Найти в Дзене

Бомж у подъезда назвал меня по имени. Приглядевшись, я узнала в нем свою первую школьную любовь

Осень в этом году выдалась на редкость противной. Мелкая, ледяная морось висела в воздухе с самого утра, превращая Москву в серую, унылую акварель. Я припарковала свой белый «Лексус» у подъезда элитного жилого комплекса, заглушила мотор и несколько секунд просто сидела, глядя, как дворники замирают в нижнем положении. В салоне пахло дорогой кожей и моим парфюмом — сложным, тяжелым ароматом, который консультант в ЦУМе назвала «запахом уверенной в себе женщины». Уверенной. Какая ирония. Если бы уверенность можно было купить за деньги, я бы давно скупила все запасы. Я посмотрела на свое отражение в зеркале заднего вида. Елена Викторовна, сорок два года, финансовый директор крупного холдинга. Безупречная укладка, ни одной морщинки благодаря «уколам красоты», глаза холодные и усталые. Дома меня ждал пустой, идеально убранный пентхаус и муж, который, скорее всего, снова задержится на «совещании» (читай: у очередной молоденькой ассистентки). Вздохнув, я открыла дверь. Холодный ветер тут же у

Осень в этом году выдалась на редкость противной. Мелкая, ледяная морось висела в воздухе с самого утра, превращая Москву в серую, унылую акварель. Я припарковала свой белый «Лексус» у подъезда элитного жилого комплекса, заглушила мотор и несколько секунд просто сидела, глядя, как дворники замирают в нижнем положении.

В салоне пахло дорогой кожей и моим парфюмом — сложным, тяжелым ароматом, который консультант в ЦУМе назвала «запахом уверенной в себе женщины». Уверенной. Какая ирония. Если бы уверенность можно было купить за деньги, я бы давно скупила все запасы.

Я посмотрела на свое отражение в зеркале заднего вида. Елена Викторовна, сорок два года, финансовый директор крупного холдинга. Безупречная укладка, ни одной морщинки благодаря «уколам красоты», глаза холодные и усталые. Дома меня ждал пустой, идеально убранный пентхаус и муж, который, скорее всего, снова задержится на «совещании» (читай: у очередной молоденькой ассистентки).

Вздохнув, я открыла дверь. Холодный ветер тут же ударил в лицо. Я плотнее запахнула кашемировое пальто цвета кэмел и поспешила к подъезду, стараясь не наступить в лужи своими замшевыми сапогами.

У массивной двери с домофоном кто-то копошился. Сердце неприятно екнуло. Я ненавидела такие моменты. Наш ЖК охранялся, но иногда местные бездомные умудрялись просачиваться на территорию, чтобы погреться у вентиляционных шахт или поклянчить мелочь у богатых жильцов.

Это был мужчина. Он сидел на корточках, прислонившись спиной к гранитной облицовке стены. Грязная, бесформенная куртка, из-под которой виднелись слои каких-то тряпок, спутанная борода, надвинутая на глаза вязаная шапка, когда-то бывшая черной, а теперь серо-бурой от грязи. От него исходил тот самый специфический, тошнотворный запах — смесь перегара, немытого тела и сырости.

Я брезгливо поморщилась и полезла в сумку за магнитным ключом, стараясь даже не смотреть в его сторону. Просто пройти мимо. Сделать вид, что его не существует. Это так просто — не замечать тех, кто выпал из обоймы.

— Дайте пару рублей, христа ради, — прохрипел он. Голос был сорванным, сиплым, но в нем проскользнуло что-то до боли знакомое. Какая-то интонация, которую я, казалось, слышала в другой жизни.

— У меня нет наличных, — сухо бросила я, не оборачиваясь. Это была стандартная ложь. Наличные у меня были всегда.

— Лена? — вдруг произнес он. Не попросил, а именно спросил. С утвердительной, удивленной интонацией. — Леночка Соболева?

Я замерла. Ключ едва не выпал из онемевших пальцев. Моя девичья фамилия. Никто не называл меня так уже двадцать лет. Для всех я была Елена Викторовна или, по мужу, госпожа Романовская.

Медленно, преодолевая страх и отвращение, я повернулась. Мужчина поднял голову. Из-под грязной шапки на меня смотрели глаза. Ярко-синие, с длинными, почти девичьими ресницами. Эти глаза были единственным, что осталось чистым на его лице. Вокруг них залегли глубокие морщины, кожа была обветренной, красной, с синюшным оттенком на скулах, но взгляд...

