Бетонная ступенька холодила даже через пальто. Я сидела на своем старом, потертом чемодане в подъезде дома, который еще вчера считала своим. Пахло жареным луком, хвоей и чужим праздником. Из-за двери квартиры номер сорок два — моей квартиры, купленной на мои деньги — доносились приглушенные голоса и звон посуды.
Там, в тепле, за столом сидели мой сын Игорь и его жена Марина. Они готовились встречать Рождество. А я сидела здесь, в полумраке лестничной клетки, и смотрела на грязный кафель пола. Рядом сиротливо притулилась сумка с постельным бельем.
— Мам, ну ты же понимаешь, — полчаса назад говорил мне Игорь, пряча глаза и нервно теребя пуговицу на рубашке. — Это ненадолго. Просто нам нужно... ну, побыть вдвоем. Праздник все-таки. А у тебя аура... тяжелая. Маринку это давит.
— Тяжелая аура? — переспросила я тогда, чувствуя, как внутри что-то обрывается. — Когда я продавала свою «двушку» и отдавала вам четыре миллиона на первый взнос, аура была нормальная? Когда я полгода жила на раскладушке в кухне, пока шел ремонт, и готовила на бригаду рабочих, аура не мешала?
— Ой, Елена Петровна, ну не начинайте вы этот бухгалтерский отчет! — выкрикнула Марина из комнаты. Она даже не вышла попрощаться. — Мы же не выгоняем вас насовсем. Просто нам нужно личное пространство. Вы же современная женщина, должны понимать. Поживите недельку у тети Вали, а там придумаем что-нибудь.
Игорь вынес мои чемоданы. Поставил их у лифта. Поцеловал меня в щеку — сухим, безжизненным поцелуем, похожим на укус насекомого. И закрыл дверь. Щелкнул замок. Два оборота. Как выстрел.
И вот я здесь. В шестьдесят два года. Без жилья. Без денег. С чемоданом, ручка которого была перемотана синей изолентой.
Всё началось два года назад. Тогда у меня была своя жизнь: уютная двухкомнатная квартира в сталинке, работа в библиотеке (да, зарплата маленькая, но стабильная), подруги и спокойные вечера с книгой. Я была вдовой, привыкшей полагаться только на себя.
Игорь пришел ко мне с тортом и бутылкой дорогого вина. Я сразу поняла: что-то нужно. Он всегда был хорошим мальчиком, но мягким. Как пластилин. В чьи руки попадет, такую форму и примет. А попал он в руки Марины.
Марина была девушкой «с запросами». Красивая, хваткая, она работала менеджером в салоне красоты и твердо знала, чего достойна. А достойна она была, по её мнению, элитного жилья, а не съемной «однушки» на окраине.
— Мам, тут такое дело, — начал Игорь, нарезая торт дрожащими руками. — Мы нашли квартиру мечты. Евротрешка, панорамные окна, вид на парк. Но банк дает ипотеку только с большим первоначальным взносом.
— И сколько не хватает? — спросила я, уже чувствуя холодок в животе.
— Четыре миллиона, — выпалил он.
Я поперхнулась чаем.
— Сынок, у меня таких денег нет. Ты же знаешь, все накопления ушли на лечение отца.
— Знаю, мам. Но... — он замялся, а потом выпалил то, что, видимо, репетировал с Мариной. — У тебя же есть эта квартира. Она большая для тебя одной. Зачем тебе столько места? Коммуналка растет... Давай её продадим? Мы возьмем ту трешку, и ты будешь жить с нами. У тебя будет своя комната, светлая, просторная. Будем одной большой семьей. Скоро внуки пойдут, ты будешь помогать...
Я смотрела на него и видела не взрослого мужчину, а маленького мальчика, который просит дорогую игрушку. Я любила его больше жизни. Это была моя главная ошибка — я любила его слепой, жертвенной любовью.
— А как же... личное пространство? — спросила я тогда, словно предчувствуя беду.
— О чем ты! — рассмеялся он. — Квартира огромная, сто квадратов! Мы друг друга даже видеть не будем, если не захотим. Мам, ну пожалуйста. Это шанс на нормальную жизнь. Для нас всех.
И я согласилась.
Процесс продажи моей квартиры прошел как в тумане. Я помню только, как риелтор Марины торопила меня с выпиской. «Чтобы сделка прошла быстрее, Елена Петровна, давайте выпишемся в никуда, а потом пропишемся в новую».
Я подписала всё. Деньги перевела на счет Игоря. Мы купили ту самую «квартиру мечты».
Она была в бетоне. Голые стены, серый пол, провода, торчащие из потолка. Денег на ремонт у молодежи, конечно же, не осталось.
— Мам, придется потерпеть, — сказала Марина, осматривая владения. — Жить пока негде, на съем денег нет. Будем жить здесь и делать ремонт покомнатно.
И начался ад. Мы спали на надувных матрасах среди мешков с цементом. Пыль была везде: в еде, в волосах, в мыслях. Я взяла на себя роль прораба, кухарки и уборщицы. Я вставала в шесть утра, чтобы приготовить завтрак рабочим (так дешевле, чем нанимать фирму «под ключ»), потом бежала на работу, вечером возвращалась и мыла, мыла, мыла...
