Откладывали с каждой зарплаты. Я работала без выходных. Паша, мой жених (теперь уже муж!), брал "халтуры".
Мы хотели сказку. Один раз и на всю жизнь.
— Ну что, жена, готова? — Паша сжал мою руку. Ладонь у него была влажная. Волнуется.
— Готова.
Шофёр открыл дверь.
Я шагнула на асфальт. Белое платье, туфли за тридцать тысяч (моя слабость), букет пионов.
Гости уже должны быть внутри. Сбор был назначен на час раньше нашего приезда.
Я подняла глаза.
И замерла.
Двери "Версаля" были закрыты.
Наглухо. Опущены жалюзи. Темно.
На ступеньках никого. Ни гостей, ни родителей, ни шариков.
Пустота.
Ветер гонял по мрамору одинокий фантик.
— Паш... — прошептала я. — А где все?
Паша вышел следом. Посмотрел на закрытые двери.
— Не понял. Может, мы рано?
Он посмотрел на часы.
— Пять часов. Самое время. Мы даже опоздали на десять минут, как положено.
— Может, с чёрного входа? — предположила я. — Сюрприз готовят?
Мы подошли к дверям. Паша дёрнул ручку.
Заперто.
Постучал.
Тишина.
Потом жалюзи дрогнули. Выглянул охранник. Сонный, в мятой рубашке.
— Чего надо? — буркнул он через стекло.
— У нас свадьба! — крикнул Паша. — Банкет! Зал "Королевский"! Открывайте!
Охранник открыл дверь. Вышел на крыльцо. Почесал живот.
— Какая свадьба, ребят? Закрыты мы. Спецобслуживание отменили. Санитарный день.
— Как отменили?! — я почувствовала, как земля уходит из-под ног. — У нас бронь! Оплачено! Полгода назад! Фамилия Смирновы!
Охранник хмыкнул. Достал рацию.
— Михалыч, глянь в компе Смирновых. Ага. На сегодня.
Пауза. Шуршание рации.
— Смирновы... Была бронь. Снята неделю назад.
— Кем снята?!
— Заказчиком. Женщиной. Пришла, написала заявление, забрала предоплату. Сказала — свадьба отменяется, невеста сбежала.
Я сползла бы по колонне, если бы Паша не подхватил.
— Кто?! — заорал он. — Кто приходил?!
— Да я почём знаю. Тётка какая-то. В шляпе. Сказала — мать жениха. Доверенность была.
Мать жениха.
Тамара Васильевна.
Я посмотрела на Пашу. Он был белый.
— Мама?
В этот момент зазвонил его телефон.
Громко. Весело. Мелодия "Свадебный марш" (он поставил специально сегодня).
Паша достал трубку.
— Мама?! Ты где?! Что происходит?!
Голос свекрови из трубки был бодрым. И очень громким. Я слышала каждое слово.
— Ой, Павлик! Вы уже приехали? А мы вас ждем! Ждем-пождем!
— Где ждете?! Ресторан закрыт!
— Ну конечно закрыт, дурачок! Я же отменила!
— Что?!
— Не ори на мать! Сюрприз это! Сюрприз! Зачем вам этот кабак? Деньжищи такие! Кормят химией! Я решила — по-семейному надо. По-нашему! Приезжайте на дачу! Все уже здесь! Щи горячие, банька топится!
— На дачу?! — голос Паши сорвался на фальцет. — Мама! У Лены платье со шлейфом! У нас сто гостей! Какая дача?!
— Ой, не выдумывай! Платье подколет. Гости все поместились, я лавки поставила. А воздух какой! Птички поют! И экономия какая, Павлик! Я вам деньги сберегла! Всё, ждем! Координаты скинула.
Гудки.
Мы стояли на крыльце закрытого ресторана.
Я в платье принцессы. Паша в смокинге.
И тишина.
— Поехали, — сказал Паша глухо. — Надо разобраться.
— На дачу? — спросила я. — В Грязево? (Дача называлась СНТ "Родник", но мы звали её Грязево, потому что там всегда была грязь).
— Да. Там наши гости. И мои деньги.