Меня словно током ударило. Время свернулось в тугую пружину и ударило меня прямо в солнечное сплетение.

— Андрей? — выдохнула я, не веря своим ушам. — Ветров?

Он криво усмехнулся, обнажив плохие зубы.
— Узнала все-таки... А я думал, почудилось. Идешь такая важная, красивая. Королева. Как и мечтала.

Андрей Ветров. Первая любовь. Главный красавец школы № 12. Золотой медалист. Победитель олимпиад по математике. Капитан школьной баскетбольной команды.
В 11-м классе по нему сохли абсолютно все девчонки, включая учителей. А он выбрал меня — тихую, скромную Лену Соболеву, которая сидела за второй партой и вечно грызла кончик ручки.

Я помнила наш выпускной как вчера. Он был в светло-сером костюме, который сидел на нем идеально, словно он родился в нем. Мы танцевали медленный танец под "Scorpions", и он шептал мне на ухо:
— Ленка, мы с тобой весь мир перевернем. Я поступлю в МГУ, потом стажировка в Лондоне. Мы поженимся, у нас будет дом с камином и собака. Ты веришь мне?

Я верила. Нельзя было не верить Андрею Ветрову. Ему прочили блестящее будущее. Директор школы на вручении аттестатов сказал: «Запомните это имя, мы еще услышим о нем в новостях».
И мы слышали. Первые пару лет после школы до меня доходили слухи: Андрей с отличием учится, Андрей открыл свой первый стартап, Андрей уехал за границу.

А потом наши пути разошлись окончательно. Я вышла замуж за перспективного юриста, начала строить карьеру, топить свои юношеские мечты в отчетах и балансах. Андрей остался где-то там, в светлом прошлом, как эталон, с которым я неосознанно сравнивала всех мужчин. И все проигрывали.

И вот теперь этот эталон сидел у моего подъезда в луже собственной мочи и грязи, и от него разило бедой.

— Господи, Андрей... — я сделала шаг к нему, но тут же остановилась. Запах был невыносимым. — Что с тобой случилось?

Он попытался встать, опираясь рукой о стену. Рука дрожала. Пальцы были грязными, с обломанными ногтями.
— Жизнь случилась, Ленок, — он закашлялся, тяжелым, лающим кашлем курильщика. — Долгая история. Не для твоих ушей и не для этого места. Ты иди. Не позорься. Вон, консьерж уже в окно косится, сейчас ментов вызовет.

Я посмотрела на окно консьержа. Действительно, бдительный Петр Ильич уже тянулся к телефону.
Внутри меня боролись два чувства: брезгливость и острая, щемящая жалость пополам с шоком. Если я сейчас уйду, я никогда себе этого не прощу. Это же Андрей. Тот самый Андрей, который носил мой портфель и дарил мне охапки сирени, ободранной в соседнем саду.

— Подожди, — твердо сказала я. — Никуда ты не пойдешь. Ты голоден?

Он поднял на меня глаза. В них уже не было той юношеской дерзости, только бесконечная усталость.
— Я бы от горячего чая не отказался. И булки какой-нибудь. Два дня маковой росинки во рту не было.

Я огляделась. Вести его в квартиру? Муж устроит скандал, да и запах... Ковры, мебель... Боже, о чем я думаю? Человек погибает, а я думаю о коврах!
— Пойдем, — решилась я. — Тут за углом есть кафе. Там есть летняя веранда, она под навесом и с обогревателями. Там можно посидеть.

— Лена, меня туда не пустят, — усмехнулся он. — Посмотри на меня.

— Со мной — пустят.

Официант смотрел на нас с нескрываемым ужасом. Я заказала самый большой чайник чая, солянку, пюре с котлетой и хачапури. Все, что было сытного в меню.
Андрей ел жадно, но старался сохранять остатки манер. Он не чавкал, вытирал рот салфеткой, хотя руки его предательски тряслись. Я сидела напротив, не снимая пальто, и смотрела, как исчезает в небытие образ моего школьного принца.

Когда первый голод был утолен, он откинулся на спинку плетеного кресла. Тепло от инфракрасного обогревателя немного вернуло краску на его лицо.

— Спасибо, — тихо сказал он. — Ты даже не представляешь, как это... вкусно.

— Рассказывай, — потребовала я. — Как? Как ты докатился до этого, Андрей? Ты же был гением! У тебя же были такие планы! Лондон, бизнес...

