– А где деньги, Коля? – голос Ирины дрогнул, но она постаралась сохранить спокойствие, хотя внутри все оборвалось, словно лифт резко поехал вниз.
Она стояла посреди спальни, держа в руках жестяную коробку из-под дорогого печенья, которая последние полгода служила им домашним сейфом. Коробка была предательски легкой. В ней сиротливо перекатывались две монетки по десять рублей и лежала скрепка. А должны были лежать сто двадцать тысяч рублей. Сто двадцать тысяч, которые они откладывали с каждой зарплаты, отказывая себе в лишнем походе в кафе и новой одежде, чтобы встретить этот Новый год в санатории «Серебряный бор».
Николай, ее муж, сидел на краю кровати и старательно натягивал носок, делая вид, что этот процесс требует невероятной концентрации внимания. Его уши, однако, уже начали краснеть, выдавая его с головой.
– Коля, я тебя спрашиваю, – Ирина сделала шаг вперед. – Мы завтра должны выкупать путевки. Бронь держится до обеда. Где деньги?
Николай наконец оторвался от носка, вздохнул так тяжко, будто тащил на гору мешок с цементом, и посмотрел на жену взглядом побитой собаки, которая, тем не менее, уверена в своей правоте.
– Ир, ну не начинай, а? – протянул он. – Деньги пошли на благое дело. Не пропил же я их, в конце концов, и не в карты проиграл.
– На какое благое дело? – Ирина почувствовала, как к горлу подступает ком. – У нас холодильник сломался? Машина сгорела? Что случилось такого экстренного, о чем я не знаю?
– Маме нужно было, – буркнул Коля и быстро добавил, видя, как расширяются глаза жены: – У нее юбилей скоро, шестьдесят пять лет. Ты же знаешь, она давно мечтала о той массажной кровати. Ну, помнишь, рекламу по телевизору крутили? У нее спина болит, ноги крутит, она ночами не спит. А тут акция была, скидка тридцать процентов, последний экземпляр на складе. Я подумал... ну нельзя же упускать такой шанс. Это здоровье матери!
Ирина медленно опустилась на пуфик у туалетного столика. Ноги перестали держать.
– Массажная кровать? – переспросила она тихо. – За сто двадцать тысяч?
– Ну, там еще доставка, сборка... В общем, все ушло, – Николай развел руками. – Зато мама счастлива! Ты бы видела ее глаза, Ируся! Она плакала от радости. Говорит, сынок, ты мне жизнь продлил. Разве это не стоит того?
– А наш отпуск? – Ирина смотрела на мужа, не узнавая его. – Коля, мы пять лет никуда не ездили. Я работаю без больничных, у меня давление скачет. Мы же мечтали... Массажи, бассейн, сосновый воздух. Мы же договаривались!
– Ой, да ладно тебе, – Николай махнул рукой и встал, почувствовав, что буря вроде бы миновала и посуда не летит в стены. – Подумаешь, санаторий! Что мы там не видели? Пенсионеров в трениках и овсянку на воде? Дома отметим, как люди. Ты оливье нарежешь, я елку принесу, шампанское купим. Уютно, по-семейному. Маму позовем, пусть на новой кровати полежит, похвастается. Ир, ну будь милосерднее. Это же мама!
Ирина молчала. В ее голове проносились картинки последних месяцев. Вот она не покупает себе осенние сапоги, подклеивая старые, чтобы отложить пять тысяч в коробку. Вот она берет подработку по вечерам, сводя дебет с кредитом, чтобы положить еще десять. Вот они с Колей сидят вечером на кухне и мечтают, как будут гулять по заснеженным аллеям и пить кислородные коктейли.
И все это Николай одним махом перечеркнул ради очередной прихоти своей матери. Надежды Петровны. Женщины, у которой «болела спина» ровно до того момента, пока не нужно было бежать на дачу сажать сто кустов помидоров или ехать через весь город на рынок, потому что там гречка на два рубля дешевле.
– Значит, дома? – переспросила Ирина ледяным тоном. – Оливье, елка и твоя мама?
– Ну да! – обрадовался Николай, решив, что жена смирилась. – Я же говорю, душевно посидим. Сэкономим, кстати. А в санаторий в следующем году поедем, обещаю. Слово мужика!
– Хорошо, – сказала Ирина. Она встала, подошла к шкафу и достала свой чемодан.