Марина в ремонте не участвовала. У неё был маникюр и «аллергия на строительную пыль». Она приходила вечером, морщила нос и говорила:
— Елена Петровна, почему плитка такого оттенка? Я же просила "пепел розы", а это какой-то "увядший лосось".
— Марина, это и есть "пепел розы", просто освещение пока временное, — оправдывалась я.
— Ну не знаю. Вам вечно лишь бы сэкономить на нас.
Я молчала. Я тратила свою пенсию на качественную сантехнику, потому что «Игорьку нужна хорошая ванна». Я продала дачу (свою отдушину!), чтобы купить им итальянскую кухню, о которой мечтала невестка.
— Это вклад в общее будущее, — говорила я себе.
Ремонт закончился в ноябре. Квартира сияла. Светлые стены, модная мебель, огромный телевизор. Моя комната была самой маленькой, возле кухни, но я была счастлива. Наконец-то покой.
Но покой не наступил.
Как только исчезла строительная пыль, стало ясно, что исчезла и необходимость во мне.
Сначала начались мелочи.
— Елена Петровна, вы не могли бы не выходить из комнаты, когда у нас гости? — просила Марина. — Мы с друзьями хотим расслабиться, а ваше присутствие... ну, вы понимаете, сковывает.
Я стала ужинать у себя в комнате.
Потом:
— Мам, ты слишком громко смотришь телевизор.
— Мам, твои кастрюли портят вид новой кухни. Убери их в шкаф, а лучше выбрось.
— Мам, почему от твоей одежды пахнет нафталином? Этот запах въедается в наш диван.
Я стала тенью. Я старалась быть незаметной, бесшумной. Я превратилась в невидимку в доме, который был куплен на мои деньги.
Игорь всё чаще молчал. Когда я пыталась пожаловаться ему, он отмахивался:
— Мам, ну не начинай. Марина устает на работе. Ей нужен комфорт дома. Просто подстройся. Ты же мудрее.
А потом наступил декабрь. Предпраздничная суета. Я надеялась, что Рождество нас сблизит. Я достала старую книгу рецептов, хотела испечь фирменный пирог с брусникой, который Игорь обожал с детства.
Утром 6 января я была на кухне, замешивала тесто. Вошла Марина. Она была в шелковом халате, с чашкой кофе. Посмотрела на муку на столешнице, на миску с ягодами.
— Что вы делаете? — холодно спросила она.
— Пирог, Мариночка. Рождественский.
— Мы не едим мучное. Мы на кето-диете. И вообще, мы ждем гостей вечером. Здесь должно быть идеально чисто. А вы развели свинарник.
— Но это же праздник...
— Вот именно! Праздник! Мой праздник! — вдруг взвизгнула она. — Я хочу встретить его нормально, с друзьями, с мужем! А не с вечно шаркающей свекровью, которая забила весь холодильник своими банками!
На шум прибежал Игорь.
— Что случилось?
— Игорь, я так больше не могу! — Марина театрально заплакала. — Я в собственном доме не хозяйка! Она везде! Я не могу расслабиться! Мы живем как в коммуналке! Сделай что-нибудь! Или я уеду к маме!
Игорь посмотрел на меня. В его глазах я увидела не сочувствие, а раздражение. Я была проблемой. Препятствием к его спокойной жизни.
— Мам, — сказал он тихо. — Нам надо поговорить.
Разговор был коротким. Тезис о «личном пространстве» прозвучал как приговор.
— Но куда я пойду, сынок? Ночь на дворе, праздник... — прошептала я.
— Ну, к тете Вале. Или в гостиницу. Я дам денег на такси.
Денег он не дал. Забыл в суматохе сборов моих вещей. Марина быстро, хищно сгребала мою одежду в чемодан.
— Это временно, Елена Петровна. Просто на праздники. Нам нужно перезагрузить отношения.
И вот я на лестнице. Прошло уже сорок минут. Ноги затекли. Внутри была пустота. Не было слез, не было истерики. Было странное, ледяное спокойствие. Словно я умерла, а мое тело просто забыли убрать.
Я достала телефон. 15% зарядки.
Позвонить Вале? Она живет в «однушке» с сыном-алкоголиком и тремя кошками.
Позвонить бывшей коллеге? Стыдно.
Я открыла банковское приложение. На карте — 12 тысяч рублей. Остаток пенсии. Всё остальное я потратила на шторы в их гостиную на прошлой неделе.
Вдруг дверь квартиры открылась. Сердце екнуло. Игорь? Одумался?
На пороге появилась Марина. Она выставила за дверь пакет с мусором и мои домашние тапочки.
— Забыли, — бросила она и снова захлопнула дверь.
Я посмотрела на свои старые, стоптанные тапочки. Розовые, с помпонами. Игорек подарил мне их три года назад на 8 марта.
И в этот момент во мне что-то щелкнуло. Жалость к себе, которая душила меня последние месяцы, вдруг испарилась. На её месте вспыхнула ярость. Холодная, расчетливая ярость.