Он горько усмехнулся и покрутил в руках чашку с чаем.
— Лондон был. И бизнес был. И дом с камином, Лена, тоже был. И даже собака. Лабрадор.

— Тогда где все это?

— Проиграл. Но не в казино, как ты могла подумать. Я проиграл в игру под названием «доверие».

Он начал рассказывать. Это была история, достойная плохого сериала, если бы она не была такой страшной реальностью.

После университета Андрей действительно взлетел. IT-стартап, удачная продажа, затем строительный бизнес. К тридцати годам он был миллионером. Женился на красавице — дочери какого-то чиновника. Двое детей. Все как на картинке в глянцевом журнале.

— Я думал, что схватил бога за бороду, — говорил он, глядя куда-то сквозь меня. — Я был самоуверенным идиотом. Думал, что все, кто рядом — друзья. Что жена любит меня, а не мои кредитки. Что партнер по бизнесу — как брат.

Беда пришла пять лет назад. Его партнер и лучший друг, с которым они начинали еще в общаге, подставил его. Подписал документы, повесил на фирму огромные долги, вывел активы в офшоры и исчез.
— Ко мне пришли серьезные люди, Лена. Очень серьезные. Они не хотели слушать, что я ничего не знал. Они требовали вернуть деньги.

Андрей продал все. Бизнес, дом, машины, квартиру родителей. Но этого не хватило.
— И что сделала твоя жена? — спросила я, хотя уже знала ответ.

— Марина? — он скривился. — Она сказала, что не подписывалась жить в «хрущевке» и ездить на метро. Забрала детей и уехала к родителям. Подала на развод, отсудила остатки имущества. Сказала детям, что папа — неудачник и преступник.

Он остался один. Без денег, с долгами и разбитым сердцем.
— Я сломался, Лен. Просто сломался. Сначала начал выпивать, чтобы заглушить страх. Потом — чтобы заглушить стыд. Потерял работу — кто возьмет менеджера, который пахнет виски с утра? Перестал платить за съемную квартиру. Оказался на улице. Сначала ночевал у друзей, но друзья быстро закончились. И вот... два года я на дне.

Я слушала его и чувствовала, как по спине бегут мурашки. Это было так страшно и так просто. От вершины до дна — всего один неверный шаг, одно предательство.
Но самое страшное было не в его истории. Самое страшное было в том, что, глядя на него, я вдруг увидела себя.

Андрей потерял все материальное, но в его глазах, несмотря на боль, я видела какую-то странную, пугающую мудрость. Он прошел через ад и выжил. А я?
Я жила в раю, который сама себе построила, но чувствовала себя мертвой.

— А ты? — вдруг спросил он, прерывая мои мысли. — Ты счастлива, Ленок?

Этот вопрос застал меня врасплох.
— Я? Конечно. У меня все есть. Должность, деньги, квартира в центре...

— Я не про это, — он внимательно посмотрел мне в глаза. — Глаза у тебя несчастливые. Пустые. Как у моей Марины перед тем, как она ушла. Ты мужа любишь?

Я хотела соврать. Сказать «да», возмутиться его бестактностью. Но перед этим человеком, который сидел в грязной куртке и видел меня насквозь, врать было бессмысленно.
— Нет, — тихо сказала я. — Мы живем как соседи. У него своя жизнь, у меня своя. Мы просто поддерживаем статус. Удобно.

— Удобно... — протянул он. — Страшное слово. Ради удобства мы предаем свои мечты. Помнишь, ты хотела рисовать? Ты так классно рисовала портреты на полях тетрадей.

Я вздрогнула. Я не брала в руки карандаш двадцать лет.
— Это было баловство. Художники бедствуют.

— А финансовые директора плачут в «Лексусах», — закончил он за меня.

Повисла пауза. Дождь усилился, барабанил по навесу веранды, отрезая нас от остального мира.

— Андрей, я могу помочь, — вдруг сказала я. — Я могу оплатить клинику. Реабилитацию. Снять тебе комнату на первое время. Дам денег на одежду. Ты сможешь восстановиться. У тебя же голова на месте! Ты начнешь заново.

Я уже доставала телефон, чтобы проверить баланс, планируя спасательную операцию. Я чувствовала себя такой благородной, такой сильной. Я сейчас спасу его, отмою, верну к жизни!