– Ты чего? – насторожился муж. – Убираться затеяла? Давай потом, я на футбол опаздываю.
– Нет, Коля. Я не убираться. Я собираться.
– Куда?
– В санаторий.
Николай хохотнул, но смех вышел нервным.
– Ир, ты шутишь? Денег-то нет. Я же сказал, все в кровать ушло.
– У тебя нет, – поправила его Ирина, открывая ящик с бельем. – А у меня есть. Моя премия за квартал, которую я вчера получила. И те деньги, что мне мама на день рождения подарила, я их не тратила. Как раз хватит на одну путевку.
– На одну? – Николай побледнел. – В смысле... на одну? А я?
– А ты, дорогой мой, остаешься дома. Будешь встречать Новый год уютно, по-семейному. С оливье, которое сам нарежешь, с елкой, которую сам принесешь, и со своей мамой. Пусть она тебе спину на новой кровати помнет.
– Ира, ты не посмеешь! – Николай вскочил, лицо его пошло красными пятнами. – Бросить мужа в Новый год? Это предательство! Это эгоизм чистой воды!
– Эгоизм? – Ирина резко развернулась к нему, сжимая в руках свитер. – Эгоизм – это взять общие деньги, накопленные потом и кровью, и спустить их, не спросив жену. Эгоизм – это решать за двоих, что нам важнее. Я устала, Коля. Я смертельно устала быть понимающей, экономной и удобной. Я хочу праздника. И я его получу.
– Да кому ты там нужна одна? – выпалил Николай, пытаясь ударить по больному. – Будешь сидеть в номере и выть от тоски! Все парами, а ты как брошенка!
– Вот и посмотрим, – спокойно ответила Ирина. – Отойди, ты мне свет загораживаешь.
Сборы заняли час. Все это время Николай ходил вокруг нее кругами, то уговаривая, то угрожая, то пытаясь давить на жалость. Он говорил, что у него желудок болит, что он не умеет включать стиральную машину (хотя умел прекрасно), что Надежда Петровна расстроится и у нее поднимется давление.
Ирина была непреклонна. Она позвонила в санаторий, переоформила бронь на одноместный номер «Стандарт» (на «Люкс» денег уже не хватало, но это было неважно) и вызвала такси.
Когда она стояла в прихожей, уже одетая, Николай предпринял последнюю попытку. Он прислонился к косяку двери, скрестив руки на груди, и сделал максимально трагичное лицо.
– Если ты сейчас уйдешь, я не знаю, что будет с нашими отношениями. Я серьезно, Ира. Мама этого не простит.
– А я не прощу, если останусь, – сказала Ирина. – Ключи у тебя есть. Еда в морозилке – пельмени. Справишься.
Она вышла за дверь, и только в такси, когда машина тронулась, позволив себе расплакаться. Было страшно. Она никогда не ездила отдыхать одна. Она привыкла быть «половинкой», «женой Николая». Но сквозь слезы и страх пробивалось странное, давно забытое чувство – чувство пьянящей свободы.
Санаторий встретил ее тишиной соснового бора и запахом хвои. Здесь было сказочно красиво: огромные ели, укутанные снегом, расчищенные дорожки, подсвеченные фонариками, нарядный корпус с колоннами.
Ирину заселили быстро. Номер был небольшим, но уютным, с балконом, выходящим на лес. Первым делом она выключила телефон. Ей не хотелось слышать ни оправданий мужа, ни нотаций свекрови.
Первые два дня прошли как во сне. Ирина спала по двенадцать часов, ходила на массаж, пила кислородные коктейли и гуляла. Она вдруг обнаружила, что гулять одной – это удовольствие. Не надо подстраиваться под чей-то шаг, не надо слушать нытье, что «холодно» или «скучно». Можно просто идти, дышать и смотреть на белок, прыгающих по веткам.
В столовой ее посадили за столик к приятной женщине лет шестидесяти. Ее звали Валентина Сергеевна, она была учительницей музыки на пенсии, интеллигентной, с живым умом и прекрасным чувством юмора.
– Одна отдыхаете, деточка? – спросила она в первый же ужин, деликатно намазывая масло на булочку.
– Так получилось, – уклонилась от ответа Ирина.
– И правильно, – неожиданно кивнула Валентина Сергеевна. – Иногда отдохнуть от семьи полезнее, чем с семьей. Я вот своего деда дома оставила. Он, конечно, ворчал, но я сказала: «Вася, дай мне неделю тишины, иначе я тебя покусаю».
