Я стояла в прихожей, сжимая в руке маленький клочок бумаги, который жег мне пальцы сильнее раскаленного угля. Чек. Обычный кассовый чек из «Детского мира».
— Лена, ты не видела мои ключи от гаража? — голос Андрея донесся из кухни, где он, насвистывая, собирал термос.
Я быстро сунула чек в карман халата. Сердце колотилось где-то в горле.
— На тумбочке, — хрипло ответила я.
Андрей вышел в коридор, бодрый, пахнущий одеколоном, который я подарила ему на двадцать пятую годовщину свадьбы. Он поцеловал меня в щеку.
— Ну всё, я помчал. Рыбалка сама себя не поймает. Вернусь завтра к вечеру. Не скучай!
Дверь захлопнулась. Я осталась одна в тишине нашей огромной, вдруг ставшей чужой квартиры.
Дрожащими руками я снова достала чек. Дата — вчерашняя, время — 18:40. Как раз тогда, когда он сказал, что задержится на совещании. Список покупок был коротким, но убийственным: «Подгузники (размер 2)», «Смесь молочная (гипоаллергенная)», «Погремушка "Веселый жираф"».
Нашим детям, близнецам Артёму и Кате, было по двадцать два года. Артём служил по контракту, Катя училась в магистратуре в Питере. Внуков пока не намечалось.
В голове крутилась только одна мысль: У кого из его знакомых есть грудной ребенок?
Андрей никогда не любил детей. Даже своих он воспринимал как неизбежную, шумную обязанность. «Я зарабатываю деньги, а пеленки — это твоё», — говорил он мне двадцать лет назад. И я верила. Я тащила на себе быт, детей, его карьеру. А теперь, когда мы наконец остались вдвоем, чтобы «пожить для себя», он покупает подгузники?
Я подошла к окну. Его серебристый внедорожник отъезжал от подъезда. Но вместо того, чтобы повернуть направо, к выезду из города (туда, где были все известные мне рыбные места), он свернул налево. В сторону старого центра.
Решение пришло мгновенно. Я схватила ключи от своей машины, накинула плащ прямо на домашний костюм и выбежала из квартиры.
Я держалась на безопасном расстоянии. Андрей ехал уверенно, не петлял. Мы проехали три квартала, свернули на набережную, а потом углубились в тихие дворики района, где мы жили в молодости.
Когда он припарковался у знакомого пятиэтажного дома, у меня перехватило дыхание. Это был дом моей лучшей подруги, Марины.
Марина. Мы дружили со школы. Она была свидетельницей на нашей свадьбе, крестной матерью Кати. Она знала все мои секреты, все мои жалобы на Андрея, все мои мечты. Марина была одинока. У неё был короткий брак в молодости, закончившийся трагически, и с тех пор она жила одна, посвятив себя карьере бухгалтера.
«Не может быть, — шептала я, вцепившись в руль так, что побелели костяшки. — Только не Марина».
Андрей вышел из машины. В руках у него был тот самый пакет с логотипом детского магазина. Он набрал код домофона — уверенно, не глядя на кнопки, словно делал это каждый день. Дверь открылась.
Я сидела в машине, чувствуя, как рушится мой мир. Каждый кирпичик, который я закладывала двадцать пять лет, превращался в пыль.
Прошло десять минут. Двадцать. Час.
Я не могла больше ждать. Я должна была увидеть это своими глазами. Я должна была плюнуть им обоим в лицо.
Я вышла из машины и направилась к подъезду. Код я знала: Марина не меняла его годами. Третий этаж. Дверь обита дерматином. Я подняла руку, чтобы нажать на звонок, но услышала голоса за дверью.
— ...ну тише, тише, маленький, — голос Андрея. Такой мягкий, такой нежный. Я не слышала от него таких интонаций даже когда родились наши близнецы.
— Андрей, он, кажется, голодный, — голос Марины. Усталый, но теплый. — Дай бутылочку.
Ноги подкосились. Я сползла по стене, закрыв рот рукой, чтобы не закричать. Это было правдой. У моего мужа и моей лучшей подруги был ребенок.