Андрей накрыл мою руку своей. Его ладонь была грубой, шершавой и горячей.
— Не надо, Лена.

— Что не надо? — я опешила. — Ты хочешь умереть под забором?

— Я не умру. Я выживаю. Но брать у тебя деньги я не буду.
— Почему? Это гордость? Глупая гордость?

— Нет. Это искупление. Я понял одну вещь, пока жил на улице. Я всю жизнь гнался за фантиками. За успехом, за признанием. Я шел по головам, я не видел людей, я видел только инструменты для достижения цели. Я заслужил то, что получил. Я должен сам выбраться. Если ты сейчас дашь мне все на блюдечке, я снова стану тем же самодовольным ублюдком.

— Но ты можешь не выбраться! — воскликнула я.

— Значит, такова судьба. Но сегодня... сегодня ты сделала для меня больше, чем если бы дала миллион. Ты посмотрела на меня как на человека. Ты вспомнила меня. Ты накормила меня. Этого достаточно.

Он начал вставать.
— Андрей, постой! Возьми хотя бы... — я сунула руку в сумку и вытащила все наличные, что были — около пятнадцати тысяч рублей. — Возьми. Пожалуйста. Это не подачка. Это... долг. За то, что списывал у меня литературу.

Он улыбнулся. Впервые за вечер улыбка коснулась его глаз по-настоящему тепло.
— За литературу... Хорошо. Возьму. Куплю нормальные ботинки и билет.
— Билет? Куда?
— К матери. В Рязань. Она жива еще, вроде. Может, примет блудного сына. Я боялся ехать к ней таким. Но теперь... думаю, пора.

Он сжал деньги в кулаке.
— Прощай, Лена Соболева. И послушай совета старого дурака. Не прозевай жизнь. Она короче, чем кажется. Если муж не любимый — уходи. Если работа не радует — бросай. Рисуй. Живи. Чтобы потом не жалеть, сидя у чужого подъезда.

Он развернулся и пошел прочь под дождь. Хромая, сутулясь, в своей нелепой грязной одежде. Но в его походке появилось что-то новое. Какая-то решимость.

Я долго сидела в кафе, глядя на пустой стул напротив. Официант убрал грязную посуду, протер стол антисептиком, словно стараясь стереть даже память о моем госте.

Я вышла на улицу. Дождь кончился. Воздух был чистым и холодным. Я подошла к своей машине, посмотрела на свое отражение.
Что я делаю? Зачем мне все это? Эта гонка за деньгами, этот холодный дом, этот чужой мужчина в моей постели?

Андрей Ветров, бомж с тремя высшими образованиями, за один час разрушил мой хрустальный замок. Он был на дне, но он был свободнее меня. Он ехал к маме. Он собирался начать все с нуля. А я боялась даже сменить прическу, чтобы не расстроить мужа.

Я села в машину. Но не завела мотор. Я открыла бардачок, нашла там старый блокнот и ручку. И впервые за двадцать лет нарисовала. Это был быстрый набросок: сгорбленная фигура у стены, дождь и пронзительные глаза.

Вечером я пришла домой. Муж сидел в гостиной, смотрел новости.
— Ты где была? — спросил он, не поворачивая головы. — Ужин остыл.
— Я ужинала с первой любовью, — спокойно ответила я.
Он хмыкнул, решив, что это шутка.
— Очень смешно. Тебе звонили из банка, там проблемы с траншем...

— Мне плевать на транш, — сказала я.
Муж наконец повернулся. В его глазах читалось искреннее недоумение.
— Что с тобой? Ты пьяна?

— Нет. Я просто проснулась. Нам нужно поговорить, Сережа. Серьезно поговорить. О нас. И о том, что будет дальше.

В ту ночь я впервые спала крепко, без снотворного. Мне снилась школа, цветущая сирень и молодой Андрей, который махал мне рукой и кричал: «Мы перевернем этот мир, Ленка!».

Я не знаю, что стало с Андреем. Доехал ли он до Рязани, приняла ли его мать. Но я знаю, что он спас меня. Он показал мне, что дно — это не когда у тебя нет денег. Дно — это когда у тебя нет души. И я начала свой подъем.

На следующий день я записалась на курсы живописи. А через месяц подала на развод. Жизнь, как оказалось, действительно слишком коротка, чтобы тратить ее на нелюбимое.

Дорогой читатель, если тебе понравился рассказ, поддержи пожалуйста Лайком и подпиской. Спасибо