Ирина рассмеялась. Впервые за долгое время искренне и легко.
А дома у Николая разворачивалась своя драма.
Первый вечер он провел в гордом одиночестве, поедая пельмени и жалея себя. Он был уверен, что Ирина вернется. Ну куда она денется? Попсихует до вечера, поймет, что совершила ошибку, и приедет на первой же электричке просить прощения.
Но Ирина не приехала. И телефон ее был выключен.
На следующий день приехала Надежда Петровна. Она вошла в квартиру королевой, ожидая увидеть накрытый стол и невестку, готовую выслушивать рассказы о чудесной кровати.
– А где Ирочка? – спросила она, оглядывая пустую кухню. – Я пирожков привезла, с капустой.
– Уехала Ира, – буркнул Николай, ковыряя вилкой вчерашнюю котлету.
– Куда? В магазин?
– В санаторий. Одна.
Надежда Петровна села на стул так резко, что тот скрипнул.
– Как одна? На какие шиши? Ты же сказал, все деньги на кровать ушли!
– У нее свои были. Заначка.
Свекровь схватилась за сердце.
– Вот змея! Вот тихушница! Значит, от мужа деньги прятала? А я всегда говорила, Коля, что она себе на уме. Не любит она тебя, не уважает мать твою. Бросить мужа перед праздником! Да это развод, сынок! Однозначно развод!
– Мам, погоди с разводом, – поморщился Николай. – Есть-то что будем? В холодильнике мышь повесилась.
– Так я пирожки привезла! – всплеснула руками мама. – И вообще, ты мужик или кто? Сходи в магазин, купи курочку, картошечки. Я тебе помогу, так и быть. Покажу, как настоящие хозяйки готовят. А то эта твоя Ира вечно все пересаливала.
Николай поплелся в магазин. Готовить с мамой оказалось тем еще испытанием. Надежда Петровна не столько помогала, сколько руководила процессом, сидя на табурете.
– Не так режешь! Мельче надо! Лук пережарил! Кто ж так курицу моет? Коля, ты совсем безрукий стал с этой женой!
К вечеру Николай был выжат как лимон. Кухня была в дыму и жире, курица подгорела снаружи и осталась сырой внутри, а «фирменный» мамин салат оказался пересоленным (хотя Иру она ругала именно за это).
– Ничего, сынок, – утешала его мама, жуя подгоревшую ножку. – Зато родная кровь рядом. А эта фифа пусть там давится казенной едой. Вернется – мы с ней поговорим. В ежовые рукавицы ее надо брать, распустил ты бабу.
Ночью Николай лежал в холодной постели и с тоской вспоминал, как Ирина всегда взбивала ему подушку перед сном. Как пахло от нее ванильным кремом. Как уютно было просто молчать рядом с ней. Массажная кровать, конечно, вещь хорошая, но она не сварит кофе утром и не погладит рубашку.
Тем временем в санатории наступило тридцать первое декабря.
Ирина проснулась с ощущением праздника. Она записалась в салон красоты при санатории, сделала укладку и легкий макияж. Вечером намечался банкет. Она надела свое единственное нарядное платье – темно-синее, бархатное, которое взяла «на всякий случай».
В банкетном зале было красиво: свечи, гирлянды, живая музыка. Ее посадили за столик с Валентиной Сергеевной и двумя импозантными мужчинами – отставным военным Борисом Петровичем и инженером из Питера Аркадием.
– Разрешите поухаживать за дамой, – галантно произнес Аркадий, наполняя бокал Ирины шампанским.
Ирина улыбнулась. Она чувствовала себя женщиной. Не домохозяйкой, не «удобной женой», а красивой, интересной женщиной. Аркадий рассказывал увлекательные истории про строительство мостов, Борис Петрович шутил, Валентина Сергеевна подмечала забавные детали.
Когда куранты пробили двенадцать, Ирина загадала желание. Не про мужа, не про деньги. Она загадала: «Научиться любить себя».
А Николай встречал Новый год под бубнеж телевизора и жалобы мамы на то, что «Голубой огонек» уже не тот, и молодежь петь не умеет.
– Коля, подложи мне подушку, спина ноет, – капризно просила Надежда Петровна. – И чаю принеси, только не горячего.