Я не стала звонить. Я не смогла. Стыд, боль и ярость смешались в такой коктейль, что меня тошнило. Я вернулась в машину и просидела там до темноты, глядя на освещенные окна третьего этажа. Я видела силуэты. Видела, как Андрей ходит с кем-то на руках, укачивая.
Это был конец.
Когда я вернулась домой, я начала собирать его вещи. Я вытаскивала из шкафов его костюмы, рубашки, которые сама гладила, его любимые свитера. Я сваливала всё это в черные мусорные пакеты. Я разбила его коллекцию виниловых пластинок. Я изрезала ножницами наш свадебный альбом.
Я не спала всю ночь. Я придумывала планы мести. Я хотела позвонить его начальнику. Я хотела написать детям. Я хотела сжечь их дом.
Утром, когда я сидела на кухне среди руин нашей семейной жизни, позвонила Катя.
— Мам, привет! Ты чего трубку не берешь? Я вчера весь вечер звонила.
— Привет, дочка, — голос мой был мертвым. — Я была занята. Папа уехал на рыбалку.
— Ой, опять? Слушай, мам, а ты тетю Марину давно видела?
— Почему ты спрашиваешь? — меня передернуло от упоминания этого имени.
— Да просто... Она мне вчера такую странную смску прислала. Спросила, какая группа крови у папы. Я ответила, но не поняла, зачем ей. Ты не знаешь, у неё всё хорошо?
Группа крови. Зачем любовнице группа крови мужа? Если только... если только с ребенком что-то не так?
Эта мысль немного остудила мой пыл. А вдруг ребенок болен? Но разве это оправдывает предательство?
Я решила не ждать вечера. Я поехала к Марине снова. Теперь я была готова к разговору. Я была готова к скандалу.
Дверь открыла Марина. Она выглядела ужасно: синяки под глазами, волосы собраны в небрежный пучок, халат в пятнах.
Увидев меня, она побледнела.
— Лена? Ты... ты откуда?
— Я знаю всё, Марина, — холодно сказала я, отодвигая её и проходя в коридор. — Где он?
В квартире пахло детской присыпкой и валерьянкой.
— Кто? — прошептала она.
— Мой муж. И ваш... плод любви.
Марина смотрела на меня широко раскрытыми глазами, а потом вдруг начала смеяться. Это был истерический, лающий смех, переходящий в рыдания.
— Плод любви? Лена, ты с ума сошла?
В этот момент из комнаты вышел Андрей. В майке и тренировочных штанах, небритый, с красными глазами. На руках он держал младенца.
— Лена? — он замер. — Ты что здесь делаешь?
— Я пришла посмотреть на твою "рыбалку", — я кивнула на ребенка. — Поздравляю. Мальчик? Девочка? Почему вы скрывали? Боялись, что я не пойму? Конечно, я бы не поняла! Двадцать пять лет, Андрей! И ты, Марина...
— Замолчи! — вдруг рявкнул Андрей. Так громко, что ребенок на его руках заплакал.
Он начал укачивать малыша, а Марина, вытирая слезы, подошла ко мне и взяла за руку. Рука у неё была ледяная.
— Лена, пойдем на кухню. Тебе надо сесть.
— Я никуда не пойду с тобой! Чей это ребенок?!
— Это ребенок Иры, — тихо сказал Андрей, не поднимая глаз.
Я замерла. Ира. Ирина — дочь Марины от того самого первого, трагического брака. Девочка, которая выросла у меня на глазах. Девочка, которая уехала в Москву пять лет назад «покорять столицу» и пропала с радаров, редко звоня матери.
— Иры? — переспросила я, чувствуя, как земля уходит из-под ног. — Но... где сама Ира?
В комнате повисла тяжелая тишина. Слышно было только всхлипывание младенца и тиканье часов.
— Ира в реанимации, — глухо сказала Марина. — Передозировка.
Мы сидели на кухне. Андрей укачал малыша и положил его в старую кроватку, которую Марина, видимо, достала с антресолей.
— Она приехала три дня назад, — рассказывал Андрей, глядя в кружку с остывшим чаем. — Позвонила Марине ночью, сказала, что ей некуда идти. Привезла... его.