Мы сели в лимузин.
Водитель, слышавший всё, сочувственно посмотрел на меня в зеркало.
— В Грязево? Это за переездом? Там дорога... не очень. Я на "Линкольне" могу не проехать.
— Доедем, — сжал зубы Паша.
Мы ехали час.
Потом свернули на грунтовку.
Линкольн полз как черепаха. Днище скребло по кочкам.
Я сидела, вцепившись в букет. Пионы начали вянуть.
В машине было жарко. Кондиционер сломался (этот день был проклят).
Наконец, мы приехали.
Участок свекрови. Шесть соток. Крохотный домик, обшитый сайдингом. Огород с картошкой. И грязь. После дождя всё развезло.
За забором слышался гул. И музыка. Верка Сердючка. "Всё будет хорошо!"
Мы вышли из машины.
Я наступила белой туфелькой в лужу. Жирную, чёрную жижу.
— Чёрт!
Паша подхватил меня на руки. Понёс к калитке. Мой шлейф волочился по земле, собирая глину.
Мы вошли.
Картина была эпическая.
Посреди огорода, прямо между грядками с морковкой, стояли столы. Сбитые из досок. Накрытые клеёнкой.
За столами сидели наши гости.
Мои подруги в вечерних платьях (они ехали отдельно, свекровь перехватила их автобус звонком, сказав, что "место изменилось"). Мои родители. Пашины друзья.
Все сидели с лицами заложников.
На столах стояли эмалированные кастрюли. Миски с салатом "Оливье" (потекшим на жаре). Нарезанная колбаса. Самая дешевая, "Краковская". Хлеб кирпичиком.
И водка. Много водки.
— Горько! — заорала тётка Люба, сестра свекрови, увидев нас.
Свекровь выплыла из дома.
В фартуке поверх платья. Раскрасневшаяся.
— Ой, молодые! Наконец-то! А мы уже первую пропустили! Проходите, садитесь! Вот тут, во главе! Я трон вам сделала!
Трон.
Два пластиковых стула, связанных ленточкой.
— Мама! — Паша поставил меня на (относительно) сухой пятачок бетона. — Что это?!
— Свадьба, сынок! Свадьба! Смотри, как душевно! Не то что в твоем Версале! Тут всё своё, натуральное! Щи с крапивой! Картошечка молодая! Укропчик!
Она сунула ему под нос пучок укропа.
— Ты отменила ресторан, — сказал Паша ледяным тоном. — Ты забрала деньги. Пятьсот тысяч рублей. Где они?
Тамара Васильевна перестала улыбаться. Но только на секунду.
— Ой, Паша! Ну что ты о деньгах в такой день! Деньги — это тлен! Главное — любовь! Я же для вас старалась! Решила — зачем молодым тратиться? Лучше я вам сэкономлю! Организую всё сама! По-родственному! А деньги... деньги целее будут!
— Где деньги, мама? — повторил он. — Верни их. Мы сейчас же закажем пиццу, такси и уедем отсюда в нормальное место.
— Ишь какой! — обиделась она. — Пиццу! А щи кто есть будет? Я старалась, варила с пяти утра! А деньги... деньги я вложила! В дело!
— В какое дело?
— В приданое! — нашлась она. — Для внуков!
Я стояла и смотрела на неё.
Мне было жарко. Платье душило. Ноги в грязи.
И я кое-что увидела.
В доме, на вешалке, через открытую дверь.
Там висело нечто.
Объемное. Пушистое. Блестящее.
Шуба.
Норковая. Длинная. Цвета "чёрный бриллиант".
И на ней ещё висела этикетка. Красная. Большая.
Я знала этот магазин. "Снежная Королева". Я видела эту шубу в рекламе.
Цена — четыреста девяносто тысяч.
Я толкнула Пашу локтем.
— Смотри.
— Куда?
— В дом. На вешалку.
Паша посмотрел.
Прищурился.
Потом шагнул в дом. Прямо в грязных ботинках.
— Паша! Ты куда?! Пол помоешь! — закричала свекровь.
Он вышел через минуту.
С шубой в руках.
— Твоё "приданое"? — спросил он.