– Мам, у тебя же кровать массажная дома, чего ты не лежишь на ней? – не выдержал Николай.
– Ой, да что кровать! – отмахнулась мама. – Она гудит как трактор, у меня от нее голова болит. И вообще, она жесткая. Я на нее плед положила и кота пускаю, ему нравится.
Николай замер с чашкой в руке.
– В смысле – кота? Мам, она сто двадцать тысяч стоит!
– Ну и что? Мне теперь мучиться? Подарил – спасибо, но не попрекай.
Николай поставил чашку на стол так резко, что чай выплеснулся на скатерть. Сто двадцать тысяч. Наш отпуск. Кота пускает.
Он вышел на балкон и закурил, хотя бросил три года назад по просьбе Ирины. Внизу взрывались фейерверки, люди кричали «Ура!», а он чувствовал себя самым большим дураком на свете.
Ирина вернулась домой седьмого января. Она вошла в квартиру отдохнувшая, румяная, с новой прической и блеском в глазах.
Дома царил хаос. Елка осыпалась, на полу валялись иголки. В раковине гора посуды. Николай сидел перед телевизором в майке и трениках, небритый и помятый.
Увидев жену, он вскочил.
– Ира! Вернулась!
Он бросился к ней, хотел обнять, но Ирина выставила вперед руку с чемоданом, останавливая его.
– Привет, Коля. Как отпраздновали? Мама довольна?
Николай понурил голову.
– Ир... прости меня. Я дурак. Я идиот. Мама... ай, да что про нее говорить. Кровать эта стоит пылится, она ей не пользуется. Я все понял, Ир. Без тебя тошно. Я тут чуть с ума не сошел.
Ирина прошла в комнату, поставила чемодан. Огляделась.
– Значит так, Коля. Я рада, что ты все понял. Но одних слов мало.
– Я все сделаю! – горячо зашептал Николай. – Я деньги верну! Я подработку возьму, таксовать буду по ночам! Мы поедем в этот санаторий, весной поедем! Или куда захочешь!
– Поедем, – кивнула Ирина. – Обязательно поедем. Но теперь бюджет буду вести я. И никаких «общих коробок». У каждого будет своя карта, а на хозяйство будем скидываться. И крупные покупки – только с письменного согласия обоих.
– Согласен! На все согласен!
– И еще, – Ирина посмотрела ему прямо в глаза. – Если твоей маме снова что-то срочно понадобится – новая кровать, золотые зубы или полет на Луну – ты решаешь эти проблемы исключительно из своих личных средств, не ущемляя интересы семьи. И готовишь для нее тоже сам. И убираешь за ней сам.
– Да, Ира. Конечно. Я понял. Честно.
Он подошел к ней робко, взял за руку.
– Ты такая красивая... Тебе идет этот цвет волос.
– Знаю, – улыбнулась Ирина. – Мне об этом Аркадий говорил каждый вечер за ужином.
– Какой еще Аркадий? – напрягся Николай, и в его глазах вспыхнула ревность.
– Инженер из Питера. Очень интересный мужчина. Он, кстати, маму свою любит, но жену на море возит каждый год.
Николай побледнел, потом покраснел, потом сглотнул.
– Ира... я тебе обещаю. Клянусь. Я буду лучше, чем этот Аркадий. Ты только не уходи больше.
Ирина посмотрела на мужа. Она видела, что он действительно испугался. Что урок усвоен. Может быть, не навсегда, люди редко меняются кардинально, но надолго.
– Я пока не ухожу, Коля. Но чемодан далеко убирать не буду. Пусть стоит как напоминание.
Она пошла в ванную, чтобы смыть с себя дорожную пыль. А Николай схватил веник и начал яростно мести осыпавшиеся иголки, бормоча под нос: «Аркадий... Ну я ему покажу Аркадия... Я ей такую жизнь устрою, что она про всех инженеров забудет».
Вечером они пили чай на кухне. Николай смотрел на жену так, словно видел ее впервые. А Ирина просто наслаждалась тем, что ее слышат. И тем, что она наконец-то научилась выбирать себя. Потому что, как выяснилось, если ты не выберешь себя сама, тебя не выберет никто. Даже собственный муж.
Если эта история показалась вам жизненной и поучительной, подписывайтесь на канал и ставьте лайк. Делитесь в комментариях, как бы вы поступили на месте героини?