Он кивнул в сторону комнаты.
— Его зовут Ваня. Ему три месяца. Ира... она совсем плоха, Лена. Она подсела на какую-то дрянь в Москве. Приехала сюда, думала переломаться, но не выдержала. Нашла дилера, укололась прямо в ванной, пока Марина кормила внука.
Я смотрела на мужа, на подругу, и мне становилось невыносимо стыдно за свои мысли, за пакеты с изрезанной одеждой дома.
— Почему вы мне не сказали? — прошептала я.
— Марина просила, — ответил Андрей. — Ей было стыдно. Стыдно, что дочь наркоманка. Стыдно, что она упустила её. Она позвонила мне позавчера, в истерике. Иру увезла скорая, опека уже грозилась забрать Ваню. Марине нужна была помощь — мужская, физическая, финансовая. Нужно было срочно купить всё для ребенка, договориться с врачами, юристами...
— Я не хотела, чтобы ты знала, какой позор у меня в семье, — тихо добавила Марина, не поднимая головы. — Ты всегда так гордилась Артёмом и Катей. А моя... Моя жизнь пошла под откос. Я думала, мы справимся сами за пару дней, пока Ира не придет в себя. Но Ира в коме. Врачи не дают прогнозов.
Я посмотрела на Андрея.
— Значит, ты не на рыбалке?
— Я мотался по больницам, потом по магазинам. Ночевал здесь, потому что Марина падала с ног, а Ваня орет каждые два часа. У него колики. Я просто помогал, Лен. Как другу.
Слёзы покатились по моим щекам. Я подошла к Андрею и обняла его сзади, уткнувшись лицом в его широкую спину.
— Прости меня. Я такая дура. Я думала...
— Я знаю, что ты думала, — он накрыл мою руку своей ладонью. — Чек. Ты нашла чек.
— Да. И я разгромила нашу квартиру. Твои вещи... Прости.
Андрей хмыкнул, но без злости.
— Вещи — дело наживное. Главное, что мы теперь знаем правду.
Следующие полгода были адом, но мы прошли его вместе. Ира умерла, не приходя в сознание, через неделю. Мы хоронили её в закрытом гробу.
Оформление опеки над Ваней было долгим и мучительным процессом. У Марины не хватало дохода, возраст был пограничным, да и статус бабушки требовал кучи доказательств. Мы с Андреем включились в процесс. Мы стали поручителями, помогали деньгами, ремонтом.
Тайна исчезла, и на её месте появилась новая, странная жизнь. Мы стали «воскресными родителями» для чужого внука, который стал нам родным.
Андрей изменился. Тот мужчина, который считал пеленки «женским делом», часами гулял с коляской в парке, пока Марина отсыпалась. Он научился менять подгузники быстрее меня. Он стал мягче, терпимее.
Однажды вечером, когда мы укладывали Ваню спать (мы часто забирали его к себе на выходные, чтобы дать Марине передышку), я смотрела, как Андрей поправляет одеяло.
— Ты был бы отличным дедом, — сказала я.
— Я тренируюсь, — улыбнулся он. — Для наших будущих внуков.
Я вспомнила тот день, чек в кармане, свою ярость и ревность. Как легко можно разрушить жизнь, доверившись подозрениям, а не человеку, с которым прожила четверть века.
— Знаешь, — сказал вдруг Андрей, выходя из детской (бывшей комнаты Артёма). — Я тут подумал. Может, те пластинки, что ты разбила... ну, «Битлз» жалко, конечно. Но зато теперь у нас есть место для манежа.
Мы рассмеялись. Впервые за долгое время искренне и легко.
Я не нашла измену. Я нашла нечто большее — подтверждение того, что мой муж — Человек. И что даже в 50 лет жизнь может сделать крутой поворот, подарив второй шанс на родительство, пусть и такое непростое.
Ваня закряхтел во сне. Мы переглянулись и на цыпочках вышли из комнаты. Рыбалка отменялась на ближайшие лет пятнадцать, но, кажется, Андрей был совсем не против.
Дорогой читатель, если тебе понравился рассказ, поддержи пожалуйста Лайком и подпиской. Спасибо