Я вспомнила один нюанс. Маленькую деталь, о которой Марина в своей алчности забыла, а Игорь по своей безалаберности не придал значения.
Когда мы покупали эту квартиру, я настояла на одном условии. Риелтор тогда сказал: «Чтобы подстраховать маму». Квартира была оформлена в долевую собственность. Но не 50 на 50.
Поскольку первоначальный взнос (мои деньги) составлял 60% от стоимости, а ипотеку они брали на остаток... по документам мне принадлежало 2/3 доли.
Игорь тогда махнул рукой: «Да пишите как хотите, всё равно одна семья». Марина тогда была слишком занята выбором цвета стен и не вникала в бумаги.
Я встала. Отряхнула пальто. Взяла чемодан.
Я не стала стучать обратно. Не стала умолять.
Я вызвала такси.
— Куда едем? — спросил водитель, глядя на меня в зеркало заднего вида. Вид у меня был, наверное, тот еще.
— В гостиницу «Центральная», — твердо сказала я.
— Ого, шикуете в праздник?
— Начинаю новую жизнь, — ответила я.
В гостинице было дорого, но мне было плевать. Я сняла номер на две ночи. Приняла горячий душ, смывая с себя запах подъезда и унижения. Заказала в номер шампанское и салат.
Я включила телевизор, но не смотрела его. Я писала.
Я писала объявление.
Утром 7 января, в Рождество, я позвонила своему старому знакомому, юристу Михаилу Борисовичу. Он был удивлен, но, выслушав историю, только хмыкнул:
— Лена, ты всегда была слишком доброй. Давно пора. Документы у тебя?
— Копии в облаке, оригиналы у них в сейфе, но я восстановлю.
— Действуй. По закону ты имеешь право распоряжаться своей долей. Продать, подарить, сдать в аренду. Но сначала ты должна предложить выкуп им.
— У них нет денег, Миша. Они платят ипотеку за свою треть.
— Тогда, дорогая моя, у нас развязаны руки.
Через три дня, когда «праздничная неделя» закончилась, и Игорь, наверное, ожидал, что я приползу проситься обратно, он получил заказное письмо.
Уведомление о продаже моей доли.
Телефон разорвался от звонков через час после вручения.
— Мама, ты что, с ума сошла?! — кричал Игорь. — Какая продажа?! Кому?!
— Это мое личное пространство, сынок, — спокойно ответила я. — Я решила, что мне нужны деньги. Я хочу купить себе домик в деревне. Или уехать в санаторий. А с вами жить... аура у меня тяжелая.
— Ты не можешь! Это наша квартира! Мы там ремонт сделали!
— Ремонт вы сделали в моей квартире на 2/3. Кстати, чеки на материалы у меня сохранены. Спасибо за итальянскую кухню, она повысит стоимость доли.
— Лена, Елена Петровна! — трубку вырвала Марина. Голос её дрожал от истерики. — Это подло! Мы семья! Вы не посмеете подселить к нам чужих людей!
— Почему же? — удивилась я. — По закону я продаю долю. А кто купит... Может, милая семья цыган. Или студент консерватории с барабанной установкой. Им тоже нужно личное пространство.
Я не продала долю цыганам. Я не монстр.
Но я выставила им жесткие условия.
Они не могли выкупить долю сразу. Банк отказал им в рефинансировании.
Мы заключили соглашение. Квартиру мы продали. Целиком.
Да, они потеряли деньги на ремонте. Да, Марина рыдала, царапала дорогие обои, когда съезжала. Да, Игорь смотрел на меня волком.
Из вырученных денег они погасили долг банку и остались с суммой, которой хватило ровно на первый взнос за крошечную студию в новостройке за МКАДом. Без ремонта.
Я забрала свои деньги. Плюс процент за моральный ущерб (негласно, конечно, просто при делении суммы я была непреклонна).
Я купила себе небольшую, но уютную «однушку» в соседнем районе. С балконом.
Купила новое кресло-качалку.
И собаку. Спаниеля. Назвала его Лорд.
Игорь звонил мне месяц назад.
— Мам, привет. Как дела?
— Хорошо, сынок. Гуляем с Лордом.
— Мы тут с Мариной... в общем, тяжело нам. Ипотека, Марину сократили. Может, ты могла бы... ну, занять немного? Или с продуктами помочь?
— Прости, сынок, — сказала я, глядя, как Лорд весело гоняет голубей. — У меня сейчас большие расходы. Корм для собаки дорогой. Да и личное пространство требует вложений.
Я повесила трубку.
Мне было немного жаль их. Совсем чуть-чуть. Где-то очень глубоко.
Но потом я вспомнила холодную ступеньку подъезда, запах жареного лука из-за закрытой двери и свои розовые тапочки, выставленные как мусор.
И жалость прошла. Осталось только чувство свободы. И понимание того, что личное пространство — это не квадратные метры. Это способность не позволять никому вытирать о себя ноги. Даже если эти ноги — самые родные.
Дорогой читатель, если тебе понравился рассказ, поддержи пожалуйста Лайком и подпиской. Спасибо