Наступила тишина. Даже Сердючку выключили.
Все гости смотрели на нас.
Свекровь покраснела до корней волос.
— Это... это подарок! Мне! От папы! (Папа Паши умер десять лет назад).
— От папы? С того света посылку прислал? Чек вот, в кармане. Дата — вчера. Сумма — 489 900 рублей. Оплата наличными.
Он бросил шубу на грядку с морковкой.
Прямо в грязь.
— А! — взвизгнула свекровь. — Ты что творишь?! Она же полмиллиона стоит!
— Мои полмиллиона, — сказал Паша. — Наши с Леной. Которые мы копили два года. Которые ты украла.
— Не украла! — заорала она, бросаясь спасать шубу. Она прижимала грязный мех к груди, как ребёнка. — Я взяла своё! Я тебя вырастила! Я ночей не спала! Я имею право на благодарность! Я всю жизнь в пуховике ходила! А вы... вы молодые! Заработаете ещё! Подумаешь, один раз поели на даче! Корона не свалится!
Гости начали шептаться.
Моя мама встала из-за стола.
— Лена, поехали домой.
— Подождите, — сказала я.
Я подошла к свекрови.
Она стояла на коленях в грязи, оттирая шубу рукой.
— Тамара Васильевна.
Она подняла на меня глаза. Полные ненависти.
— Чего тебе? Змея. Ты его подговорила! Это ты шубу увидела! Завидуешь!
— Я не завидую, — сказала я. — Я вас жалею. Вы продали сына за шкуру. За кусок меха.
— Не учи меня жить! Сопля! Это мой сын! Он простит!
— Нет, мама, — сказал Паша.
Он подошёл ко мне. Взял за руку.
— Я не прощу. Ты испортила нам свадьбу. Ты украла наши мечты. Ты врала мне в глаза.
— Паша! Сынок! Ну подумаешь, свадьба! Ну погуляли бы и забыли! А шуба — это вещь! На века! Я бы тебе её оставила! В наследство! Жене твоей!
— Спасибо, — сказал Паша. — Носи сама. Если совесть не задушит. Хотя какая там совесть...
Он повернулся к гостям.
— Друзья, простите нас. Свадьба отменяется. Точнее, переносится. В другое место и время. Кто хочет — поехали с нами. В город. В бар. Куда угодно. Только не здесь.
Гости повскакивали. С облегчением.
Никто не хотел есть щи под палящим солнцем (и дождём, который начал накрапывать снова).
Мы ушли.
Свекровь осталась одна. Посреди огорода. В обнимку с шубой.
Она кричала нам вслед проклятия.
— Чтоб вы развелись! Чтоб у тебя детей не было! Чтоб ты без денег остался!
Мать проклинала сына в день его свадьбы.
Из-за шубы.
Мы напились в тот день.
В ближайшем баре. В бургерной.
Я в грязном платье, Паша в грязных туфлях.
Мы ели бургеры и смеялись. Сквозь слёзы. Сначала плакали, потом смеялись.
Это была самая странная свадьба в мире. Но она нас сплотила.
Деньги мы, конечно, не вернули. Судиться с матерью Паша не стал. "Пусть подавится".
Но общения больше нет.
Она звонила. Жаловалась, что шуба испорчена, химчистка не берет. Просила денег на новую.
Паша сменил номер.
Мы переехали в другой город через полгода. Подальше от Грязево.
Начали с нуля.
Сейчас, спустя три года, у нас всё хорошо.
Мы заработали на новую свадьбу. На Мальдивах. Только для двоих.
Без гостей. Без шуб. Без щей.
И когда я смотрю свадебные фото, где мы в бургерной, чумазые, но обнимающиеся... я думаю: это было лучшее испытание.
Мы его прошли.
А свекровь... Говорят, она носит ту шубу. С пятнами от грязи, которые так и не отстирались. Ходит по улице, гордая.
"Сын подарил!" — рассказывает она соседкам.
Пусть рассказывает.
Главное, что сына у неё больше нет.
Есть только шуба.
Холодная, мертвая шкура.
КОНЕЦ.
━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━