— Квартиру я купила до брака, так что валишь отсюда ты! — я швырнула распечатку из Росреестра прямо на кухонный стол, где ещё дымилась её кружка с недопитым чаем, и документы, разлетевшись, накрыли крошки от вчерашнего пирога, пока свекровь, побледнев как мел, уставилась на чёрные буквы, подтверждающие мою единоличную собственность.
Она сидела в моём халате, который нахально натянула поверх своей кофты, будто уже хозяйка, и только что закончила командовать сыном, чтобы тот выносил мои вещи в коридор, а теперь замерла, губы задрожали, руки потянулись к бумаге, но остановились на полпути, словно обожглись. Я стояла напротив, сжимая в кармане телефон, где ещё горело приложение Госуслуг с свежей выпиской, и чувствовала, как нервный зуд бежит по спине, а в животе холод сжимается тугим узлом от долгого ожидания этого момента. Муж, мой благоверный, застыл в дверях с моим чемоданом в руках, лицо его вытянулось, глаза забегали от матери ко мне и обратно.
— Это подделка, — прошипела свекровь, наконец схватив лист и комкая его пальцами с облезшим лаком. — Ты же сама говорила, что квартира на сына записана, приживалка бесстыжая!
— Говорила, потому что вы оба давили, — ответила я, подходя ближе и выдергивая документ из её рук, разглаживая его на столе ладонью, ещё пахнущей средством для мытья посуды из Пятерочки. — А на самом деле я купила её за год до свадьбы, на свои деньги, с продажи бабушкиной однушки и кредит в Т-Банке, который до сих пор плачу. Вы тогда только и делали, что ныли, мол, молодая, не потянет, лучше на мужа переписать.
Я вспомнила, как всё начиналось: мы только познакомились, он сразу повёл к матери знакомиться, и она с порога осмотрела меня, как товар на Вайлдберриз, придираясь к сумке, к обуви, к тому, что я из простой семьи. Потом, когда я согласилась переехать, свекровь приезжала почти каждый день со своими ключами, которые сын ей вручил «для помощи», переставляла мою посуду, выкидывала мои вещи, называя их хламом, и шептала ему на ухо, что я дармоедка и только за квартиру выхожу. Он сначала отмахивался, потом начал повторять её слова, особенно после того, как она переехала к нам «временно», после якобы потопа у себя, и временно это растянулось на два года.
— Ты змея подколодная, — свекровь вскочила, опрокинув стул, и шагнула ко мне, брызжа слюной. — Я сюда всю жизнь вкладывала, ремонт помогала делать, продукты таскала из Магнита, а ты теперь нас на улицу?
— Ремонт? — я рассмеялась коротко, горько, чувствуя, как в горле сухость нарастает. — Ты обои клеила криво, а я потом переделывала, когда вы уезжали. Продукты твои — это просрочка, которую ты с рынка приносила, чтобы сэкономить на нас. А теперь, когда я ребенка жду, ты вообще решила, что я пустоцвет и место занимаю.
Муж наконец поставил чемодан на пол, подошел, пытаясь взять меня за руку, но я отшвырнула его ладонь, чувствуя, как ногти впиваются в свою кожу.
— Мам, может, разберёмся спокойно, — пробормотал он, глядя в пол, где валялась крошка от его вчерашнего печенья.
— Разберёмся? — свекровь повернулась к нему, глаза налились кровью. — Это она нас выгоняет, нахалка! Я тебе жизнь положила, квартиру эту на ноги ставила, а она пришла и всё забрала!
Я прошла в коридор, открыла шкаф, достала её огромную сумку с вещами, которые она потихоньку перевезла за эти годы, и начала бросать туда её кофты, тапки, банки с соленьями из кладовки. Она бросилась следом, пытаясь вырвать, крича, что я марамойка и воровка, муж стоял между нами, разводя руками, но не решаясь встать на чью-то сторону. Достала телефон, открыла Авито, показала объявление о мастере по замене замков, которого уже вызвала на завтра.
— Завтра замки поменяю, — сказала я громко, ставя сумку к двери рядом с её пальто. — Ключи ваши больше не подойдут. Идите к себе, в вашу хрущёвку, которую ты, свекровь, якобы затопило, а на самом деле просто хотела мою квартиру занять.
Она ахнула, схватилась за сердце, но я уже не смотрела, толкая сумку ногой в сторону лифта. Муж попытался обнять меня, шепча, что мама больная, что потерпеть надо, но я оттолкнула его, чувствуя, как тяжесть в затылке отпускает, сменяясь странной лёгкостью.
— Ты с ней уходишь или остаёшься? — спросила я прямо, глядя в его растерянные глаза.
Он молчал, глядя на мать, которая уже тащила сумку к двери, ругаясь под нос. Потом опустил голову и пошёл за ней, подхватывая чемодан, который ещё минуту назад был моим. Дверь захлопнулась за ними с грохотом, эхо разнеслось по подъезду, а я осталась одна в своей квартире, которую никто больше не отберёт — точка невозврата пройдена.
А вы бы выгнали свекровь с мужем из своей добрачную квартиры или продолжали терпеть ради мира в семье?